Герман Вук - Городской мальчик Страница 18

– Да, – ответила учительница, – но это знаменитая легенда, и в ней есть высокий нравственный смысл.

– Ложь не может иметь высокого нравственного смысла. Полагаю, эту сцену мы уберем.

Миссис Горкин ахнула и задрожала:

– Без нее рухнет весь замысел пьесы. Генерал Грант, возвращая саблю, говорит под занавес: «Генерал Ли, я не одержал победы над врагом; я обрел потерянного брата».

– Замечательные слова, дорогая моя. Но не можем же мы засорять головы детей этими глупыми небылицами.

– Без сабли пропадет вся зрелищность, вся увлекательность, – вскричала рыжая учительница.

Невидимые пальцы вздернули уголки рта мистера Гаусса, и на его губах появилась столь знакомая улыбка.

– Мы здесь не развлекаем, а учим, – с удовлетворением произнес патрон.

Миссис Горкин запрокинула голову и завыла в носовой платок.

Дети остолбенели от восторга. Мистер Гаусс опешил. Тишину огромного зала пронзил второй приглушенный вопль. Директор встал, похлопал миссис Горкин по плечу:

– Ну, полно, полно, дорогая моя, возьмите себя в руки. (Вопль.) Я не предполагал, что вы принимаете это так близко к сердцу. (Вопль.) Пожалуйста, оставим как есть.

Миссис Горкин еще всхлипнула раза три, и из-за носового платка выглянули ясные, счастливые глаза.

– Благодарю вас, мистер Гаусс. Мальчики, продолжаем репетицию. Давай, Ленни. «Сэр, сдавая эту саблю…»

Ленни, который глядел на учительницу разинув рот, снова быстро выхватил саблю из ножен и вскинул ее над головой.

– Сэр, сдавая саблю, я вручаю вам оружие Юга, но не его душу, – проговорил он.

– Минутку, – вмешался мистер Гаусс.

Миссис Горкин подскочила, точно по ней пробежал паук.

– Я только хотел спросить, не находите ли вы, что по этикету ему следовало бы расстегнуть ремень и сдать саблю, портупею и прочее?

– Мистер Гаусс… – Голос учительницы дребезжал, как перетянутая струна банджо. – Когда саблю вынимают из ножен, это выглядит эффектнее. – И она опять достала из-за манжеты носовой платок.

– Я только спросил, – поспешил заверить мистер Гаусс. – Вопрос снят.

Но тут раздался гонг на общешкольный сбор, и генеральную репетицию пришлось отставить. Через заднюю дверь в зал потянулись дети со скрипками, виолончелями, трубами и тромбонами. Появился худенький смуглый учитель музыки мистер Менг, игравший на пианино и руководивший школьным оркестром, и с ним три мальчика, которые притащили по охапке складных стульев, свалили их у пианино и, грохоча и царапая пол, начали расставлять по местам. В уборной миссис Горкин, с дрожью в руках и безумно вращая белками, дала последние устрашающие наставления актерской труппе.

Мистер Гаусс занял место в большом нарядном кресле посреди сцены. По одну руку от него села завуч – здоровенная, желтоволосая и злобная миссис Корн, по другую – полная дама из городского отдела просвещения. Снова ударил гонг. Мистер Менг, сидящий за пианино, поднял одну руку вверх и взглянул на мистера Гаусса. Директор кивнул. Рука опустилась, взвыли духовые, заскрипели смычковые, грянули ударные, и зал потонул в мутной, грязноватой пелене звуков, сквозь которую глухо пробивалось пианино, выстукивавшее удвоенным фортиссимо «Звезды и полосы во веки веков». В одну дверь начал заходить строй мальчиков, в другую – строй девочек. Хоть и несладко приходилось миссис Горкин в должности руководителя драмкружка, но одним обстоятельством она была счастлива, как никто: ее спектакли всегда игрались при полном зале.

Вскоре зал заполнился. Головы, глаза и руки стоящих детей замерли без движения. Миссис Корн вышла на авансцену и, точно сержант на строевой подготовке, рявкнула: «Почетный караул, со знаменем вперед шагом МАРШ!» Трое тщательно причесанных и умытых отличников из восьмого класса, средний – с флагом в руках, зашагали по центральному проходу. Их подгоняли бой барабанов и звон тарелок, которые неуверенно стихли, когда флаг доплыл до сцены. Миссис Корн вскинула правую руку ко лбу; дети дружно сделали то же самое. Тысяча юных голосов затянули: «Я флагу в верности клянусь…»

Зорким оком миссис Корн прочесала зал: не болтает ли кто рукой, не глазеет ли по сторонам, не пришел ли в грязной рубахе или в галстуке неположенного цвета. В конце клятвы прозвучало два фортепьянных аккорда, и все головы разом нырнули вниз – дети сели. Миссис Корн спустилась по ступенькам со сцены и одним молчаливо-грозным взглядом выставила вон из зала девочку, которая зевнула во время клятвы: та встала и отправилась в кабинет завуча ждать неминуемой кары. Когда миссис Корн вернулась на свое место, мистер Гаусс взошел на кафедру и прочитал из Библии псалом, начинающийся словами: «Господи! Как умножились враги мои», – но даже если дети и уловили, сколь уместно звучат эти слова в устах директора, они не выдали себя ни единой усмешкой.

