Ихара Сайкаку - Рассказы из всех провинций Страница 19

Всю жизнь страдал от этого Магосити, а тем временем родился у него сын. Отец не мог дождаться, когда сын войдет в разум, и, как только ребенок едва-едва начал становиться на ножки, Магосити тут же стал обучать его носить коромысло длиной в три сун и шесть сяку, когда же мальчику миновало три года, он уже мог поднимать один то риса и с того времени упражнялся, не переставая.

Весной, когда ему стукнуло восемь лет, отелилась у них корова, и после моления богу Кодзин теленок вполне окреп. Однажды, когда теленок резвился в поле, Магосити поймал его, впервые велел сыну поднять теленка, и оказалось, что мальчику это удается без всякой натуги. С той поры он ежедневно по три раза поднимал теленка, и хотя со временем теленок вырос настолько, что его запрягали в повозку, однако благодаря тому, что мальчик начал поднимать его с самого рождения, в возрасте всего лишь девяти лет он мог схватить этого вола и поднять на воздух, что и сделал однажды, к великому изумлению тех, кому случилось быть неподалеку.

Впоследствии, в столице и в окрестностях прозвали его, в отличие от отца, Силачом, а с пятнадцати лет — величали Меньшим Верзилой из Тоба.

Карп с отметиной на чешуе

Река Ёдо в столице славится карпами отменного вкуса, однако даже мелкая рыбешка из водоема, именуемого Заводью Найскэ, в Кавати, куда вкуснее! С древних времен и по сю пору вода в нем ни разу не иссякала. 

Некогда жил здесь в маленькой хижине у плотины рыбак по имени Найскэ; не было у него ни жены, ни детей; день-деньской плавал он, отталкиваясь шестом, в маленьком челноке, рыбачил и тем кормился.

Среди карпов, которых он ловил постоянно, попалась ему однажды рыба с ясно видимой отметиной на чешуе. Рыба та была самкой, но тем не менее оказалась весьма смышленой. Найскэ не стал ее продавать, оставил у себя в садке, и вот постепенно образовался у нее на чешуе знак, похожий на герб «томоэ»,[52] отчего и прозвал он ее «Томоэ», и, когда, бывало, окликнет ее по имени, она, совсем как человек, понимала его. Мало-помалу стала она совсем ручная, со временем научилась даже есть то, что едят люди, и Найскэ нередко оставлял ее ночевать без воды у себя в доме, после чего опять выпускал в садок. Время бежало быстро, и, когда прошло восемнадцать лет, стала она от головы до хвоста ростом с девицу лет четырнадцати — пятнадцати.

Однажды к Найскэ явились сваты и сосватали его с женщиной подходящего возраста из той же деревни.

И вот как-то ночью, когда Найскэ уехал на рыбную ловлю, в его отсутствие в дом с черного входа вбежала красавица в голубом кимоно с узором, изображавшим бурно кипящие волны, и закричала:

— Много лет состою я с господином Найскэ в любовной связи и уже ношу в чреве его ребенка, а он, несмотря на это, взял еще и тебя в жены! Нет предела моей обиде и гневу! Немедленно убирайся обратно в родительский дом, откуда явилась! А не то не пройдет и трех дней, как я подниму здесь такие волны, что дом этот вместе с крышей погрузится на дно морское! — И, бросив эти слова, она исчезла.

Жена, едва дождавшись возвращения Найскэ, рассказала ему о страшной гостье.

— Поистине ни сном, ни духом не ведаю ни о чем подобном! — ответил Найскэ. — Да и сама посуди, возможно ли, чтобы подобная красавица вступила в связь с таким бедняком, как я? Если б речь шла о какой-нибудь странствующей торговке — разносчице, простой бабе, что торгует иголками и помадой, ну, тут я мог бы кое-что припомнить. Но те дела на том и кончились, без дальнейшего беспокойства. Тебе, наверное, все это просто померещилось, да и только!

Вечером он снова сел в лодку и поехал на рыбную ловлю. Вдруг взметнулись грозные волны, и из зарослей плавучих водорослей в лодку прыгнул огромный карп, выплюнул изо рта нечто, очертаниями похожее на ребенка, и исчез. Найскэ едва живой добрался до дому, заглянул в садок — а того карпа там уже нет!

— Не следует чрезмерно привязываться душой ни к каким живым тварям, — узнав об этом происшествии, говорили односельчане.

СВИТОК ПЯТЫЙ

ОГЛАВЛЕНИЕ

Чайная церемония, или Бумажный фонарь и цветы вьюнка.

О том, что случилось в селении Касуга, в провинции Ямато.

Красавица, или Лавка, где поселилась любовь.

О том, что случилось в квартале Кодзимати, в городе Эдо.

