Эдит Уортон - В доме веселья Страница 18

Она никогда не слышала, чтобы Селден говорил с такой убежденностью. Его обычные высказывания были скорее эклектичны, категоричности он предпочитал ненавязчивую смену ракурса, сравнение. Она была растрогана внезапной возможностью заглянуть в лабораторию, где формировались его верования.

— Ах, вы столь же лукавы, как всякие сектанты! — воскликнула она. — Почему вы называете свою республику республикой? Это закрытое акционерное общество, и вы создаете деспотичные законы, чтобы не пустить туда чужаков.

— Это не моя республика. Если бы она была моя, то я совершил бы coup d’état[10] и возвел бы вас на трон.

— В то же время на самом деле вы полагаете, что я туда и на выстрел не подойду? О, я понимаю, о чем вы. Вы презираете мои амбиции — вы думаете, что они недостойны меня!

Селден улыбнулся, но без тени иронии:

— Ну, это ли не гимн амбициям? Я думаю, что многие из них достойны большинства амбициозных людей.

Она повернула голову, посмотрев на него серьезно:

— Но не могло ли так случиться, что, если бы у меня были возможности этих людей, я могла бы воспользоваться ими лучше, чем они? На деньги можно купить все — покупательная способность не ограничена алмазами и автомобилями.

— Нисколько. Вы могли бы сгладить удовольствие от общения с ними, основав больницу.

— Но если вы думаете, что эти люди то, чем я должна действительно наслаждаться, вы также должны думать, что мои амбиции достаточно хороши и для меня.

Селден встретил эту апелляцию смехом:

— Ах, моя дорогая мисс Барт, я не божественное провидение, чтобы гарантировать вам наслаждение тем, что вы пытаетесь заполучить!

— Тогда лучшее, что вы можете мне сказать: после того как я завоюю все, что хочу, плоды победы, вероятно, мне разонравятся? — Она глубоко вздохнула. — Какое жалкое будущее вы мне предсказываете!

— Ну а вы сами не думаете, что такое возможно?

Постепенно на ее щеки возвращался румянец, но не румянец воодушевления, а краска, поднявшаяся из глубоких колодцев чувств, будто усилие духа вызвало его появление.

— Часто, очень часто, — сказала она, — но все выглядит гораздо мрачнее, когда это вы мне показываете!

Селден ничего не ответил на это восклицание, и некоторое время они сидели безмолвно, но что-то пульсировало между ними при полном спокойствии вокруг.

Внезапно Лили накинулась на него с горячностью.

— Зачем вы это делаете? — закричала она. — Почему все ценности, которые я выбрала, вы принижаете и заставляете меня их ненавидеть, если сами ничего не можете предложить взамен?

Ее слова пробудили Селдена от задумчивости. Он и сам не знал, зачем завел разговор так далеко. Ничего подобного он себе не представлял, воображая полдень, проведенный с мисс Барт. Но это был один из тех моментов, когда никто, казалось, не говорил намеренно, когда внутренний голос каждого взывал к другому из невыразимых глубин чувства.

— Нет, у меня нет ничего, чтобы дать вам взамен, — сказал он, повернувшись к ней. — Но если бы было, то я все отдал бы вам, вы и сами знаете.

Она встретила эту резкую отповедь еще более неожиданно, чем он произнес эти слова, — закрыв лицо руками, но он успел заметить, что она всхлипнула.

Всего на мгновение, поскольку, когда он наклонился к ней и отвел ее руки, жестом скорее серьезным, чем страстным, он увидел лицо умиротворенное, а не искаженное эмоциями и сказал себе, довольно жестоко, что даже плач ее был притворством.

Мысль эта придала степенности его тону, когда он спросил, разрываясь между жалостью и иронией:

— Разве это не естественно, что я пытаюсь принизить все то, чего не могу вам предложить?

Ее лицо просветлело, и она отдернула руки, но не кокетливо, а словно отказываясь от чего-то, на что не имела права.

— Но вы принизили меня, разве не так, — ответила она нежно, — будучи убеждены в том, что это единственное, что меня заботит?

Селден чуть не взорвался, но это был последний всплеск эгоизма. Он ответил почти сразу, ответил просто:

— Но вас же это заботит? И никакие мои желания ничего не могут изменить.

Он настолько не осознавал, как далеко зашел, что даже почувствовал отчетливое разочарование, когда она обратила к нему лицо, искрящееся насмешкой.

— Ага! — воскликнула она. — Несмотря на все ваши красивые слова, вы на самом деле такой же большой трус, как и я, потому что вы бы их не сказали, если бы не были уверены в моем ответе.

И в потрясении от этой остроумной отповеди колеблющиеся намерения Селдена кристаллизовались.

— Я не был уверен, что вы так ответите, — сказал он тихо, — и, справедливости ради, полагаю, что вы тоже.

Теперь настала ее очередь посмотреть на него с удивлением, и через мгновение она выпалила:

— Вы хотите жениться на мне?

Он расхохотался:

— Нет, не хочу, но, возможно, должен, если вы хотите этого.

— Вот именно, вы так уверены во мне, что можете развлекать себя экспериментами.

Она отдернула руку, которой он опять овладел, и печально посмотрела на него.

— Я не ставлю эксперименты, — ответил он. — А если и ставлю, то не над вами, а над собой. Я не знаю, к каким последствиям они меня приведут, но, если женитьба на вас — одно из них, я готов рискнуть.

Она слабо улыбнулась:

— Определенно это был бы огромный риск, и я никогда не скрывала от вас, насколько он огромен.

— А, так вот кто здесь трус! — воскликнул он.

Она встала рядом с ним, а он не отрывал от нее глаз. Нежное одиночество уходящего дня захватило обоих, казалось, они парят в прозрачном воздухе, а изысканность этой минуты наполняла их вены и притягивала друг к другу, как опавшие листья тянет к земле.

— Это вы трус, — повторила она, касаясь его руки.

Она на секунду прижалась к нему, как будто ей отказали уставшие крылья, он почувствовал, как ее сердце затрепетало, готовясь к новому полету, не боясь дальних расстояний. Потом она отпрянула с улыбкой, предупреждавшей об опасности.

— В поношенной одежде я буду выглядеть ужасно, но я сама умею подшивать себе шляпки, — объявила она.

Они постояли молча, улыбаясь друг другу, словно безрассудные дети, поднявшиеся на запретную высоту, откуда они увидели новый мир. Старый мир у их ног уже скрывался в полумраке, полная луна только всходила над долиной в темно-синем воздухе.

Внезапно они услышали отдаленный звук, будто гул гигантского насекомого, несущегося по шоссе. Нечто черное надвигалось на них, вращаясь во мраке.

Лили вышла из прострации, ее улыбка погасла, и она двинулась к аллее.

— Я понятия не имела, что так поздно! Мы не успеем вернуться до темноты, — сказала она почти нетерпеливо.

Селден посмотрел на нее с удивлением, ему понадобилось время, чтобы собраться и посмотреть на нее обычным взглядом, потом он сказал с нескрываемой сухостью:

— Это не наши, машина шла в другую сторону.

— Я знаю… знаю… — Она помедлила, и он увидел даже в сумерках, что она покраснела. — Но я сказала им, что плохо себя чувствую, что я не могу выйти. Давайте спускаться, — пробормотала она.

Селден все еще не сводил с нее глаз, потом вытащил портсигар из кармана и медленно зажег сигарету. Казалось, сейчас ему было необходимо показать, каким-нибудь привычным жестом, что он снова обрел чувство реальности, у него появилось почти ребяческое желание позволить своей спутнице заметить, что их полет закончен и он уже приземлился и крепко стал на ноги.

Она ждала, пока искра мерцала в согнутой ладони, потом он протянул сигареты ей.

Она взяла сигарету из его дрожащей руки и, сжав ее губами, наклонилась, чтобы прикурить от его сигареты. В сумраке слабый красный огонек осветил нижнюю часть ее лица, и он увидел, что она улыбается, дрожа.

— Вы сказали это серьезно? — спросила она с нервозной веселостью, которую, возможно, выхватила второпях из запаса интонаций, не имея времени, чтобы выбрать верный тон.

Селден контролировал свой голос лучше.

— Почему бы нет? — отозвался он. — Видите ли, в данном случае я ничем не рискую. — И поскольку она продолжала стоять перед ним, немного побледнев от этого ответа, добавил быстро: — Давайте спускаться.

Глава 7

О том, насколько глубока дружба миссис Тренор, красноречиво свидетельствовал ее тон: когда она распекала мисс Барт, в голосе звучали такие же нотки личного горя, как и прежде, когда она стенала, что прием непременно сорвется.

— Лили, все, что я могу сказать, — твое поведение для меня непостижимо!

Миссис Тренор со вздохом откинулась на спинку кресла, вся в утреннем буйстве кружев и муслина, равнодушно отвернувшись от алчущей внимания груды бумаг на столе. Она казалась себе врачом, который опустил руки, столкнувшись с открытым нежеланием пациента излечиться.