Герман Мелвилл - Белый Бушлат Страница 2

— Команде на шпиль!

Не успела смолкнуть команда, как мы уже ринулись к вымбовкам, навалились на них и принялись выхаживать якорь. Тут каждый почувствовал себя Голиафом [11]; казалось, связки у нас превратились в перлини. Вкруг и вкруг, вкруг и вкруг, вращаясь, как светила небесные, мерно ступали мы под визг флейты, пока якорь не подтянулся до панера, а корабль не клюнул носом в воду.

— Взять шпиль на пал! Вымбовки выбрать! Паруса ставить!

Команда была выполнена: и те, кто выбирал якорь, кто стоял на стопоре, кто укладывал якорную цепь, кто травил ее в канатный ящик и кто просто ничего не делал, отталкивая друг друга, ринулись вверх по трапу на брасы и фалы, между тем как матросы, отдающие паруса, разбегались, словно обезьяны на пальмах, по раскидистым ветвям реев, и вниз, подобно облакам, сошедшим из небесного эфира, спускались паруса — марсели, брамсели, бом-брамсели, а мы кинулись выбирать фалы, пока шкоты не натянулись втугую.

— Еще раз на шпиль!

— Нажми, ребята, нажми покрепче!

Резким рывком оторвались мы от грунта, и из воды под самым носом корабля появилось несколько тысяч фунтов[12] старого железа в образе увесистого станового якоря.

Ну а где в это время был Белый Бушлат?

Белый Бушлат был там, где ему и полагалось быть. Не кто иной, как Белый Бушлат отдавал грот-бом-брамсель, так высоко парящий в небе, что казался крылом белого альбатроса. Да и за белого альбатроса мог быть принят сам Белый Бушлат, когда он взметнулся на головокружительную высоту грот-бом-брам-рея.

III

Обзор основных подразделений корабельной команды

Теперь, когда мы точно обозначили место, отведенное Белому Бушлату, остается рассказать, как оно ему досталось.

Общеизвестно, что в торговом флоте команда делится на две вахты — вахту правого и вахту левого борта, кои по очереди несут ночное дежурство. Того же порядка придерживаются и на военных кораблях. Но кроме этого основного деления там существуют еще и другие, ставшие необходимыми из-за многочисленности команды и из-за того, что все на корабле полагается выполнять точно и в соответствии с дисциплиной. Так, матросы не только входят в подразделения, приписанные к одному из трех марсов, но, в момент, когда судно снимается с якоря или когда происходит аврал, определенный матрос в каждом из этих подразделений обязан оказаться на определенном рее, относящемся к данной мачте. Таким образом, при команде отдать грот-бом-брамсель, именно Белый Бушлат, а не кто иной бросается ее выполнять.

Впрочем, расписывают матросов по трем мачтам не только на этот предмет. Некоторым людям в каждом подразделении поручают сверх того известные обязанности и в других случаях. Так, всякий раз, когда кораблю приходится ложиться на другой галс, брать рифы на марселях или становиться на якорь, каждый матрос из пятисот человек команды знает свое место и непременно там оказывается. Ничего другого он не видит, ни на что другое не обращает внимания и на своем посту обязан находиться до тех пор, пока его не сменит сама лютая смерть или начальство. Случается, однако, что по небрежности офицера из правила этого бывают исключения. Достаточно серьезные последствия такого случая будут изложены в одной из последующих глав.

Не будь всех этих расписаний, команда военного корабля представляла бы собой не более как толпу, которою было бы так же трудно управлять, когда в шторм понадобилось бы убрать паруса, как и той толпой, возбужденной речами лорда Джорджа Гордона [13], которая сравняла с землей величественный особняк лорда Мэнсфилда.

Но это еще не все. К отдаче грот-бом-брамселя, когда авралом ставили паруса, обязанности Белого Бушлата не сводились. Кроме особых обязанностей при смене галса, постановке на якорь и т. д., он всегда входил в состав вахты правого борта, или первой вахты, — одного из двух первичных и основных подразделений команды на корабле. В этой вахте он был грот-марсовым, иначе говоря, штатным его местопребыванием был грот-марс, где он находился в обществе других матросов в постоянной готовности выполнить любое приказание, относящееся к грот-мачте выше грота-рея. Ибо грота-рей и все, что расположено ниже, относится уже к другому подразделению.

Теперь, фор-, грот- и крюйс-марсовые каждой вахты — первой и второй — подразделяются в плавании еще на полувахты, или отделения, все время сменяющие друг друга на марсах, к которым они приписаны, в то время как все вместе они сменяют марсовых второй вахты, или левого борта. Кроме этих марсовых, в число которых попадают самые расторопные матросы, имеются еще матросы, приписанные к запасному становому якорю, — все старые ветераны. Местопребывание их — полубак; в их ведении находится фока-рей и все паруса на бушприте.