Тем временем актеры, предоставленные сами себе, вовсю веселились в уборной. В нашей жизни мало с чем сравнится удовольствие наблюдать, как твоих товарищей заставляют проделывать всякие глупости на казенном мероприятии, от которого сам ты освобожден (в этом кроется секрет популярности всех парадов и военных смотров). По наущению и под водительством Ленни ребята азартно играли в «билетики». Это разновидность покера, родившаяся в числе множества других игр в чреве Нью-Йорка, а играют в нее маленькими, зверски раскрашенными карточками бейсболистов, что продаются блоками по центу за десяток. За неимением билетиков Герби не участвовал в игре и с увлечением разглядывал саблю генерала Ли, которая лежала в углу. Наконец он нацепил ее на себя, вытащил из ножен и несколько раз самозабвенно взмахнул над головой.

– А ну, снимай саблю, генерал Помойкин, а то по морде надаю, – рыкнул Ленни, оторвавшись от игры. Мальчишки засмеялись.

Герби, сгорая от обиды, подчинился. Когда он ставил саблю обратно в угол, то заметил на рукоятке черную кнопочку. Он нажал ее. Кнопочка туго, но поддалась, и сабля еще на дюйм вошла в ножны. Герби снова попробовал вытянуть саблю, однако у него ничего не получилось, пока он не нажал кнопку, и тогда клинок легко выскользнул наружу. Ленни явно проглядел это хитрое приспособление. Неудержимый хвастун, он сообщал на зависть ребятам о каждой замеченной им мелочи. А тут проглядел! Герби глянул через плечо на генерала Ли: ставки были высоки, и, сдвинув бороду на лоб, тот целиком погрузился в игру. Упитанный коротыш перебрал в уме некоторые события этого дня: нос, уткнутый в бетон, издевки над его фетровой бородой, «генерал Помойкин» и недавняя угроза разукрасить его лицо. Затем заговорщик плавно нажал кнопку, запер клинок в ножнах, прислонил саблю к стене и как ни в чем не бывало пошел посмотреть на сбор через щелку в двери.

Посреди сцены стояла высокая девочка с гладкими черными волосами и в очках с массивной оправой, декламируя «В полях Фландрии маки цветут…».[2]

Ряды неподвижных детей внимали чтице с остекленевшими от макового дурмана глазами, ибо за последние десять минут они в третий раз слушали это стихотворение. Пятым, шестым и восьмым классам было предложено выделить по одному чтецу, и все отрядили для выступлений своих лучших учеников по английскому языку и литературе, снабдив каждого из троих одной и той же испытанной палочкой-выручалочкой. Никто уже не в силах был предотвратить повторы. Школьный сбор стоит только запустить, как дальше он сам катится по наезженной колее с неотвратимостью часов, тикающих в «адской машине». В третий раз дети услыхали, как декламатор предлагает смелую трактовку последней строфы:

Вступай смелее в бой с врагом,Слабеют наши руки – тебе передаемОГОНЬ СЕРДЕЦ,Неси его высоко, —

вместо обычного:

Вступай смелее в бой с врагом,Слабеют наши руки – тебе передаемОгонь сердец, неси его высоко.

Каждый из трех учителей, которые пестовали чтецов, посчитал это очень удачной находкой. Каково же было их огорчение, когда выяснилось, что находка принадлежит всем троим. Невезучая девочка добралась до последней строки и под жидкие хлопки улизнула со сцены.

Затем мистер Гаусс представил полную даму из отдела просвещения – миссис Мунвесс. Он заявил, что детей ждет прекрасный музыкальный подарок, поскольку она хочет разучить с ними песню собственного сочинения. Миссис Мунвесс встала, поправила пенсне, достала дирижерскую палочку и, покашливая от волнения, вышла вперед.

– Мальчики и девочки пятидесятой школы, я положила на музыку произведение, которое очень созвучно сегодняшнему празднику. Сейчас, с помощью моего доброго друга мистера Менга, я спою вам первый куплет своей песни – она написана на слова стихотворения «В полях Фландрии».

По всем законам природы не должно существовать такого явления, как беззвучный стон, но никак иначе то, что прокатилось по залу, не назовешь. Миссис Корн окинула ряды гневным взглядом, однако все дети сидели с каменными лицами. Беззвучный стон остался безнаказанным, и миссис Мунвесс защебетала первый куплет «В полях Фландрии». В течение следующих пятнадцати минут она пыталась принудить детей разучить его. Со словами они справились без труда, так как успели почти целиком запомнить стихотворение на слух, но вот затейливый мотив, придуманный миссис Мунвесс, оказался хористам не по зубам. В конце концов, своей дирижерской палочкой дама-маэстро безжалостно вытянула из детей всю мелодию от начала до конца; это произвело впечатление странное и унылое – словно это ритуальное пение китайских монахов. Миссис Мунвесс уже было нацелилась на вторую попытку, но тут мистер Гаусс вскочил с места и поблагодарил ее за то, что она украсила школьный праздник. Раздались громкие аплодисменты, и миссис Мунвесс нехотя вернулась в свое кресло.