Уильям Фолкнер - Избранное Страница 19

Почерк на большом листе писчей бумаги был разборчивый и ясный, на первый взгляд лишенный всякого индивидуального характера; рука писавшего обличала лишь молодость и мягкую, но такую настойчивую откровенность, которая невольно вызывала некоторое удивление:

«Ты не ответила на мое письмо от 25-го. Я и не ждал что ты сразу ответишь. Ты мне скоро ответишь, мне торопиться некуда. Я тебя не обижу я честный и благородный ты еще меня узнаешь когда наши пути сойдутся. Я не жду сейчас ответа, но ты сама знаешь как подать мне знак».

Мисс Дженни с легким, еле заметным отвращением сложила письмо.

— Я бы эту мерзость, конечно, сожгла, если б она не была единственной уликой, которая поможет нам его поймать. Сегодня же отдам это Баярду.

— Нет-нет, — поспешно возразила Нарцисса, протягивая руку. — Пожалуйста, не надо. Дайте я порву.

— Но, дитя мое, ведь это единственная улика — это письмо и еще то, другое. Мы наймем детектива.

— Нет-нет, пожалуйста, не надо. Я не хочу, чтобы об этом знал кто-нибудь чужой. Прошу вас, мисс Дженни. — Она снова протянула руку.

— Вы просто хотите его сохранить, — холодно и осуждающе произнесла мисс Дженни. — Разумеется, как всякая глупая девчонка, которой подобные вещи льстят.

— Я его порву, — повторила Нарцисса. — Я б его сразу порвала, но я хотела хоть кому-нибудь рассказать. Я… я… мне казалось, что, если я его кому-нибудь покажу, я не буду чувствовать себя такой грязной. Пожалуйста, отдайте.

— Что за вздор! Почему вы должны чувствовать себя грязной? Разве вы дали ему повод?

— Прошу вас, мисс Дженни.

Но мисс Дженни не выпускала письма из рук.

— Не будьте дурой, — отрезала она. — Почему такая вещь может заставить вас чувствовать себя грязной? Любой молодой девице могут прислать анонимное письмо. И многим это нравится. Мы все уверены, что мужчины испытывают к нам подобные чувства, и невольно восхищаемся тем человеком, у которого хватило смелости сказать нам об этом, — кто бы он ни был.

— Хоть бы он подписался. Мне ведь все равно, кто он. Но так… Пожалуйста, мисс Дженни.

— Не будьте дурой, — повторила мисс Дженни. — Как мы узнаем, кто это был, если вы уничтожите все улики?

— Не хочу я ничего знать! — Мисс Дженни отдала ей письмо, Нарцисса изорвала его в мелкие клочки, бросила их за забор и вытерла руки о платье. — Не хочу ничего знать. Я хочу поскорее об этом забыть.

— Ерунда. Вы и сейчас умираете от любопытства. Держу пари, что вы смотрите на каждого прохожего и гадаете — а вдруг это он. Если не принять никаких мер, это будет продолжаться. И наверняка станет еще хуже. Давайте я скажу Баярду.

— Нет-нет, ни за что. Я не хочу, чтоб он узнал и подумал, что я… что я могла бы… Знаете что, я теперь буду сжигать их, не распечатывая… Мне, правда, пора.

— Вот именно, вы будете бросать их прямо в печку, — с холодной иронией подтвердила мисс Дженни.

Нарцисса спустилась по ступенькам, а мисс Дженни снова вышла на солнце, сняла пенсне, и оно соскользнуло обратно в футляр.

— Конечно, вам виднее, но я бы на вашем месте этого ни за что не стала терпеть. Правда, мне уже не двадцать шесть. Ну ладно, приезжайте, когда получите еще одно письмо или когда вам опять понадобятся цветы.

— Обязательно приеду. Спасибо за букет.

— И сообщайте мне, что пишет Хорес. Слава богу, что он везет всего лишь стеклодувный аппарат, а не военную вдовушку.

— Обязательно сообщу. До свидания.

Нарцисса прошла сквозь пятнистую от солнечных бликов тень. На фоне ее гладкого белого платья четко вырисовывалась корзинка с цветами. Она села в свой автомобиль. Верх его был откинут, она положила шляпу на сиденье, завела мотор и, еще раз оглянувшись, помахала рукой.

— До свидания.

Негр, медленно шедший по дороге, остановился, украдкой наблюдая за приближающейся машиной. Когда Нарцисса с ним поравнялась, он посмотрел ей прямо в лицо, и она поняла, что он вот-вот ее окликнет. Она дала полный газ и помчалась в город, где на холме среди кедров стоял кирпичный дом, в котором она жила.

Нарцисса ставила дельфиниум в матовую лимонно-желтую вазу на рояле. Тетушка Сэлли Уайэт, сидя в качалке у окна, мерно качалась, шлепая в такт ногами по полу. На подоконнике за мягко колышущимися занавесками стояла корзинка с ее рукодельем, а рядом была прислонена трость черного дерева.

