Ричард Олдингтон - Дочь полковника Страница 18

И Джорджи хлопнула дверью, оставив Алвину кипеть от удивления и злости.

– Молодец! – сказал полковник, втайне восхищенный этим бунтом против матриархата. – Девочка совершенно права. Оставь ее в покое, Алвина. Но я рад, что этот Стратт не стал увиливать. Черт побери, я сделаю им один общий подарок и к свадьбе и крестинам.

– Насколько мне известно, – презрительно сказала Алвина, – отец этого ребенка женатый полицейский. Видимо, у вашей протеже имелась дополнительная стрела в колчане. И, может быть, не одна.

Это сопровождалось жгучим взглядом, и полковник, с полным на то основанием, оскорбился. Он встал с той быстротой, какую позволяли его немощи, и негодующе хлопнул себя по бедру.

– Честное слово, Алвина, ты становишься невозможной, невозможной!

И дверь хлопнула еще раз.

– Sub Dio,[45] – сказал мистер Перфлит, старательно произнося латинские слова без малейшего намека на английский акцент, – наши мысли яснее и гибче, утверждал англиканский богослов семнадцатого века.

– А? – рассеянно отозвался Маккол, с помощью вилки приводивший в порядок один из своих безупречных травяных бордюров. – Какой богослов?

– Забыл, если и знал. Кто-то из этих ученых и добродетельных мужей. Может быть, кембриджский доктор Генри Мор.

– Никогда о нем не слышал, – сказал Маккол, придавая голосу оттенок пренебрежения, какое мы все тщимся испытывать к тому, чего не знаем. – Впрочем, меня воспитывали в пресвитерианской вере, а мы не очень высокого мнения об англиканских богословах.

– Вы, шотландцы, – строго произнес мистер Перфлит, – до такой степени одурманены самовлюбленностью, что никаких мнений, кроме как о самих себе не имеете. Держу пари, вы веруете, что Господь носит тартановые юбки и тишком попивает. Англиканская церковь насчитывает немало великих людей.

– Меня религия не интересует. – Маккол вырвал корень одуванчика с такой истовостью, словно искоренял ересь, – Я верую в факты.

– Факты очевидны, а потому веровать в них ни вам, ни всем прочим людям нет никаких причин. Вера требуется только там, где реальные доказательства отсутствуют. Ха-ха, вот вы и попались, Маккол!

Доктор крякнул и продолжал орудовать вилкой.

– Но Джереми Тейлоры[46] ушли в прошлое. – Мистер Перфлит вздохнул. – Если бы наш приятель Каррингтон произнес проповедь, хоть на десять процентов столь же ученую, красноречивую, вдохновенную и поэтическую, как надгробное слово в честь графини Карбери, прихожане объявили бы, что он свихнулся, а сэр Хорес Стимс тут же потребовал бы, чтобы он покинул здешние места. Впрочем, это чисто академическая тема, поскольку ничего подобного не предвидится… Но объясните, Маккол, почему вы трудитесь в своем саду, а не нанимаете кого-нибудь, чтобы только наслаждаться результатами?

Маккол выпрямился и потянулся.

– Мне нравится эта работа. Поразмяться всегда полезно. И я экономлю на жалованье постоянного садовника.

– Глас Абердина! Садовник вам вполне по карману и лучше сэкономьте время на культивирование запущенного интеллекта. Поскольку Божественная Несправедливость наградила меня деньгами сверх всех моих нужд, я согласен уделять часть излишка тому, чья нужда велика, – а именно, Тому Стратту – в обмен на его работу, сам же посвящаю досуг более высоким предметам.

– Чушь! – объявил Маккол с фыркающим смешком. – Более высокие предметы! Нечего сказать. Да вы же только обрываете вершки и засоряете ум избытком книг и за одну неделю набалтываете больше ерунды, чем все прочие здесь за год. Куда бы лучше вам немножко поработать в поте лица!

Мистер Перфлит весело поглядел в бледно-голубое небо и блаженно втянул носом чистый весенний воздух.

– Меня не удивило бы, – произнес он задумчиво, – если бы это бессмысленное пресмыкательство перед Матерью-Землей оказалось епитимьей, наложенной на вас свыше за то, что вы набиваете ее лоно трупами. Но я прощаю вас, Маккол. Прелестные весенние дни располагают к милосердию. Да и в любом случае я всегда предпочту шотландца-материалиста шотландцу-метафизику.

– Дэви Юм[47]… – внушительно начал доктор, но болтливый Перфлит тотчас его перебил:

– Да, кстати, о милосердии – в смысле христианской добродетели: вчера мне повстречалась эта жуткая эндорская ведьма,[48] матушка Исткорт.

– Ужасная старуха. – Маккол даже вздрогнул. – Вот кого бы я прооперировал! И что же она наговорила? Ничего хорошего, как легко представить заранее.

– С места в карьер понесла злобный вздор про злополучную Лиззи Джадд. Про это вы ведь слышали?

– Еще бы! Всю неделю, кого ни встречу, обязательно спросят, правда ли, что я установил беременность бедной девочки. Я отвечал, что обязан хранить профессиональные тайны. Но вам скажу – дальше ведь это не пойдет? – что ее привела сюда мать и пожаловалась, что у девочки желудок расстроился. Я только поглядел на нее, прижал стетоскоп, куда следует, и услышал, как бьется сердце пятимесячного эмбриона – хорошо, дальше некуда. Все они на один лад. Я вам уже говорил, только вы не пожелали мне поверить, что тут ни одной девственницы старше шестнадцати лет не найти.

– Возможно-возможно, – с глубоким благодушием отозвался мистер Перфлит. – Aima Venus genetrix.[49] Но ради чего, с одной стороны, делать вид, будто ничего не произошло, пока все остается шито-крыто, а с другой, ради чего поднимать такой шум, когда открываются грешки честной дурочки вроде Лиззи Джадд? Лицемерие – отвратительнейшая штука, Маккол.

– Так уж заведено в мире, и, возможно, иначе нельзя. В конце-то концов жизнь – игра и требует правил. Если люди начинают открыто нарушать ее правила, они подлежат наказанию. А если они нарушают их тайно, без сомнения, куда лучше для всех притворяться, будто они эти правила свято соблюдают.

– Не согласен! – отрезал Перфлит. – Категорически Жизнь меньше всего игра, какие бы понятия не прививались в привилегированных школах. Жизнь – игра! Бог мой, что за гнусная и дегенеративная позиция! Жизнь – это редчайший дар, уникальнейшее стечение обстоятельств. Это…

– Ладно-ладно, – умиротворяюще перебил Маккол. – Мы уже об этом рассуждали и, полагаю, будем еще многократно рассуждать, пока не рассоримся или не сойдем в могилу.

– Я никогда не ссорюсь, – надменно объявил Перфлит. – И не понимаю, какой в этом смысл. Природной злобности во мне нет, или же она преобразилась и замаскировалась под желание не мешаться в чужие дела. Я заранее разрешаю всем не соглашаться со мной, и я огорчаюсь, а не мерзко злорадствую на исткортский манер, если с моими ближними случается какая-нибудь беда.

– Всеконечно! – заметил доктор язвительно. – Если бы только весь остальной мир мог достичь тех же кристальных, головокружительных и свободных даже от намека на эгоизм несравненных высот, что и мистер Реджинальд Перфлит, в каком обитали бы мы раю!

– Не хамите, Маккол! – сказал Перфлит. – Но заранее даю вам разрешение безвременно отправить меня на тот свет в лучшей своей профессиональной манере, если вы когда-нибудь поймаете меня на том, что я по-исткортски беспричинно сею ненависть, злобу и вражду в мире. Как по-вашему, что сказала мне эта беспардонная дряхлая Алекто?[50]

– О чем?

– О Лиззи, разумеется.

– Не сомневаюсь, что она не придерживалась только фактов.

– Вот именно. Начала она с того, что сообщила мне с помощью всех эвфемизмов истой леди, что Лиззи в положении. Я ответил, что мне это известно. Она гнусно ухмыльнулась и выразила уверенность, что я осведомлен и в том, что Лиззи отъявленная потаскушка и позволяла вольничать с собой, по крайней мере, половине мужчин в приходе. Я воспринял сию инсинуацию глазом не моргнув и ответил, что для меня это новость. Тогда она сказала, что отец ребенка женатый человек, имеющий детей, и за эту историю его выгоняют. Это верно?

– Не думаю. Мамаша, миссис Джадд, что-то такое намекала на полицейского, но меня это не удивило. Эти сельские Цезари отнюдь не выше подозрения. И места он не лишится.

– Превосходно. Затем старушенция весьма обиняком и туманно дала понять, как я сообразил только потом, что вы предложили вызвать аборт, но потерпели неудачу.

– Черт! – в бешенстве воскликнул Маккол. – Это же подсудная клевета! Я этого ей так не спущу. Подам на нее иск.

– Не подадите. Это не клевета, поскольку письменно она не зафиксирована. А если вы предъявите иск за распространение порочащих сплетен, я ведь не смогу показать под присягой, что, собственно, было сказано. Да и какие присяжные признают виновной такую добрую и милую старушку?

Маккол свирепо выругался себе под нос, а Перфлит продолжал:

– Затем она начала крайне сложные и взвешенные построения, осторожненько давая понять, что ребенок, быть может, зачат полковником Смизерсом, что подтверждается, намекнула она, следующими фактами: Лиззи не была тотчас уволена, а Джорджи что-то чересчур и не слишком прилично интересуется ее положением. Я ответил, что у стариков, как и у старух, детей не бывает, да и в любом случае, такой джентльмен, как Смизерс, до прислуги не снизошел бы.