Шарлотта Бронте - Эмма Браун Страница 2

Поэтому, справедливости ради, следует проявлять к ней особое снисхождение». Так она и поступала, но при этом все сильнее и сильнее ощущала некую странность происходящего.

Следует признать, что незаслуженные блага, которыми осыпали маленькую мисс Фитцгиббон, определенно не принесли ей никакой пользы. Положение любимицы делало ее неподходящим партнером для игр, и соученицы не принимали ее в свою компанию, отвергая с такой решительностью, на какую у них только хватало смелости. Впрочем, вскоре проявлять активную неприязнь уже не понадобилось. Со временем стало понятно, что вполне достаточно просто избегать ее общества: фаворитка оказалась ребенком необщительным. Даже мисс Вилкокс никогда не удавалось установить с ней доверительный контакт. Когда она посылала за ней для того, чтобы та пришла в гостиную и показала свои великолепные наряды гостям, и особенно тогда, когда звала ее в свой кабинет, чтобы провести вечер в ее обществе, она частенько чувствовала какое-то странное смущение. Она пыталась быть любезной и приветливой с юной наследницей для того, чтобы каким-нибудь образом разговорить, даже развеселить ее. Себе самой воспитательница не смогла объяснить причину, по которой ее усилия в этом направлении наталкивались на упорное сопротивление, но именно так всякий раз и происходило. Однако мисс Вилкокс была женщиной настойчивой: какой бы ни была ее протеже, покровительница не должна сдаваться. Из принципиальных соображений ей следовало продолжать применять свою систему привилегий.

У ее фаворитки не было подруг; и один джентльмен, который примерно в это же время посетил Лодж и увидел мисс Фитцгиббон, высказал следующее замечание: «Этот ребенок выглядит совершенно несчастным». Он наблюдал за тем, как нарядно одетая мисс Фитцгиббон гуляла в одиночестве в то время, как ее школьные подруги вместе весело играли.

– Кто это несчастное маленькое существо? – спросил он.

Ему назвали ее имя.

Бедная маленькая душа! – повторил он, наблюдая за тем, как она расхаживала взад и вперед по аллее. Гордо выпрямив спину, девочка величественно вышагивала, засунув руки в муфту из горностая. Ее шелковое стеганое пальто ярко блестело в лучах зимнего солнца, а большая шляпа от Легхорна закрывала почти все лицо.

Бедная маленькая душа! – снова произнес этот джентльмен. Открыв окно гостиной, он наблюдал за владелицей муфты до тех пор, пока не поймал на себе ее взгляд. Он поманил ее пальцем, и она подошла. Ему пришлось наклониться к ней, а ей – поднять лицо вверх.

– Неужели тебе не хочется поиграть, малышка?

– Нет, сэр.

– Нет! Почему? Ты считаешь, что ты лучше, чем другие дети?

Ответа не последовало.

– Неужели ты не будешь играть с другими только потому, что все говорят тебе, что ты – богатая девочка?

Юная леди пустилась наутек. Он протянул руку, чтобы задержать ее, но она уже была далеко и вскоре вообще скрылась из виду.

– Она – единственный ребенок в семье, – сказала мисс Вилкокс, как бы извиняясь за такое неучтивое поведение, – и, как вы понимаете, скорее всего, отец избаловал ее; следует простить ей эту слегка вздорную манеру поведения.

– Гм! Боюсь, что такому поведению нет оправдания.

Глава 2

Мистер Эллин, джентльмен, о котором упоминалось в предыдущей главе, был человеком, который любил бывать там, где ему нравилось бывать, и поэтому, будучи досужим

сплетником, бывал практически везде. Его нельзя было назвать богатым – жил он достаточно скромно. И все же он, вероятно, располагал кое-какими средствами, так как, не имея определенного рода занятий, содержал собственный дом и слугу. Он часто рассказывал о том, что когда-то был рабочим; если это на самом деле было правдой, то происходило совсем недавно, так как выглядел мистер Эллин не таким уж и старым.

Когда он был увлечен интересной беседой, то казался и вовсе молодым. Однако он был подвержен частым переменам настроения. Соответствующим образом менялось и его лицо. Его глаза, подобно хамелеонам, могли изменять свой цвет. Временами они были голубыми и веселыми, потом становились серыми и мрачными, а иногда даже зелеными и сверкающими. Роста он был среднего, довольно худощав и жилист. В общем, его можно было назвать привлекательным мужчиной. Он жил в этих краях не более двух дет; о его прошлой жизни ничего не было известно. Однако когда приходский священник – а он происходил из хорошей семьи, имел вес в обществе, и, вне всякого сомнения, среди его знакомых не было людей с сомнительной репутацией – представил его, то мистер Эллин сразу же был принят местным обществом и всем своим поведением доказал, что он достоин подобной чести. Одни называли его неординарным человеком и даже считали экстравагантным, другие, наоборот, полагали неуместным применение подобных эпитетов на его счет. Он казался им человеком очень тихим и безобидным, но не всегда до конца откровенным и понятным, как, возможно, им хотелось бы. У него был тревожный взгляд, и иногда во время беседы он как-то уж очень неопределенно выражал свои мысли, но, тем не менее, все считали, что делал он это без злого умысла.

