Кнут Гамсун - Круг замкнулся Страница 18

Но то, что я ничего не знал, меня очень огорчило, и я прямо об этом сказал. Он со мной согласился и вообще проявил полное понимание. Подумайте все-таки о моем предложении насчет частных уроков. У вас будет хороший учитель, это я могу вам твердо обещать.

Ну почему я не сумел усвоить достаточно теории из книг, чтобы сразу начать занятия у этого директора! Просто беда. Он желал мне добра и сердечно пожал руку, когда я уходил. Но раз все так глупо вышло, я вернулся к себе на квартиру, лег и все время думал об этом. Там еще был молодой паренек, он приехал издалека, мы потолковали с ним о всякой всячине, и я понял, что для меня просто невозможно нагнать его, потому что я на восемь лет его старше и был женат и все такое прочее. И пока я лежал так, то решил бросить эту затею. Просто позор, как оно все со мной вышло.

После Рождества и Нового года я начал смотреть на это дело с другой стороны, что ж это за собачья жизнь так себя изводить, в Кентукки гораздо лучше. Я мог бы написать письмо Лоуренсу и послать ему деньжонок и тем подбодрить нас обоих, но ничего этого не сделал. Я был донельзя мрачный и одинокий, и когда паренек, мой сосед, пришел с известием, что директор приглашает меня для беседы, то поначалу даже идти не хотел. Но паренек вычистил мой костюм и пошел вместе со мной и ждал за дверью.

Директор сообщил мне, что я могу приступать к учебе.

Удивительные попадались мне люди, вот хотя бы он, флотский командир и директор морской школы, для меня он значил больше, чем отец, и я наобещал все, о чем он меня просил. Он дал мне список книг, чтобы я купил их, и мы с этим пареньком на обратном пути купили книги, словом, я приготовился как надо, так что с моей стороны никаких препятствий не было.

Но вышло нескладно. Я так и не обратился к репетитору, а начал сам читать книги, но без особого толку. В апреле репетитор пришел сам и спросил, как будет дальше. Я сказал, что на все согласен. Тогда давайте сразу и начнем. Человек он был основательный, мы начали с самого начала, и я за несколько часов много выучил. Меня очень взбодрило, что я понимаю его объяснения, и, когда он задал мне еще задание на дом и сказал, что придет завтра, я только обрадовался.

Теперь он приходил каждый день, и я немало выучил. Но с каждым днем мне становилось все трудней, и я снова припомнил золотые денечки в Кентукки и насколько там было лучше, если сравнить с нынешним. Учитель об этом и слышать не желал, он стал строгим и велел к следующему дню выучить задание получше. Прикажи это директор, я бы, может, и послушался, но ради учителя я надрываться не хотел и на следующий день оказался еще ленивее. Так дело не пойдет, сказал он. Не пойдет, согласился я. Оставим, что ли? — спросил он. Не думаю, что когда-нибудь смогу это выучить, ответил я. Ладно, сказал он и ушел.

От меня к тому времени остались кожа да кости. Нечего было и надеяться, что я в моем возрасте с этим справлюсь. В самом начале я еще помнил названия кой-каких инструментов, а всего лучше я знал компас, за которым стоял столько раз, когда вел корабль. Но навигация — жуткая штука, в моем-то возрасте. Есть навигация земная и есть небесная, чтоб ты знала, и обе — совершенно непонятные загадки, а ты должен их решить. Считаешь, считаешь, пока в глазах не потемнеет. Ты не понимаешь в этом ровным счетом ничего, но все равно должен высчитать. На то тебе даны компас, и хронометр, и прочие инструменты. Но не успел ты кончить подсчеты, как выясняется, что инструменты эти ненадежные и ты должен — Боже спаси и помилуй — вычислять вдобавок отклонения компаса и хронометра — просто выдержать невозможно.

Лолла сидела и терпеливо слушала.

Абель встряхнулся и словно бы лязгнул зубами.

— А в городе как дела? — спросил он.

Она понимает, он старался и сделал все что мог, но все равно она очень подавлена и спрашивает:

— Ты ведь потом снова начнешь?

— Нет, — отвечает он.

Молчание.

— Кем же ты хочешь стать, Абель?

— Кем я хочу стать? А кем становятся те, кто не становится никем?

— Да, но что ты намерен делать?

Он отвечает не сразу:

— Лолла, а ты не могла бы полить герани в читальном зале? Навряд ли кто поливал, когда меня не было.

X

Значит, как идут дела в городе? Да никак они не идут.

Пила остановлена. Лесоторговое общество «Пистлейя» потребовало свои деньги назад — но не получило. Банки помочь не пожелали. Несколько месяцев заведение висело на волоске, а потом объявило себя банкротом. Разорилось.

Хуже всего пришлось рабочим. Они жили с лесопильни, часто сын приходил на смену отцу, многие были женаты, имели детей, у некоторых был собственный дом, другие снимали жилье. Алекс, муж Лили, формально имел дом и сад при нем, но задолжал под него слишком много, а тут еще Лили родила второго ребенка, тоже девочку, маленького ангелочка, но в семействе только прибавился лишний рот.

Короче, плохо пришлось всем, кто был связан с лесопильней: и управляющему, и десятникам, всем, вплоть до малышей, которые время от времени бегали с каким-нибудь поручением и получали за это двадцать пять эре. Но всего хуже было аптекарю. Страшно даже представить, что ему предстояло вынести. И несчастные лесопильные акции, и все банковские займы, за которые он поручился своим именем, — это были не шуточки, из-за них в эту прорву ухнули вполне надежные акции каботажного судна «Воробей», так что из всего добра у аптекаря остались только аптека и машина. Но самое скверное, что и его, и правление обвинили в финансовой нечистоплотности.

Дело в том, что управляющий сам-третий заявился в лесоторговое общество «Пистлейя» и сообщил, что некий денежный мешок и великий специалист по имени Абель Бродерсен вошел в дело и отныне у них все пойдет по-другому. Позднее выплыло на свет, что этот самый Бродерсен не имел даже твердого места на лесопильне, он просто недели три походил туда и поглядел что и как. Но именно благодаря этой лжи состоялась большая сделка с лесом. А теперь управляющий утверждал, будто делал все с ведома правления. Словом, пренеприятная история.

Аптекаря обвинили в финансовой нечистоплотности. На первый взгляд он вроде и не пострадал, у него остался автомобиль, в котором он разъезжал по всей округе. Но каждому было ясно, что аптекарь более не матадор и не богатей, просто жалость брала глядеть, как он пыжится.

А что прикажете делать всему персоналу лесопильни? Да ничего. У других аптекарей ведь не было своей лесопильни, чтобы рабочие могли перейти туда, они все еще жили с последней получки, а потом будут жить до тех пор, покуда могущественный купец Гулликсен не откажет им в кредите.

Но когда в яслях пусто, лошади начинают лягаться. Во многих домах поднялось недовольство, в доме управляющего — тоже. Они с женой полюбили друг друга в 1912 году, но с тех пор утекло много воды, жена четыре раза становилась матерью, и волосы у нее, как, впрочем, и кожа, утратили окраску. У него волосы тоже поседели и поредели, но те, что остались, были волнистые, его по-прежнему величали инженером, и на прогулку он выходил с тросточкой, заломив шляпу на затылок. Они оставались вместе ради детей и ради приличия, но радости у них не было. То и дело между ними вспыхивали ожесточенные стычки из-за чрезмерных расходов по хозяйству, из-за уймы сигарет, выкуриваемых мужем, из-за шляпок жены, которых у нее было в три раза больше, чем у мужа. В последнее время жена даже находила, что у него отвратительно курносый нос, да вдобавок он начал обзаводиться брюшком. По нескольку раз на дню она затевала перебранку, а за столом не произносила ни слова, но перед сном каждый через открытую дверь громко желал другому покойной ночи. Потому что они держались вместе.

В домах у рабочих за столом слышалась брань и громкие удары кулаком по столу, а изредка — дикая пляска и передвигаемые наверху стулья. Одному, что был десятником на сушильне, приходилось, видит Бог, не хуже, чем другим, но он вышел из себя потому, что кто-то куда-то задевал его картуз. Он перерыл все вверх дном, и, когда под конец нашел его в детской колыбельке, где его конечно же намочили, у него были все основания громко заорать, но он сдержался. Лицо у него стало неузнаваемо глупым, так мучительно он сдерживался. И при этом глядел на жену.

А жена была простая девушка из городка, может, даже чересчур простая, кое-чем занималась — когда за деньги, а когда и даром, смотря по настроению. Но по большей части она держалась за того, кто стал ее мужем, и вначале они ничего друг против друга не имели, совершенно ничего. Они даже по обоюдному согласию слегка ударились в религию. Но когда пила встала и недельная зарплата не поступила домой, многое разлетелось на куски, с ней теперь невозможно было поладить, а она то же самое думала о нем. Вот он собрался поохотиться на чистиков, ему обещали место в лодке, мужчины скинулись на бутылку и еще на кое-что в придачу. Но жене, которую он никогда с собой не брал, очень не понравилась вся эта охота с бутылкой.