Шолом Алейхем - Кровавая шутка Страница 18

– Ну, вот и "подряд"! - говорит Сарра с подводы. За ней слезают Рабинович и Бетти.

Широкий двор, большое кирпичное здание - какой-то завод. Внизу, в подвале, - просторная комната, освещенная газовыми рожками. Зияет огненная пасть огромной печи. По стенам новые, начисто выструганные столы. Евреи в балахонах, женщины в белых передниках, девушки с лукаво смеющимися глазами. Говор, шум, точно на ярмарке. Таков "подряд", где пекут мацу.

– Хорошо, что вы вовремя приехали! - встречает Сарру пекарь Пейсах-Герш, мужчина с блеклым лицом и жидкой растительностью на выдающемся подбородке. - А уж мы собирались выключить вас из очереди!

– Досталось бы вам от моего мужа! - говорит Сарра. - Ведь вы его знаете!

– Знаю, знаю! У меня хорошая память! - отвечает Пейсах-Герш и, повернувшись в сторону работников, вдруг начинает сыпать зычным голосом раешника на особом "подрядном" диалекте:

– Эй вы, бабы, молодицы! Подоткните сподницы! Разговоры кончайте! Работу начинайте! Муку в ушаты! Мацу на лопаты! Реб Залманбер, очнитесь, живей шевелитесь! Поменьше шума, голубушка Фрума! Веселей, ребята! Не торчи торчком! Вертись волчком!..

– В добрый, счастливый час! - говорит Сарра, засучивая рукава.

Глава 28

"ТАЙНА МАЦЫ"

Рабинович-Попов, пришедший в "подряд" наблюдать, как евреи пекут мацу, решил глядеть в оба. Он дал себе слово раз навсегда покончить со своими сомнениями, избавиться от давившего его кошмара, особенно терзавшего его последние дни, после загадочного убийства несчастного Володьки. В убийстве было так много жутких моментов, а газеты известного сорта до того оживленно комментировали всю эту печальную историю, что в душу Рабиновича, несмотря на все передовые взгляды и полное отсутствие чувства национальной вражды, нет-нет да и закрадывалось какое-то болезненное любопытство...

"Ясно как день, - распиналась черносотенная газета, - что убийство несчастного Володи - дело еврейских рук... Они не только убили его, но и замучили, выкачали из живого всю кровь! Сначала нанесли 49 колотых ран и только потом уж проткнули ему шилом сердце!"

Другие газеты не ограничивались "голыми фактами", а с видом знатоков пресловутых кабалистических тайн доказывали, что евреи не могут обойтись без крови при выпечке мацы и что кровь они берут от христианского мальчика не старше 15 лет и т. д. и т. д. В их описании евреи превращались в заматерелых людоедов, дикарей.

Рабинович не мог, конечно, верить всей этой белиберде. Слишком уж белыми нитками были шиты все эти "обстоятельные подробности". Но все же хотелось "лично убедиться". Он наблюдал, не отрывая глаз, за всеми этапами процесса... Весело и оживленно принялись за работу. Мигом вскрыли мешки с мукой. Зачерпнули новым деревянным ковшом воду, смешали ее с мукой в большом, ярко начищенном медном тазу. Две белые, чистые женские руки замесили тесто. Мягкое тесто переложили на свежевыструганный стол, разрезали на мелкие куски. Каждый кусок под ловкими руками работниц быстро превращался в тонко раскатанный опреснок. Операцию завершал парень с зубчатым колесиком в руках: он быстро проводил своим инструментом несколько раз вдоль и поперек пунктирными линиями... Со стола маца попадала к Залманберу на лопату, а лопату принимал сам Пейсах-Герш, который самолично сажал мацу в печь. Минуту спустя доносился приятный своеобразный запах поджаристой мацы, которая, как представлялось Рабиновичу, должна соблазнительно хрустеть на зубаx...

"И это все? А где же церемония, ритуал?" - думал Рабинович. Стыд и угрызения совести за недавние сомнения наполнили его.

– Чего вы стоите, как наблюдатель? - спросила его Сарра. - Будьте любезны, засучите-ка рукава и принимайтесь за работу! Не стойте без дела, ведь мы, кажется, условились с вами?

– Я с удовольствием! Что же мне делать?

– Что делать? Помогайте ссыпать муку, а Бетти будет воду наливать.

Сарра Шапиро в этот день была очень оживлена. Да и во всем "подряде" как-то по-особому было весело.

Рабинович стал засучивать рукава.

– Не так!.. Ну, не так же, - заметила Бетти и сама принялась засучивать ему рукава.

Рабинович был в восторге. Каждое прикосновение пальцев Бетти к его обнаженным рукам пробегало по всему телу, точно электрический ток, обжигая сердце. Он чувствовал запах ее волос и теплоту ее тела... У него кружилась голова.

