Собрание сочинений в 9 тт. Том 9 - Уильям Фолкнер Страница 19

— Какое еще условие? — сказал А.О.

— Ты уедешь назад на Французову Балку и никогда глаз не покажешь в Джефферсоне.

— А ежели я не согласен? — сказал А.О.

— Сегодня я продал гостиницу, — сказал мистер Флем. И теперь уж А.О. молча глядел на него, а он повернулся к огню и начал отсчитывать деньги из пачки — по пять долларов и по доллару, иногда по десять. А.О. сделал последнее усилие.

— Тысяча пятьдесят, — сказал он.

— Когда приведешь мула, — сказал мистер Флем. И А.О. получил только девятьсот долларов, пересчитал их, спрятал в боковой карман, а карман застегнул и повернулся к миссис Хейт.

— Ну так вот, — сказал он. — Где мул господина вице-президента Сноупса?

— Привязан к дереву в овраге за домом мистера Спилмера, — сказала миссис Хейт.

— Отчего же так близко? — сказал А.О. — Почему вы не увели его в самый Моттстаун? Тогда вы получили бы полное удовольствие, глядя, как я зря теряю время и силы, чтоб вернуть его назад. — Он снова огляделся со злобной усмешкой, неукротимый в своем упорстве. — Вы все отлично устроили, не так ли? Вы с вице-президентом оба могли бы сберечь деньги, если б он просто оставил у себя эту закладную, под которую теперь ничто не заложено, и вы не стали бы строить себе дом. Ну ладно, привет всей честной компании. Как только я приведу этого мула в загон, к остальным шести мулам вице-президента, я окажу ему честь, посетив его на дому, чтоб получить еще сто пятьдесят долларов, потому что деньги на бочку — это, как говорится, вежливость королей, не говоря уж о том, что дареному коню в зубы не смотрят, ежели ни кола ни двора нет. И ежели у юриста Стивенса есть при себе что-нибудь такое, что захотелось бы заполучить вице-президенту, пусть глядит в оба, потому что, как говорится, даже дурак, обжегшись на молоке, куста боится. Еще раз привет всей компании. — И он ушел. И дядя Гэвин рассказывал, что теперь уж мистеру Флему пришлось обратиться к нему дважды, прежде чем он его услышал.

— Что? — сказал дядя Гэвин.

— Я говорю, сколько я вам должен? — сказал мистер Флем. И дядя Гэвин рассказывал, что он чуть не сказал: «Один доллар», и тогда мистер Флем сказал бы: «Один доллар? И только?» — а дядя Гэвин мог бы тогда сказать: «Да, или отдайте мне свой нож, или карандаш, или еще что-нибудь, чтобы завтра утром я это за сон не принял». Но он не сказал этого. Он сказал только:

— Ничего. Мой клиент миссис Хейт. — И он сказал, что мистеру Флему опять пришлось обращаться к нему дважды. — Что? — сказал дядя Гэвин.

— Можете прислать мне счет.

— За что?

— За то, что вы были свидетелем, — сказал мистер Сноупс.

— А, — сказал дядя Гэвин. И мистер Сноупс собрался уходить, и дядя Гэвин сказал, что он думал, что сейчас он скажет: «Вы обратно в город?» или, может быть: «Пойдем вместе?» или хотя бы: «До свиданья». Но он не сказал. Он вообще ничего не сказал. Он просто повернулся и ушел, скрылся. Тогда миссис Хейт сказала:

— Неси ящик.

— Я только и ждала, чтоб вы с этим делом покончили, — сказала старая Хет. Миссис Хейт подошла, взяла табуретку и вилку, а старая Хет пошла в коровник, поставила фонарь на землю, принесла ящик и поставила его у костра. — А теперь, милок, — сказала она дяде Гэвину, — садись и отдохни.

— Садитесь сами, — сказал дядя Гэвин. — Я весь день сидел. А вы нет. — А старая Хет уже стала садиться на ящик, раньше чем он отказался; она уже забыла про него и глядела теперь на сковородку с шипящей свининой, которую миссис Хейт сняла с огня.

— Вы сказали что-то про эту свинину? — сказала она. — Или это я, а не вы? — Миссис Хейт разделила свинину, и дядя Гэвин смотрел, как они едят, — миссис Хейт, сидя на табуретке, из новой тарелки новым ножом и вилкой, а старая Хет — на ящике, прямо со сковородки, потому что миссис Хейт, видимо, купила новую посуду для себя одной, — едят свинину и макают хлеб в растопленное сало, а потом старая Хет налила в чашку кофе, а для себя достала откуда-то пустую жестянку, и тут вернулся. А.О., он тихо выступил из темноты (теперь уже совсем стемнело), остановился и стоял, протянув руки к огню, словно хотел погреться.

— Пожалуй, я возьму эту десятку, — сказал он.

— Какую десятку? — сказала миссис Хейт. И дядя Гэвин ожидал, что он заревет или по меньшей мере зарычит. Но он не сделал ни того, ни другого, только стоял, протянув руки к огню; и дядя Гэвин сказал, что ему словно было холодно, он был маленький, какой-то несчастный и такой робкий, такой тихий.

— Вы не отдадите ее мне? — сказал он.

— Что не отдам? — сказала миссис Хейт. Дядя Гэвин сказал, что он, видимо, не ждал ответа и даже вообще не ожидал услышать ее голос: он только задумавшись стоял над огнем в каком-то тихом и недоверчивом удивлении.

— Я столько лет мучаюсь, рискую, лезу из кожи и получаю за мула по шестьдесят долларов. А вы разом, без всяких хлопот и риска продали Лонзо Хейта и пять моих мулов, моих, а не его, за восемь с половиной тысяч. Конечно, почти все эти деньги причитались за Лонзо, и я нисколько вам не завидовал. Ни одна душа на свете не скажет, что я завидовал, хоть и странно было, что вы получили все, даже мою обычную цену по шестьдесят долларов за пять мулов, а ведь не вы его наняли, вы даже не знали, где он, не говоря уж о том, что мулы эти не ваши; чтобы получить половину этих денег, вам только и надо было быть за ним замужем. А теперь, после того как я столько лет вам не завидовал, вы отняли у меня последнего мула и нагрели меня даже не на сто сорок, а на все сто пятьдесят долларов.

— Вы получили своего мула обратно и все еще недовольны? — сказала старая Хет. — Чего ж вы хотите?

— Справедливости, — сказал А.О. — Вот чего я хочу. Только одного — справедливости. В последний раз спрашиваю, — сказал он. — Отдадите вы мне мою десятку?

— Какую десятку? — сказала миссис Хейт. Тогда он повернулся и пошел. Он споткнулся обо что-то — дядя Гэвин сказал, что это была бумажная сумка старой Хет, — но не упал и пошел дальше. Дядя Гэвин рассказывал, что он увидел его на миг — он один, потому что