Шолом Алейхем - Юла Страница 2

– Ну? Теперь будешь знать, как обижать сына вдовы?

С тех пор ребята больше не посягали ни на меня, ни на мой нос; они боялись связываться с сыном вдовы, другом которого, избавителем и защитником был Беня Меера Полкового.

4

«Сын вдовы» – иначе меня в хедере не называли. Почему же «сын вдовы»? А потому, что моя мама была вдовой, билась как рыба об лед, держала бакалейную лавку, где продавались, насколько я помню, главным образом мел и рожки – два товара, на которые у нас в Касриловке всегда большой спрос: мел нужен для того, чтобы белить дома, а рожки – хорошее лакомство: и сладко, и легко на вес, и стоит дешево. Мальчишки из хедера тратят на рожки все деньги, которые им дают на завтраки и обеды, а лавочники извлекают из рожков большую выгоду. Я никак не мог понять, почему мама вечно жаловалась, говорила, что ей еле-еле хватает на плату за лавку и за обучение. Почему именно на плату за обучение? А все остальное, что нужно человеку: еда, платье, обувь и тому подобное? Все мамины мысли занимала плата за обучение: «Если бог меня наказал, – говорила она, – и отнял у меня мужа, такого мужа, и оставил меня в молодые годы вдовой, одну-одинешеньку, хочу я хотя бы, чтобы мой сын был ученым!» Ну, что тут скажешь? Вы полагаете, может быть, будто она не ходила то и дело в хедер справляться, как я учусь? О молитвах и говорить нечего – тут уж она сама следила, молюсь ли я каждый день. Мама все хотела, чтобы я стал хоть наполовину таким, каким был мой отец, царство ему небесное, И каждый раз, хорошенько всматриваясь в меня, она говорила, что я, долгие годы мне, вылитый «он». При этом глаза у нее увлажнялись и странно озабоченным становилось ее грустное лицо.

Пусть простит меня мой отец на том свете. Я никак не мог понять, что он был за человек. По маминым рассказам, он всегда или читал священные книги, или молился, Неужели его никогда не тянуло на волю, в летнее утро, когда солнце еще не особенно печет, когда оно только появляется в огромном небе и движется быстро, быстро, словно в огненной карете, запряженной огненными лошадьми, несется огненный ангел, в светлое, горящее, золотое лицо которого больно смотреть. Что за радость, спрашиваю я вас, может доставить в такое божественное утро обыденная молитва? Что за радость сидеть в тесном неуютном хедере, когда печет золотое солнце, накаляя землю, как железную сковороду? Вас тянет туда, под гору, к реке, к великолепной реке, сплошь покрытой зеленью. Уже издали несет от нее запахом парной бани, и вас подмывает раздеться поскорее и погрузиться по пояс в нагретую воду, прохладную только внизу, у самого дна, скользкого и вязкого; разные создания, которые копошатся в речной глубине, полурыбки-полулягушки, мелькают, мелькают без конца перед глазами, а диковинные мухи и комары с длинными лапками скользят, как будто на санках, по поверхности воды; и вам хочется переплыть на другую сторону, где растут широкие, круглые зеленые листья, сквозь которые сверкают белые и желтые лилии, и смотрит на вас молодая зеленая верба с нежными свежими веточками, и вы бросаетесь в воду, и попадаете руками в грязь, и бьете, бьете ногами по воде – пусть думают, что вы плаваете. Что за радость, снова спрошу я вас, сидеть дома или в хедере в летний вечер, когда по ту сторону города большой красный небесный шар спускается к земле, зажигает церковный купол, освещает красную черепичную крышу бани и большие окна старой холодной синагоги. И оттуда, из-за города, движется стадо, бегут козы, блеют овцы, столб пыли достигает неба, и лягушки квакают, заливаются, все кричит, трещит, верещит – тарарам, настоящая ярмарка! Кто сейчас, может думать о молитве! Кому полезет в голову учение? Однако подите поговорите с моей мамой: мама вам скажет, что он, мир праху его, не так поступал; он, мир праху его, был совсем другим человеком. Каким он был человеком, да простится мне, я не знаю, я знаю только, что мама меня в покое не оставляет, без конца напоминая, что у меня был отец, и попрекая десять раз на день платой за обучение, которую она вносит, и требует она от меня только двух вещей: хорошо учиться и хотеть молиться.

5

Нельзя сказать, что «сын вдовы» плохо учился. Он ни на волос не отставал от своих товарищей. Но хотеть молиться – тут я не ручаюсь. Все мальчики одинаковы, и «сын вдовы» был таким же сорванцом, как все, так же, как и все, любил он всякие проделки, так же, как и все, любил поозорничать: надеть на рога общественному козлу ермолку из мочалы, которой жена меламеда мазала пол, и пустить его по городу; нацепить кошке на хвост бумажного змея, чтобы она как бешеная понеслась по улицам, разбивая, почем зря, горшки на своем пути; повесить в пятницу вечером замок на дверь женской молельни, чтобы женщин потом надо было приводить в чувство; приколотить гвоздями к полу шлепанцы ребе или, когда он спит, прилепить ему бороду к столу сургучом, пусть-ка попробует встать! Сколько розог получали мы потом, когда бывал обнаружен виновник, и не спрашивайте!