"До каких пор? Доколе тянуть? Вот упаду сейчас к ее ногам!"

Но в это время Рабинович встретился взглядом с ее прекрасными понимающими глазами, глядевшими на него ласково и в то же время строго и будто предупреждавшими: "Не сейчас! И не здесь!"

Он замечает, что на них обоих устремлены лукавые взгляды девушек и молодых женщин, догадавшихся, что это - жених и невеста. А женщины постарше шептали Сарре:

– Жених?.. Дай Бог счастья!

Сарра не отвечала ни "да", ни "нет". Она улыбалась и с легким вздохом думала про себя: дай Бог, вашими устами да мед пить!

С ловкостью заправского жонглера переносил Пейсах-Герш целые охапки мацы, не поломав при этом ни одной, и грузил ее на подводу.

Сарра расплатилась, выслушав кучу самых добрых пожеланий, и вместе с одевшимися уже Рабиновичем и Бетти собралась домой.

– Ну, вы, дети, поезжайте домой, а я пойду за подводой!

Слово "дети", произнесенное с подчеркнутой нежностью, разлилось теплой волной по сердцам молодых людей. Оба покраснели.

– Мы лучше поедем все вместе, с мамашей и с мацой! - сказал Рабинович, обращаясь к Бетти.

– Мама, слышишь, что он говорит? - спросила Бетти смеясь.

– Слышу! Он не знает, что за мацой надо пешком следовать.

– Пешком так пешком! - согласился Рабинович и стал глядеть, как накладывают мацу.

Укладывая дома мацу в шкаф, Сарра заметила, что Рабинович глаз не спускает с ее рук. Она решила, что Рабиновичу хочется отведать мацы, и рассмеялась:

– Чего вы смотрите, как кот на сметану? Небось хотите попробовать? Скажите правду?

Рабинович хотел бы сказать правду, но ему мучительно стыдно самого себя. И чтобы не выдать себя, признался, что действительно не прочь был бы попробовать.

– Ишь вы какой! - сказала весело Сарра. - Можете потерпеть до праздника, ничего вам не сделается! Разве вы не знаете, что теперь мацу есть еще нельзя? Что теперь за такие штуки по рукам бьют?

И, смеясь, заперла шкаф на ключ.

Глава 29

ЛЮДИ-МУХИ

Вырвавшись из домашней предпраздничной толчеи, Рабинович кликнул извозчика, назвал улицу и номер дома и поехал, напевая:

Вдоль по улице широкойМолодой кузнец идет,Он идет, он идет,Песню с присвистом поет.

Рабинович был прекрасно настроен: все больше и больше росла в нем уверенность, что Бетти любит его. Об этом говорили не "конкретные факты", а те мелкие, отдельные, едва уловимые движения, из которых складываются отношения и которые свидетельствуют о серьезном чувстве лучше и вернее, нежели многословные, тяжелые и почти всегда глупые объяснения в любви...

Молодых людей безотчетно влекло друг к другу, и казалось, что для завершения круга остается сделать один короткий шаг: поговорить с отцом или, еще вернее, с матерью. Рабинович уже много раз собирался начать этот разговор, но всякий раз вспоминал о разделяющей его и Бетти преграде, вспоминал отношение Бетти к этому вопросу, встречу с Лапидусом в театре и разговор после встречи. Этого было достаточно, чтобы отложить объяснение до другого раза и искать какого-нибудь выхода из создавшегося положения.

Что же все-таки предпринять? После долгих размышлений Рабинович решил обратиться за советом к еврейскому раввину.

Осторожно стал расспрашивать хозяина, кто исполняет в этом городе обязанности раввина и что он за человек.

Давид Шапиро сообщил ему, что в городе имеется несколько раввинов, но особенно расхвалил одного, пользующегося исключительным авторитетом во всех слоях местного еврейского населения. Это человек чрезвычайно сведущий не только в вопросах еврейской веры, но светски образованный. К нему приходят за советом, за разъяснениями спорных вопросов и даже с тяжбами.

К нему-то Рабинович и направлялся в это прекрасное утро.

Просторная комната, в которую попал Рабинович, была полна людей и очень напоминала бы приемную врача, если бы в ней не было так шумно. Все говорили одновременно, волновались, жестикулировали.

Запаса еврейских слов, приобретенного Рабиновичем за зиму в семье Шапиро, было достаточно для того, чтобы понять, что речь идет все о том же убитом Володьке...

– Несчастье, навет, погром!

Эти слова чаще всего повторялись в разговоре.

Рабинович понял их волнение. Еще только накануне он прочел несколько статей в черносотенных газетах, почти открыто призывавших к расправе с евреями, к мести за пролитую ими невинную кровь несчастного Володи... Об этом шла речь в приемной раввина. Рабинович удивлялся тому, что все эти люди говорят так быстро - "тысяча слов в минуту" - и все же понимают друг друга...