Все это обветренные мореходцы, выбранные из самых опытных на корабле. Это те, кто может спеть вам «Бискайский залив», «Уж не матрос теперь Том Баулинг», «Смирись, Борей, насмешник грубый!»; кто на берегу, в трактире, требует, чтобы ему подали чашку смолы [14] и сухарь. Это рассказчики, способные часами травить про Декатура [15], Халла [16] и Бейнбриджа [17], носящие в ладанках кусочки «Конституции», подобно тому как католики носят частицы истинного креста. Этих славных стариков офицеры, как бы они ни обкладывали других, никогда не отваживаются облаять. Это молодцы, на которых душа радуется смотреть, — славные представители доброй старой гвардии, суровые морские гренадеры, с которых в шторм не раз слетал брезентовый дождевик. С ними весьма склонны водить знакомство иные из зеленых кадетов, от них черпают они свои самые ценные морские навыки и на них взирают с почтением, как на ветеранов, если чувство почтительности им вообще не чуждо.

Далее следует упомянуть людей, работающих на корме: местонахождением их являются шканцы. Под руководством рулевых и артиллерийских унтер-офицеров они распоряжаются гротом и бизанью, помогают выбирать грота-брас, а также другие снасти в кормовой части корабля.

Поскольку обязанности кормовых матросов относительно легки и нехитры и от них не ожидается большой наторелости в морской практике, в команду эту попадают преимущественно люди, до флота моря не видавшие, не слишком крепкие и закаленные и всего менее похожие на моряков; в силу того что им приходится пребывать на шканцах, назначаются они с оглядкой на их наружность. По большей части это стройные юноши, отличающиеся изяществом и вежливым обхождением. И если они не слишком сильно тянут, выбирая иной конец, зато притягивают взоры всех иноземных дам, которым случается посетить корабль. Бóльшую часть времени они проводят за чтением романов и в воспоминаниях о других романах, которые у них были на берегу, а также в сопоставлении с кем-либо из товарищей тех любовных драм и роковых обстоятельств, кои вынудили этих несчастных молодых людей из приличных семей променять былую сладкую жизнь на суровую флотскую среду. В самом деле, по некоторым признакам можно заключить, что многие из них вращались в весьма достойных кругах. Они неизменно следят за своей внешностью и испытывают отвращение к смоляной кадке, в каковую их почти никогда не заставляют обмакивать персты. За то что они гордятся покроем своих брюк и блеском дождевиков, остальная команда прозвала их морскими хлыщами и аристократами в шелковых носочках.

За ними идут матросы, постоянно работающие на гон-деке. Им вменено в обязанность выбирать фока- и грота-шкоты, а также выполнять ряд унизительных обязанностей, связанных с водоотливной и фановой[18] системами в недрах корабля. Все эти парни — Джимми Даксы [19], жалкие существа, никогда не ступавшие ногой на выбленку и не поднимавшиеся выше фальшборта. Это закоренелые фермерские сынки — деревенщина, не вычесавшая еще сенной трухи из волос; им препоручены занятия, близкие их душе, — они ведают клетками для кур, выгородками для свиней и ящиками для картофеля. Сооружения сии размещаются на фрегате, как правило, на гон-деке между фор- и грот-люками и занимают столь значительную площадь, что начинают смахивать на крытый рынок в каком-нибудь небольшом городке. От мелодических звуков, исходящих оттуда, увлажняются глаза шкафутных, ибо звуки эти напоминают им отцовские свиные загоны и картофельные грядки. Они охвостье команды, и тот, кто ни к чему не пригоден, еще годится в шкафутные.

Пропустим три палубы: спардек, гон-дек, кубрик, и мы столкнемся с кучкой троглодитов — обитателей трюмов, ютящихся, точно кролики в норах, промеж водяных систерн, бочек и якорных тросов. Смойте сажу, покрывающую их лица, и они, точно корнуэльские углекопы, окажутся бледными как привидения. За редкими исключениями, они почти никогда не выходят погреться на солнышке. Они могут полсотни раз обогнуть шар земной, и окружающий мир откроется им не более, чем Ионе [20] во чреве китовом. Это ленивая, неповоротливая, сонная публика, и, когда им случается съезжать на берег после долгого перехода, они выползают на свет божий подобно черепахам из пещер или медведям по весне из-под прогнивших стволов деревьев. Никто не знает их имен, и после трехлетнего плавания они все еще остаются для вас чужими людьми. В момент шторма, когда, чтобы спасти корабль, наверх высвистывают решительно всех, они появляются среди разбушевавшихся стихий, как те таинственные парижские старики [21], всплывшие наружу во время трехдневного сентябрьского побоища; все недоумевают, кто они такие и откуда взялись. Исчезают они столь же таинственно, и никто ничего о них больше не слышит, пока не произойдет очередное вавилонское столпотворение.