Само собой разумеется, что в каждом деле необходим зачинщик, вожак, командир.

Зачинщиком всех шалостей, нашим вожаком, нашим командиром был Беня Меера Полкового. Он все затевал, а в ответе всегда оказывались мы. Беня, толстенький, рыжий Беня с глазами навыкат, постоянно выходил сухим из воды, чистым, как слеза, кротким голубем, который ни сном ни духом не виноват. Мы перенимали от Бени всякие его ужимки, гримасы, во всем следовали за ним. Кто научил нас курить тайком папиросы, пуская дым из обеих ноздрей? Беня. Кто водил нас зимой кататься на льду с деревенскими мальчишками? Беня. Кто научил нас играть в пуговки, в узелки, в орла и решку, проигрывая завтраки и обеды? Беня. В играх Беня был очень ловким, обыгрывал всех, обставлял каждого, у кого только заводился грош. А когда дело доходило до расплаты за проделки – он умывал руки, становился тише воды, ниже травы.

Игры были нам милее всего на свете, и за игры нам больше всего доставалось от ребе; он говорил, что должен вырвать с корнем любовь нашу к играм.

– Вы у меня поиграете! С сатаной будете вы у меня играть! – говорил ребе, вытряхивая содержимое наших карманов; он отнимал все, что находил, и взамен щедро одарял нас розгами.

Но была такая неделя в году, когда разрешалось играть. Да что там – разрешалось! Это считалось святым делом, ну прямо-таки святым делом!

И неделя эта была неделей праздника хануки, а играли мы в «юлу».

6

Наверно, в нынешних азартных играх, таких, как очко, стукалка, трик-трак, штосси тому подобных, больше хитрости, чем в нашей тогдашней юле. Однако, когда играют на деньги, разница не так уж велика. Я видел своими глазами, как двое парней сидели и бились головами об стенку, а когда я их спросил: «Что вы делаете? Вы дураки или сумасшедшие?», они мне ответили, чтобы я убирался подобру-поздорову, потому что они играют на деньги – кто скорей устанет, Вот и толкуйте после этого!

Игра в юлу – горячая, необыкновенно азартная игра. Можно дойти невесть до чего, можно душу проиграть! И не так волнуют вас деньги, как досада берет: почему выигрываете не вы, а другой? Почему у другого юла падает на «В», а у вас на «Ч», на «П» или на «Т»? Вы, наверно, знаете, что обозначают четыре буквы юлы: «Ч» – чушь, «В» – выигрыш, «П» – половина, «Т» – темно. Юла вроде лотереи – кому улыбнется счастье, тот и выиграет. Возьмите, к примеру, Беню Меера Полкового: сколько раз ни запустит он свою юлу, она всегда упадет у него на «В».

– Просто чудеса! – говорят мальчишки и снова ставят монету, а Беня ставит против всех. Разве ему это трудно? Он ведь сын богача! И снова у него «В».

– Удивительное дело! – кричат мальчишки, и берутся за кошельки, и снова ставят деньги, и Беня снова ставит против всех и лихо пускает юлу головкой вверх. Юла сначала пройдется гоголем, потом завертится, потом покачается немного взад-вперед, как пьяница, и упадет.

– «В» – говорит Беня.

– «В»? «В»? Опять «В»? Вот так диво! – кричат ребята и, почесываясь, снова берутся за кошельки.

Чем дальше, тем игра становится жарче. Игроки горячатся, ставят деньги, теснятся к столу, ругаются, толкаются, угощают один другого разными прозвищами: «Сопляк! – Шепелявый! – Черный кот! – Мятая ермолка! – Рваная капота!» Отпуская друг другу подобные комплименты, они не замечают даже, что неподалеку стоит ребе в телогрейке и в ватной шапке поверх ермолки, с талесом и филактериями под мышкой. Он собирается в синагогу, но, увидев, как дети горячатся, останавливается посмотреть на нашу игру. Ребе не вмешивается. Сейчас ханука. Мы свободны восемь дней подряд и можем играть в юлу, сколько нам заблагорассудится. Лишь бы мы не дрались и не ссорились. Вовсе не такой уж плохой человек этот ребе, честное слово! Жена его берет на руки маленького, болезненного Рувеле, затыкает ему ротик грудью, чтобы он не кричал, становится у ребе за спиной и смотрит, смотрит, как мальчики ставят деньги, и Беня ставит против всех; Беня весь горит, Беня трепещет, Беня пылает; юла у него вертится, качается и падает.