Исаак Башевис Зингер - Раскаявшийся Страница 18

— Ого, да вы шпионили за мной! Вы куда-то подевались, и меня посадили с ним. Представляете: он тоже профессор или просто преподаватель, не знаю, в университете. Когда он услышал, к кому я лечу, то не отходил от меня ни на шаг.

По глазам ее я видел, что ей не терпится обо всем мне рассказать. Хвастовство — неотъемлемая часть адюльтера. И мужчина, и женщина должны хвастаться своими подвигами. Кстати, то же самое и с преступниками. Многие попались как раз потому, что слишком много говорили. Причина тут в том, что само преступление почти не доставляет удовольствия, даже физического. Чтобы усилить его, люди хвастаются. Если рассказ вызывает зависть, то рассказчик начинает ощущать, что совершил нечто стоящее. Я сидел, слушал и видел блеск в глазах Присциллы. Она говорила тихим, вкрадчивым голосом. Того юношу зовут Ганс. Еще ребенком он с родителями переехал в Израиль из Германии. Другие меняли имена, но он остался Гансом. Он учился в Израиле. Иврит, в некотором смысле, его родной язык. Но он так же свободно говорит и на немецком, английском и французском. Он изучал психологию, антропологию и что-то еще. Прилежный студент. У него была жена, но они развелись — совместная жизнь не сложилась. У них трехлетняя дочь. Ганс необычайно умен и остроумен. Его каламбуры бесподобны. Он хочет стать дипломатом.

— Вы с ним уже переспали? — спросил я.

Присцилла поднесла палец к губам.

— На самом деле я, наверное, сумасшедшая. По-другому объяснить это просто невозможно. Билл великолепен во всех отношениях, он добрый, нежный, преданный. К тому же и любовник просто чудесный. Но у него очень мало времени, а у меня наоборот — времени хоть отбавляй. И у Ганса тоже есть время. Он не так честолюбив, как Билл, к тому же прирожденный плейбой. У него своя квартира, он не прочь пропустить стаканчик. Да, мы встречаемся. Я познакомила их с Биллом, и Билл совсем не ревнует. Конечно, он ничего о нас не знает, они с Гансом стали друзьями. До тех пор пока я их не познакомила, они никогда не встречались. Представляете? Университет — это целый город. Профессора даже не знают друг друга в лицо!

— А стоит ли встречаться с двумя мужчинами? — спросил я.

— В этом нет необходимости, просто это так занятно. Билл меня полностью удовлетворяет, но днем, когда он работает, мне приятно встречаться с Гансом. Нам следует сохранять осторожность, но Иерусалим — большой город. У Ганса дома хороший бар, он любит коньяк, а Билл совсем не пьет. Мы вместе выпиваем и забываем обо всем на свете. Да не смотрите вы так сурово! Я же ведь никого не убила. Когда я была в Нью-Йорке, у Билла тоже была другая женщина. Он нас даже познакомил. Она замужем за одним профессором психологии. А вы как? Уже устроились на Святой Земле?

— Все хорошо.

— Уже обзавелись друзьями?

— Именно, друзьями.

— Расскажите. Обожаю слушать такие вещи. К тому же мы ведь какое-то время были вместе. И если ваш рассказ не займет слишком много времени, мы могли бы…

Она не закончила фразу, но в глазах ее горели смешинки. Мне захотелось проверить ее, и я сказал:

— Ты ведь еще должна со мной переспать.

— Должна? — улыбнулась Присцилла. — Я ничего никому не должна. Но я все еще помню те замечательные два часа, которые мы провели вместе. Самолет — не лучшее место, чтобы заниматься любовью. Там не очень удобно.

— Пойдем ко мне?

— А где вы остановились?

Я назвал ей свой адрес, и она ответила:

— К сожалению, у меня сейчас совсем нет времени. Двое мужчин — это более чем достаточно. А я еще хожу на курсы иврита. Но расстаться просто так мы тоже не можем. Каждый мужчина, меня поцеловавший, остается в моем сердце. Я никогда ничего не забываю. Совсем недавно я лежала в постели и думала о вас. Ну не замечательное ли создание человек?

— Более чем.

— Уверена, что вы меня осуждаете. Называете про себя шлюхой и другими подобными словами. Но поверьте, вы ошибаетесь. По-своему я верна и Биллу, и Гансу. Я не обманываю их. Каждому я отдаю всю себя. Но ведь человеческое «я» состоит из множества частичек. Когда я с Биллом, я с ним и телом и душою. Но и с Гансом то же самое. У каждого из них свои привычки, свой стиль. Знаете, это очень интересно — наблюдать, как человеческая индивидуальность проявляется, например, в сексе. Когда мы занимаемся этим с Биллом, он всегда молчит. И любит, чтобы свет в доме был погашен, хотя бы частично. Он все делает очень серьезно, и, если я что-то говорю или шучу, ему это мешает. А Ганс — совсем наоборот. Он иногда выдает такие глупости, что я хохочу до колик. Для него секс и юмор неразделимы. И мне это нравится. А еще меня возбуждает само место, святой город, Иерусалим. Я уверена: Бог ничего не имеет против того, чем мы здесь занимаемся. Для Него земля — горстка пыли, а люди — клубок червей. Кому интересно наблюдать за тем, как копошатся и совокупляются черви?

— Черви не обманывают своих партнеров.

— Я просто попыталась объяснить. На самом деле я не верю в то, что Бог существует. Скажу больше, я уверена, что его нет. Для евреев Иерусалим священный город, для арабов — еще и Мекка.

— Но если нет ни Бога, ни законов Его, то как можно осуждать Гитлера? Почему он не мог делать все, что ему заблагорассудится?

— Гитлер был чудовищем.

— Да, но если бы он выиграл войну, сегодня все превозносили бы его до небес. Ученые нашли бы миллионы оправданий его преступлениям. Они и так написали о нем целую гору книг.

— Естественно, ведь он же стал частью мировой истории. Ученые не могут вот так запросто взять и забыть о его существовании. Они просто обязаны изучать те условия, которые привели его к власти. Ганс говорит, что Гитлер был импотентом.

— Вот как? Очевидно, ему лучше знать.

— Да, у Гитлера была возлюбленная, Ева Браун, но не исключено, что отношения их были чисто платоническими.

— А ты смогла бы стать возлюбленной Гитлера? — спросил я.

В глазах Присциллы вновь зажглись искорки смеха.

— Вы говорите такие глупости.

— Разве тебе не было бы интересно провести с ним ночь?

— Ну, я никогда не думала об этом, — сказала она. — Он вообще не мой тип.

— И все же, скажем, вы летели бы с ним в самолете. В салоне темно. Ты ведь не упустила бы такой шанс: заняться любовью с подобным человеком.

— Вы сегодня полны сарказма. Нет, Гитлер определенно не мой тип. Скорее уж Муссолини. Говорят, у него были тысячи женщин. Специальные агенты разыскивали их для него по всей Италии. А он был совсем неразборчивым. — Присцилла отпила кофе, закурила и сказала: — С вами что-то случилось.

— Вовсе нет, — ответил я. — Что-то случилось с моим народом. Настоящая трагедия. Бог избрал именно нас и захотел оградить от всех мерзостей мира, но мы становимся такими же, как наши преследователи. Он наказывает нас, а мы продолжаем грешить. Злодеи убивают и сжигают нас, и в то же самое время некоторые из нас стараются во всем им подражать. На нашей памяти мы получили тяжелейший удар, который только довелось испытать народу, — и не извлекли из этого урока.

— Я сразу заметила, что с вами что-то не так, — повторила Присцилла. — Откуда вы взяли, что Бог избрал нас? Из Библии? Но ведь Библия — всего лишь книга, такая же, как множество других. Ее писали люди, а не Бог. Я не специалист в этой области, но прочтите хотя бы две страницы из Библии, и вы увидите: это слова человека, идеи человека. Для христиан Новый Завет — это часть Библии, а для четырехсот миллионов мусульман Библия — это Коран. Нет никаких доказательств, что случившееся с евреями — это гнев небес. Просто евреи были маленьким народом, поэтому-то их и завоевывали египтяне, персы, вавилоняне, греки и римляне. Другие маленькие народы ассимилировались и стали частью больших, но евреи ведь всегда были мазохистами. Им нравилось сносить удары. Я уверена, что этот сегодняшний эксперимент с Государством Израиль долго не продлится. Они же здесь окружены десятками миллионов врагов, а наш Бог будет молчать, точно так же, как Он молчал, когда в Польше ликвидировали гетто. Я просто боюсь, что это может случиться завтра или послезавтра. Стоит мне услышать шум самолетов, как я думаю, что началась война.

Сказав все это, Присцилла посмотрела на меня с нескрываемым осуждением. Взгляд ее, казалось, спрашивал: «Что ты можешь мне ответить на это? Почему то, что сказала я, не может оказаться горькой правдой?»

16

— Присцилла, — сказал я, — может быть, то, что ты говоришь, действительно правда. Горькая правда. Мы не были на небесах и не знаем, что там происходит. Моя вера еще не способна избавить меня от всех сомнений. Но даже знай я точно, что Бога нет или что Он есть, но на стороне Гитлера, я и тогда бы не смирился с теми, кто убивает, лжет, крадет. Если Бога нет или если Бог лишен морали, я буду поклоняться идолу, но идолу нравственному, исполненному любви к истине и сострадания к людям и животным. Благочестивые евреи служат ему уже четыре тысячи лет. За него они шли на костер.