— Ты провела там целых два часа и даже его не видела? — спросила она.

— Его не было дома, — отвечала Нарцисса. — Он уехал в Мемфис.

Тетушка Сэлли мерно качалась.

— Я бы на их месте велела ему оставаться там, где он был. Ни за что б не допустила, чтоб этот малый торчал в доме, будь он мне хоть трижды родня. Зачем он поехал в Мемфис? Я думала, что это его аэропланное заведение — или как оно там называется — уже закрылось.

— Может быть, он поехал по делу.

— Какие у него могут быть дела в Мемфисе? Надеюсь, у Баярда Сарториса хватило ума этому дурню никаких дел не поручать.

— Не знаю, — отвечала Нарцисса, составляя букет из дельфиниума. — Я думаю, он скоро вернется. Тогда вы сможете сами его спросить.

— Я? Да я с ним за всю его жизнь и двух слов не сказала. И впредь не собираюсь. Я привыкла иметь дело только с джентльменами.

Подбирая цветы, Нарцисса обломала несколько стеблей.

— Разве он сделал что-нибудь непозволительное для джентльмена, тетя Сэлли?

— Всего только прыгал с водокачки и летал на воздушных шарах — специально чтобы пугать людей. Неужели ты думаешь, что я бы держала у себя такого шалопая? Да я б на месте Дженни и Баярда упрятала его в сумасшедший дом.

— Но ведь он вовсе не прыгал с водокачки. Он просто спустился на веревке и нырнул в пруд. А на воздушном шаре летал Джон.

— А мне совсем другое говорили. Мне говорили, будто он спрыгнул с водокачки, перемахнул через целый состав товарных вагонов и штабелей с бревнами и чуть-чуть не угодил в этот самый пруд.

— Ничего подобного. Он спустился на веревке с крыши дома, а потом нырнул в пруд. Веревка была привязана к баку с водой.

— А разве ему не пришлось прыгать через бревна и товарные вагоны? И разве он не мог при этом с таким же успехом сломать себе шею, как если бы он прыгал с водокачки?

— Наверное, мог, — отвечала Нарцисса.

— Ну вот, а я что говорю? Зачем все это было нужно?

— Не знаю.

— То-то и дело, что не знаешь. Вот потому он так и сделал.

Некоторое время тетя Сэлли с торжествующим видом раскачивалась в качалке. Нарцисса внесла последний штрих в голубой узор из дельфиниума. На подоконнике рядом с корзинкой внезапно и беззвучно — словно выскочив из рукава фокусника — возник полосатый бело-коричневый кот. Постояв на согнутых лапах, он, сощурясь, оглядел комнату, а затем улегся на живот и, вытянув шею, узким розовым языком принялся вылизывать себе плечо. Нарцисса подошла к окну и погладила кота по блестящей спине.

— А потом он полетел на воздушном шаре, когда…

— Но ведь это был Джон, а вовсе не Баярд, — повторила Нарцисса.

— А мне совсем другое говорили. Мне говорили, что это был именно он и что Баярд и Дженни со слезами на глазах умоляли его этого не делать. Мне говорили…

— Но ведь там же никого из них не было. Баярда там вообще не было. А на воздушном шаре летел Джон. Он полетел, чтоб не разочаровывать фермеров. Я сама была при этом.

— Ну да — стояла и смотрела, вместо того чтоб позвонить по телефону Дженни или перейти площадь и вызвать Баярда из банка. Стояла и даже ни слова не промолвила.

— Да, — отвечала Нарцисса. Она действительно стояла рядом с Хоресом в неподвижной, напряженно застывшей толпе фермеров, смотрела, как раздувается и натягивает канаты шар; смотрела на Джона Сарториса в вылинявшей фланелевой рубашке и вельветовых брюках, на балаганщика, который объяснял ему устройство вытяжного троса и парашюта; стояла, не успевая ловить ртом воздух, который с бешеной скоростью вырывался из легких; смотрела, как шар взмывает в небо вместе с Джоном — он сидел на хрупкой трапеции, болтавшейся внизу, — смотрела, как шар, и люди, и все кругом медленно опрокидывается, а потом вдруг обнаружила, что, уцепившись за Хореса, стоит под прикрытием какого-то фургона и пытается отдышаться.

Джон опустился на заросли шиповника милях в трех от города, отцепил парашют, вышел на дорогу и остановил проезжавшего мимо негра. Когда до города оставалось не больше мили, он увидел старого Баярда, который бешено несся навстречу в коляске, и пока они стояли бок о бок посреди дороги, старый Баярд, сидя в своей коляске, изливал накопившуюся ярость, между тем как на повозке сидел его внук в изодранной одежде и на его исцарапанном лице застыло выражение человека, которому довелось испытать нечто столь невыразимо прекрасное, что расставанье с этой на миг воплощенной мечтой воспринималось как очищение, а вовсе не как утрата.