Сестры Вилкокс часто приглашали мистера Эллина к себе. Он иногда даже пил с ними чай.

Оказалось, что он любит пить чай со сдобными булочками и при этом охотно принимает участие в застольных разговорах, без которых не обходится ни одно чаепитие. Говорили, что он был метким стрелком и хорошим рыбаком. Но главное, он оказался отменным сплетником – ему очень нравилось сплетничать. Словом, ему нравилось женское общество, и он, похоже, не считал, что его знакомые женщины должны обладать какими-то особенными достоинствами и выдающимися умственными способностями. В этом смысле сестры Вилкокс, например, были почти такими же плоскими и ограниченными, как и фарфоровые блюдца, на которых стояли их чайные чашки; несмотря на это, мистер Эллин прекрасно с ними ладил. Он, несомненно, получал большое удовольствие, слушая, как они обсуждали подробности из жизни их школы. Он знал имена всех учениц и всегда здоровался с ними за руку, если ему доводилось встречать их во время прогулок. Он знал, в какие дни в школе проводятся экзамены, какие дни считаются праздничными, ему даже случалось сопровождать мистера Сесила, местного викария, когда тот приходил, чтобы проэкзаменовать учениц по истории церкви.

Эта церемония происходила каждую среду после полудня. Иногда после экзамена мистер Сесил оставался для того, чтобы выпить чая, и почти всегда вместе с ним за столом оказывались две или три дамы из числа его прихожанок, которых приглашали для того, чтобы составить ему компанию. Мистер Эллин тоже никогда не упускал возможности присоединиться к ним. Поговаривали, что одна из сестер Вилкокс собирается выйти замуж за викария, а другая сестра состоит в таких же нежных отношениях с его другом. Таким образом, полагали, что подобные милые светские приемы, которые устраивали сестры, имели весьма интересную подоплеку. На эти посиделки часто приглашали мисс Фитцгиббон. Она всегда была одета в муслиновое платье со струящимся шарфом, а на голове у нее были замысловатые локоны. Других учениц тоже приглашали, но только для того, чтобы они им что-нибудь спели или немного поиграли на пианино. Иногда им приходилось читать стихи. Мисс Вилкокс сознательно организовывала подобные публичные выступления своим юным воспитанницам. Она считала, что таким образом давала им возможность научиться выдержке и самообладанию, и в этом видела свой долг перед ними.

Любопытно было наблюдать за тем, как во время подобных мероприятий истинно природные качества берут верх над фальшивыми, искусственно созданными привилегиями. «Драгоценная» мисс Фитцгиббон, нарядно разодетая и всеми обласканная, только и могла, что с унылым видом, казавшимся естественным ее состоянием, робко обойти всех гостей по

очереди, здороваясь с каждым за руку. Потом, торопливо отдернув свою руку, она быстро и довольно неучтиво прокрадывалась к предназначенному для нее месту подле мисс

Вилкокс, где обычно и просиживала весь вечер неподвижно, словно какой-нибудь предмет мебели. Она не улыбалась и даже не пыталась заговорить – таковы уж были ее манеры, – в то время как ее соученицы, например Мэри Фрэнкс и Джесси Ньютон, вежливые, умеющие держать себя в обществе юные девицы – их невинность придавала им смелости, – обычно входили в гостиную, приветствуя всех улыбкой и раскрасневшись от удовольствия. В дверях они застывали в прелестном реверансе, потом вежливо протягивали свои маленькие ручки гостям и с простодушной готовностью, которая так подкупала сердца присутствующих, садились за пианино, чтобы сыграть свой прекрасно отрепетированный дуэт.

Среди учениц школы была девочка по имени Диана. Я уже упоминала о ней в связи с тем, что когда-то она училась у миссис Стерлинг. Так вот, она была бесстрашной и смелой. Подруги очень любили ее и даже слегка побаивались. Она обладала неплохими умственными способностями, была хорошо развита физически – словом, была смышленой, честной и храброй девочкой. В классной комнате она обычно сурово пресекала показную надменность мисс Фитцгиббон; она также нашла в себе мужество восстать против этого и в гостиной. Однажды случилось так, что викарий, в силу своих обязанностей, вынужден был уйти сразу после чаепития и из гостей в комнате остался только мистер Эллин. В гостиную пригласили Диану, чтобы она сыграла одну длинную и сложную музыкальную пьесу. Нужно сказать, что она мастерски исполняла это произведение. Диана уже сыграла половину пьесы, когда мистер Эллин неожиданно – скорее всего, он только что обратил внимание на присутствие богатой наследницы – спросил эту самую наследницу, не холодно ли ей. Мисс Вилкокс тут же воспользовалась представившимся случаем и начала расточать похвалы сдержанным манерам мисс Фитцгиббон, назвав их скромными и достойными подражания манерами настоящей леди. То ли явное притворство, звучавшее в голосе мисс Вилкокс, выдало, насколько ложными являются расточаемые ею похвалы, а также то, что говорила все это она исключительно из чувства долга, а совсем не потому, что была очарована восхваляемой ею особой, то ли Диана в силу горячности своей натуры не смогла скрыть недовольства – точно неизвестно, что послужило причиной, – однако она внезапно отвернулась от пианино.