Твари живые, или Руки мако, дарящие радость.

О том, что случилось в Канадзава, возле Камакура.

Бесчинство, или Свидетельство во мраке.

О том, что случилось на главном тракте в провинции Кисо.

Призраки, или Дыхание гнева.

О том, что случилось в городе Намбу, в провинции Осю.

Вдова, или Ковшик с маслом, стоивший жизни.

О том, что случилось в селении Хираока, в провинции Кавати.

Прямодушие, или Деньги, что валяются на земле.

О счастливой удаче, приключившейся в городе Эдо.

Бумажный фонарь и цветы вьюнка

Нет ничего прекраснее покоя осенних лугов в цветении диких хризантем и кустарника хаги! 

Люди, коим свойствен вкус к изящному, поверяют свои чувства поэзии, предаваясь самому исконному из японских искусств — сложению стихов танка. Но тяга к прекрасному может сказываться во всем, чем бы ни увлекался человек — стихами, каллиграфией, живописью и музыкой, составлением букетов «икэбана»,[53] чайной церемонией и многим другим.

В столичном городе Нара, на улице Хигаси, жил в довольстве и досуге известный человек. И вел он изысканный образ жизни, ежедневно с усердием упражняясь в искусстве чайной церемонии, воду для коей черпали, по его указанию, из Колодца Цветов, что в храме Кофуку.

Случилось однажды, что некие малопочтенные люди, проживавшие на той же улице, попросили его устроить чайную церемонию при цветении вьюнка. В заранее условленный день хозяин с четырех часов утра начал приготовления, позаботился обо всех мелочах и стал поджидать гостей, однако голоса, возвестившие их приход, послышались у ворот лишь незадолго до полудня, хотя всем хорошо известно, что чайную церемонию с цветами вьюнка устраивают в строго определенное время рано утром.

Рассерженный хозяин приказал впустить гостей во двор и вышел им навстречу, держа в руке зажженный фонарь, однако невежественные гости, не сознавая своего промаха, сочли весьма забавным, что он носит с собой фонарь, будто бродит в ночной непроглядной тьме.

В досаде хозяин поставил в цветочную вазу листья батата, выпачканные в земле, но гости и на это никакого внимания не обратили.

И поделом ему — следовало бы знать, каких гостей он у себя принимает. Ведь чайная церемония может послужить источником наслаждения только при одном условии: если и хозяин и гости в равной мере умеют ценить это искусство.

В старые времена некий прославленный мастер устроил однажды чайную церемонию; он не расчистил сада и весь осенний пейзаж с увядшей листвой деревьев оставил нетронутым, как он есть; гости же, в свою очередь, тотчас подметили это, заранее предвкушая, что, верно, вся утварь тоже будет на сей раз необычной. И в самом деле — в нише висела картина с начертанным на ней стихотворением — «Одинокий приют, хмелем густо увитый…».[54]

А еще был случай, когда некий человек пожелал, чтобы чайная церемония совершилась в китайском стиле, и тогда хозяин выставил утварь, что была привезена из Танской земли, и только на картине в нише красовалось стихотворение Абэ-но Накамаро: «На высокие своды небес я гляжу. Как они высоки! О луна, что встает над горою Микаса, над Касуга, дальней землей!» Гости пришли в восхищение:

— Ведь это стихотворение Абэ-но Накамаро сложил в Танском государстве, тоскуя о родине! — и долго рассматривали и хвалили утварь и все прочее, что приготовил хозяин. «Если гости таковы, тогда только и стоит заниматься чайной церемонией», — справедливо заметил некто.

Лавка, где поселилась любовь

В городе Эдо, в квартале Кодзимати, жил купец среднего достатка, торговавший чаем, что произрастает в местности Абэ. Долгие годы служил у него приказчик по имени Тёхэй, который с усердием выполнял свои обязанности и все тонкости торговых дел постиг в совершенстве, благодаря чему хозяин постепенно разбогател. Но вот миновал срок службы приказчика: хозяин помог ему открыть лавку в мещанском квартале, выписал с родины его мать, дабы сын лелеял ее старость, и помог Тёхэю сделаться заправским купцом. Однако Тёхэй был все еще не женат, и потому всюду искал ему невесту.

И вот — а было это в конце года, когда все хлопочут и суетятся, готовясь к праздникам, — какой-то человек в дешевом бумажном кимоно, в низко надвинутой на лоб широкополой плетеной шляпе целый день с самого утра и до вечера прохаживался мимо лавки, а то останавливался и разглядывал полки с банками чая. Хозяину это показалось странным, соседи тоже обратили внимание. Не успели они предупредить его: «Не иначе как попрошайка! Смотрите, будьте начеку», — как снова появился сей человек и, войдя в лавку, промолвил: