Эрнест Хемингуэй - Опасное лето Страница 18

Оставалось только одно – убить безукоризненно чисто, без всяких поблажек, вонзить шпагу абсолютно точно, не выбирая места ни чуточку ниже, ни на волосок в сторону, чтобы уменьшить риск натолкнуться на кость. Антонио свернул мулету, нацелился на самую высокую точку между лопатками быка и, перегнувшись через правый рог, низко держа мулету левой рукой, нанес удар. Когда Антонио, выпрямившись, отделился от быка, длинный стальной клинок, пошедший до отказа, уже перерезал аорту. Бык дрогнул, зашатался, перебирая копытами, рухнул, задрав ноги, – и второе mano a mano окончилось.

Важно было то, что соперники провели почти безупречную корриду, не запятнанную ни трюками матадоров, ни темными махинациями антрепренеров или подрядчиков. Плохо было то, что эта коррида едва не кончилась для Луиса Мигеля смертью или непоправимым увечьем. И случилось бы это в безветренный день, во время работы с отличным, храбрым быком, не имеющим никаких изъянов. Это было очень плохо для такого матадора, как Луис Мигель, поскольку обычно великий матадор убивает быка, а не бык убивает великого матадора, и все это знали, хотя никто об этом не говорил. Соперничество с Антонио чуть не стоило ему жизни в Валенсии и легко могло кончиться его гибелью в Малаге.

Еще в Памплоне Хотч и Антонио придумали меняться ролями. Антонио очень гордился тем, что в нем совмещаются две личности – человек и тореро. Как-то я показал ему снимок в парижском еженедельнике, где был изображен Антонио, посвящающий быка Жану Кокто на одной из французских арен, и он сказал:

– Это не я.

– Лицом он очень похож на тебя.

– Вовсе это не я. Это – тореро.

Он очень неодобрительно относился к тому, что я надписываю свои книги, купленные посторонними людьми, «другу» или «от друга».

– Как ты можешь так писать, если он никакой тебе не друг? Во-первых, это обман, а во-вторых, слишком много чести для человека, который ничем ее не заслужил.

– Не вижу тут ничего особенного, – сказал я.

– Напрасно, – возразил он, – нам с тобой нельзя делать такие вещи.

– Может, это делает не человек, а писатель, – сказал я.

– Не делай этого, – повторил он. – Тебе это не подобает.

Сперва он вывел теорию, что человек не отвечает за то, что тореро вынужден делать из вежливости. Человек отвечает только за то, что тореро делает с быком, и за его отношения с другими тореро.

Потом ему захотелось большего покоя и в частной жизни, и он придумал меняться ролями с Хотчем, которого называл Пекас или Эль Пекас – «Веснушки». Хотч ему очень нравился.

– Пекас, – говорил он, – вы Антонио.

– Очень хорошо, – отвечал тот. – А вы принимайтесь за сценарий по Папиной книге.

– Скажите ему, что я уже работаю над ним. Половина готова, – говорил мне Антонио. – Ох, и устал я сегодня – и писал, и в бейсбол играл.

Но накануне корриды ровно в полночь Антонио говорил:

– Теперь вы опять Пекас. А я Антонио. Может, вы хотите и дальше быть Антонио?

– Скажите ему, пусть теперь он будет Антонио, – говорил Хотч. – Не возражаю. Но на всякий случай не мешает сверить наши часы.

В канун корриды в Сьюдад-Реале, куда нам предстояло ехать и где Антонио опять должен был выступать вместе с Луисом Мигелем, разговор затянулся далеко за полночь. Антонио хотел, чтобы Хотч надел один из его костюмов и вышел ка арену, как sobre-saliente – запасной матадор, который обязан будет убить быков, если и Луис Мигель и Антонио получат ранения. Он хотел, чтобы Хотч превратился в Антонио на весь день боя и во время боя. Это было абсолютно противозаконно, и я не знаю, какая кара постигла бы нас, если бы кто-нибудь уличил Хотча. Разумеется, он не мог быть настоящим sobre-saliente, но Антонио хотел, чтобы он вообразил себя матадором. Он выйдет на арену вместе с бандерильеро Антонио, и все подумают, что он запасной матадор. Другого не будет.

Было много шансов за то, что Луис Мигель получит рану или увечье. В двух из последних трех состязаний с Антонио он получал либо ранение, либо увечье, либо ушибы. Но однажды во Франции Луис Мигель взял с собой на арену своего приятеля, графа Теба, племянника покойного герцога Альба, выдав его за члена своей куадрильи, и вот теперь Антонио вознамерился взять с собой Хотча.

– Хотите, Пекас? – спросил Антонио.

– Еще бы, – ответил Хотч. – Всякий захочет.

– Вот за это люблю. Теперь понимаете, почему я хочу быть Эль Пекас? Всякий захочет.

Мы вкусно и неприхотливо позавтракали в битком набитом шумном ресторане при старой темной гостинице с узкой лестницей, с номерами без ванны и душа. Город был переполнен крестьянами, съехавшимися из всех окрестных деревень. Сьюдад-Реаль расположен на краю обширного винодельческого района, поэтому вино лилось рекой и настроение было приподнятое. Хотч и Антонио одевались в маленьком номере Антонио, и мне еще не доводилось видеть таких беззаботных приготовлений к бою быков. Обоих одевал Мигелильо.

– А точнее – что я должен делать? – спросил Хотч.

– Перед выходом делайте то же, что я. Хуан поставит вас на ваше место. Потом выходите на арену в точности так, как все, и делайте то же, что я. Потом зайдите за барьер, станьте возле Папы и делайте то, что он вам велит.

– А что мне делать, если придется убивать быков?

– Вы что – трусите?

– Просто хочу знать.

– Папа все в точности скажет вам по-английски. В чем вы сомневаетесь? Папа заметит каждую мою ошибку или ошибку Мигеля. Это его ремесло. Он этим деньги зарабатывает. Он вам объяснит, в чем наши ошибки, а вы слушайте внимательно и не повторяйте их. Потом он вам объяснит, как нужно убивать быка, и вы так и делайте.

– Держитесь поскромнее, Пекас, – сказал я. – Нехорошо, если вы сразу затмите остальных матадоров. Это будет не по-товарищески. Подождите хоть до вашего вступления в союз.

– А можно мне сейчас вступить в союз? – спросил Хотч. – Деньги у меня есть.

– Не думайте о деньгах, – сказал Антонио, после того как я перевел ему слова Хотча. – Забудьте про союз и прочие меркантильные дела. Думайте только о том, как великолепно вы будете выступать и о том, как мы гордимся вами и надеемся на вас.

В конце концов я ушел от них и спустился вниз, к остальной компании.

Когда они сошли с лестницы, лицо у Антонио, как всегда перед боем, было суровое, замкнутое, сосредоточенное, и взгляд его ничего не выдавал посторонним. По веснушчатому лицу Хотча – лицу заядлого бейсболиста – его можно было принять за бывалого новильеро, впервые выступающего в качестве матадора. Он мрачно кивнул мне головой. Никто бы не подумал, что он не тореро, и костюм Антонио сидел на нем безукоризненно.

Когда мы, войдя в цирк, остановились под аркой у выбеленной кирпичной стены перед красными воротами, Хотч, который стоял между Антонио и Луисом Мигелем, был просто великолепен на фоне белой штукатурки. Антонио уже был весь во власти предстоящего боя и приводил себя в обычное перед выходом состояние абсолютной внутренней пустоты. Для Луиса Мигеля последние минуты перед открытием ворот давно были трудными. Они стали труднее после Малаги.

Кто-то подошел ко мне и спросил:

– Кто sobre-saliente?

– Эль Пекас, – ответил я.

– А-а, – спрашивавший кивнул головой.

– Sierte6, Пекас, – сказал я Хотчу.

Он слегка наклонил голову. Он тоже старался привести себя в состояние внутренней пустоты.

Я прошел по кальехону до того места, где Мигелильо и его помощник раскладывали боевые плащи и шпаги, закрепляли мулеты на деревянных древках. Я отхлебнул воды из кувшина, огляделся и увидел, что на трибунах много свободных мест.

– Как Пекас? – спросил Мигелильо.

– Молится в часовне о благополучии других тореро, – ответил я.

– Смотрите за ним, – сказал Доминго Домингин, – любой бык может кинуться.

– Идут, – сказал я. Парадное шествие началось.

– Настоящий тореро. Доминго никогда не выглядел так на арене, – сказал кто-то, но Доминго не слышал. Мы все смотрели на Пекаса. В осанке его было ровно столько скромности и спокойной уверенности в себе, сколько нужно. Я перевел взгляд на Луиса Мигеля – не хромает ли он? Нет, он не хромал. Он ступал твердо и уверенно, но лицо его омрачилось, когда он увидел пустые места на трибунах. Антонио вышел на арену с видом победителя. Он тоже увидел пустые места, но остался равнодушен.

Хотч зашел за барьер и остановился возле меня.

– Что я теперь должен делать? – спросил он вполголоса.

– Стойте возле меня, делайте умное лицо, изображайте готовность, но без нетерпения.

– Мы с вами знакомы?

– Более или менее. Я видел вашу работу. Но мы не приятели.

На арену вышел первый бык Луиса Мигеля. Из трех доставшихся ему быков – низкорослого, среднего и крупного, – он для первого боя выбрал среднего. Мигель работал плащом, и больная нога, видимо, не мешала ему.

Публика награждала аплодисментами каждую веронику.

– Присмотритесь к быку, – сказал я Хотчу.