Дин Лин - Солнце над рекой Сангань Страница 19

Несмотря на усталость, Вэнь Цай и после собрания испытывал некоторый подъем; ему казалось, что собрание прошло неплохо. Уловив в голосе Ху Ли-гуна недовольство, он насторожился и хотел было ответить, но промолчал: общественное мнение рассудит, кто из них прав. И он бодро обратился к Чжан Юй-миню:

— Как ты считаешь, товарищ? Разве не надо было подойти издалека, провести, так сказать, идейную мобилизацию?

Чжан Юй-минь еще не нашелся, что ответить, как вмешался Ху Ли-гун:

— Хороша идейная мобилизация! Шесть часов заседали, а выступил только один оратор. Просто удивительно, что не все заснули. Уж извини, скажу напрямик! Ты разве не заметил, как сладко спали люди? Да и говоришь ты так, что крестьянину не понять.

Но его слова не поколебали самоуверенности Вэнь Цая. Стоило ли обращать внимание на такого мальчишку? Он взял со стола книгу «Культура Севера» и заметил спокойно:

— Крестьяне — люди отсталые, интересуются только сегодняшним днем. Им надо все растолковывать постепенно. Только мелкая буржуазия думает, что стоит лишь кликнуть клич, чтобы все запылало. Так не бывает. Я вполне удовлетворен сегодняшним собранием, хотя признаю, что язык у меня не простой.

И он стал перелистывать книгу, отыскивая нужную ему статью.

— Нельзя так презрительно относиться к крестьянам, — продолжал Ху Ли-гун. — Конечно, культурный уровень у них низкий, разводить теории они не умеют. Но они давно научились воевать, так же как и бороться за землю, верно? — обратился он к Чжан Юй-миню за подтверждением. — Ты ведь здешний, товарищ Чжан, разбираешься в местных условиях лучше, чем мы, у тебя и боевой опыт. Скажи, есть ли смысл в собраниях?

— Собрания, конечно, нужны, — перебил его Ян Лян, — разъяснить земельную реформу необходимо, и сегодняшнее собрание тоже имело смысл. Но сейчас уже поздно. Отложим разговор на завтра.

— Нет, надо сегодня же обсудить самое главное, ведь товарищ Чжан не посторонний… — волновался Ху Ли-гун.

Ян Лян, однако, настойчиво повторил:

— Товарищ Чжан, конечно, — лицо решающее. И местный актив разбирается в деревенских делах лучше, но, мне кажется, все же на сегодня хватит, все устали. Продумаем сами все, что мы слышали, а завтра обсудим. Верно, товарищ Чжан?

— Верно, Лян, ты прав, будь по-твоему. Отдохни, товарищ Вэнь, а я пойду. — Чжан Юй-минь торопливо направился к выходу.

— Я запру за тобой ворота, товарищ Чжан, — сказал Ян Лян и пошел за ним. Он хлопнул Чжана по плечу и негромко проговорил:

— Не всякое начало успешно; бывает, что и шишку набьешь. Мне тоже кажется, что сегодня собрание слишком затянулось и Вэнь Цай выступал неудачно. Но беда невелика. На первом собрании было необходимо рассказать о земельной реформе побольше. Ты, товарищ Чжан, сам из батраков, вступил в партию еще до освобождения. Вноси побольше предложений, прислушивайся к массам. Вникай глубже в деревенские дела. Крепко стой на своем. Мы здесь люди новые, будем с тобой обо всем советоваться. Не бойся трудностей, мы справимся с ними сообща. Завтра еще потолкуем. Самое главное — хорошо выполнить нашу задачу. Верно?

Всегда сдержанный Чжан Юй-минь на этот раз с радостью откликнулся:

— Вот и хорошо, Лян! Завтра все обсудим. В деревне людей как будто немного, да все разные, и получается наша задача не такой легкой, как кажется сначала. Хорошо, что вы с нами. Учите нас, а мы будем набираться у вас опыта.

— Только бы нам выполнить указания председателя Мао! Если мы сумеем идти в ногу с народом, — сказал Ян Лян, — просвещать его, помогать ему и обо всем с ним советоваться, если нам удастся определить, что для него самое главное, — дело будет сделано. Больше уверенности, больше бодрости, товарищ Чжан, и работа пойдет на лад.

ГЛАВА XVIII

Ночь после собрания

Когда закончилось собрание, мужчины ушли вперед; вдоль низких глинобитных стен, освещенных луной, начали осторожно пробираться и женщины с детьми, то и дело спотыкаясь об ухабы и камни. Одна из них вела за руку мальчика, а к груди прижимала другого ребенка. Мальчик громко плакал.

— Чего плачешь, — приговаривала мать, — точно я уже покойница! Вот умру, тогда нагорюешься.

— Тише, маленький, сейчас дойдем. А завтра купим тебе лепешку с кунжутными семечками! — успокаивала мальчика, взяв его за руку, Дун Гуй-хуа.

— Что же ты не отдала мальчика отцу? — подошла другая. — Ведь у тебя девчонка на руках, и сама ты без сил. Встаешь на заре да работаешь до полуночи.

— Эх, его отцу еще хуже. Даже на собрание не пошел. Так и сказал председателю: «Пусть жена идет вместо меня». Он совсем замучился. Два дня подряд носил фрукты в Шачэн, а это путь нешуточный: шестьдесят ли в оба конца, да два раза переходил брод.

— А чьи же фрукты вы продаете? Ведь они еще не созрели? — спросила жена пастуха.

— Конечно, не свои. Ли Цзы-цзюня. Ему спешно нужны деньги, он и выбирает те, что уже созрели… Ах, горе мое! Да перестань ты реветь!

— Хорошо бы иметь фруктовый сад в несколько му! Полюбоваться — и то отрада! — вздохнула жена пастуха.

— Разве у нас в деревне плохие сады? Да не про нас они сажены! Вот как бедняки расправят плечи — при каждом доме разведем сад, хотя бы в один му! — горячо вырвалось у Дун Гуй-хуа.

— Да, чтоб и нашим детишкам не только глядеть да облизываться!

Услыхав, что взрослые говорят о фруктах, мальчик заплакал еще громче.

— О Небо! «Расправим плечи!», «Освободимся!» Одни слова, а все остается по-прежнему. Не пойду я больше на собрание, хоть режьте меня, не пойду!

— Гуй-хуа! — вмешалась жена пастуха. — По-моему, чтобы освободиться, нужно всех кровопийц повыдергать, одними разговорами с места не сдвинешься. На собраниях и не поймешь ничего и не запомнишь!

Дун Гуй-хуа промолчала; она хорошо помнила посещение товарища Яна, но в голове у нее бродили такие же мысли.

Вдруг издали донесся плачущий женский голос:

— Вернись, крошка Баор, вернись![25]

И затем сдавленный крик мужчины:

— Вернись!

И снова голос женщины:

— Крошка Баор, вернись!

— Вернись! — вторил мужчина.

— Жаль Лю Гуй-шэна с женой! Видно, Баор у них не выживет. Даже дух Бо у шаманки отказался сотворить чудо. — И прижав дочку крепче к себе, женщина стала подгонять сына:

— Скорее, маленький, скорее, еще несколько шагов — и мы дома!

— Дух возвестил, что люди злы, что в Пекине объявился настоящий дракон-император. А ведь в Пекине всегда был престол императоров! — вмешался кто-то из женщин.

— Не слушай ты этой чепухи, не верю я этим россказням, — ответила жена пастуха, но никто ее не поддержал.

Они свернули в переулок. Ночная тишина все еще оглашалась плачем и заклинаниями:

— Маленький Баор, вернись!

В доме у Дун Гуй-хуа уже горела лампа, а муж курил, сидя на кане.

— Еще не спишь? — спросила она. — Скоро петухи запоют.

Она обмела слегка цыновку на кане, достала из скатанного одеяло квадратную подушку, набитую гречишной мякиной.

— Спи, уже поздно; от усталости и не почувствуем жары на кане. Беда, когда во дворе нет печки и приходится стряпать в доме.

Она сняла белую кофту, накинула старенький рваный передник:

— Боюсь, маленький Баор не выживет. В поле Лю Гуй-шэн с женой призывают его душу: дух Бо отказался помочь им… Уже спишь? Почему ты такой хмурый, что-нибудь случилось? Не дать ли тебе арбуза?

— Гм, а ты довольна? Готова и завтра хоть с утра бежать на собрание? — холодно сказал Ли Чжи-сян. На душе у него было тревожно, и он не прочь был сорвать гнев на жене.

— А ты разве не был на собрании? Я ведь хожу не потому, что мне самой хочется, так велят товарищи активисты.

— Да ведь ты и сама активистка! Посмотрим, посмотрим, как ты проживешь со своими коммунистами! Кто тебе поможет, когда коммунисты уйдут!.. Меня ты в это дело не путай. Нет!

— Ведь Чжан Юй-минь спрашивал твоего согласия, когда меня выбирали в председательницы Женского союза. Тогда ты не спорил, а теперь укоряешь меня. Доля моя женская: вышла за петуха — по-петушиному и живи. Полжизни провела я в бедности. Сюда добралась, питаясь подаянием, чего же мне теперь бояться? Станет трудно, буду опять побираться!.. Да разве не для тебя я хожу на собрания? Ты ведь все мечтал как бы купить один-два му земли. А теперь у нас есть свой клочок. Смог бы ты весной занять муки, если б не Чжан Юй-минь? Забыл, что ли, что после уборки урожая нужно долг отдать? И при переделе нам земли не достанется. Худо ли, хорошо ли, а живем мы вместе. Зачем же мне идти против тебя?

Она потушила лампу, замолчала и в сердцах легла по другую сторону кана.

Ли Чжи-сян промолчал. Он высыпал на подоконник из трубки еще тлеющий пепел, снова набил ее и, громко пыхтя, прикурил, нагнувшись над пеплом. Всерьез ли упрекал он свою жену? Нет, этот простой, честный человек хорошо ее понимал. Но услышанное им днем не давало ему покоя.