Гюстав Флобер - Философские новеллы Страница 2

Часто, глядя на людей, суетно домогающихся титула или власти, на тех, кто жаждет стать образцом добродетели или добивается вещей в большей или меньшей степени пустых и бессмысленных, глядя на этот вихрь, ад, мерзкий водоворот похоти, пороков, поступков, чувств, грязи и страстей, я думал: «Куда стремится он, где рассыплется зловонным прахом, а потом, подхваченный ветром, в каких глубинах небытия будет заточен?»

Но чаще глядел я на леса, на столь превозносимую природу, на царственное солнце, что заходит каждый вечер и каждое утро поднимается, сияя в день скорби точно так же, как и в день радости, глядел на деревья, на море, на небо с вечным светом звезд. Сколько раз тогда с горьким отчаянием я задавался вопросом: «Для чего существует все это?»

Я нашел решение, и это единственное, о чем сожалею, ведь больше мне не о чем жалеть. Я не считал людей ни добрыми, ни злыми, ни порочными, ни невинными и знал, что я поступаю так не по своей воле, но повинуюсь инстинкту, непреодолимым обстоятельствам, не в силах противиться судьбе, она сильнее меня — и никакая глупая выходка этого врага не огорчала меня. И вот я решил, что должен жить, так же, как умираю теперь, — радостно и спокойно, вместо того, чтобы плакать и проклинать Бога, я должен смеяться над ним, бросать ему вызов, прятать слезы за улыбкой, упиваться покоем, забыть о действительности и, не найдя любви, броситься к наслаждениям.

Я глубоко разочаровался в людях, едва столкнувшись с ними.

В двенадцать лет меня отправили в коллеж. Там я узнал мир в миниатюре: пороки, глупости, страстишки, интриги, жестокость. Я видел там торжество силы — тайный знак могущества Бога, видел душевные изъяны, которые станут пороками, пороки, что приведут к преступлениям, — и детей, что сделаются взрослыми.

Январь, 1837

Железная рука

Теперь я знаю, люди — рабы судьбы и повинуются предначертаниям фей, стоявших у их колыбели.

То было в Сарагосе, в испанском городе, где всюду чудится Восток. Сарагоса, древняя столица халифов, некогда могущественная и полная жизни, ныне ты грезишь о прошлом, тоскуешь и дремлешь устало под роскошным солнцем юга. Где они, арабские всадники, что гарцевали по твоим мостовым, юные одалиски, бродившие в твоих садах ночами, где смешанное с фимиамом мечетей благоухание роз, цветущих на твоих террасах? Они исчезли, все мрачно и пустынно. Редкие верующие отзываются на голос тяжелого медного колокола, звенящего под готическими шпилями, мало кто преклоняет колени на плиты собора. Конечно, приходят женщины, бывают девушки, дети и старики. Мужчины? О нет, никогда!

Встречается порой здесь сердце юное и чистое, живущее верой, но чаще приходит человек, усталый и пресыщенный, в надежде, что небесная любовь вернет молодость, вера даст новую жизнь, молитва освятит душу. Он принимает Бога как первую любовь, а веру как страсть, предается ей безраздельно, поклоняется радостно, молится пылко, верует, не рассуждая. Заупокойные псалмы не кажутся ему нелепыми, пение священников лицемерным, церковь для него священна, надежда его крепка. Он счастлив, ибо верует. Нужно ли что-то еще для счастья? Только вера, но сколько среди людей тех, кто лишен ее!

Таков был Мануэлло.

Красивый, богатый, знатный, он веровал — случай диковинный, но возможный. Он был печален, но не мрачен, не своенравен. В его меланхолии было нечто евангельское и нежное, непохожее на острую, мучительную тоску поэтов, внушенную отчаянием и бедами. Благородство звучало в его речах, в движениях сквозила гордость, поэзия сияла во взоре, ибо родился он поэтом, сам того не зная. В детстве он любил срывать цветы, слушать, как бьется о скалы море, сладко дремать, растянувшись на песке, под ласковый, словно колыбельная, шум волны.

Потом была любовь к прелестной пятнадцатилетней девочке, но она прошла так же скоро, как любовь к морю, ракушкам и розам.

Однажды, тогда ему исполнилось девятнадцать лет, он вошел в церковь и заслушался, строгие торжественные звуки величаво поднимались к нефу. То был орган, а вслед раздался голос чистый и печальный, из глубины ему ответил другой, нежный и кроткий юный голос, словно благоухание, сплетался он с ароматом ладана. Солнце проникало сквозь золотистые витражи, окутывало все вокруг таинственным лазурным светом, пробуждая в его душе сладкие мечты о вере и любви. Вся юность его была в этих грезах, и тогда он отдал Богу страстную любовь, она прошла, как те, другие.

С тех пор он каждый день бывал в соборе, являлся утром, уходил поздно вечером, время проводил в молитве и размышлениях. О нем самом и его жизни известно было мало. Он жил уединенно и богато, с родителями, это все.

Казалось, он не знал желаний, юношеских страстей, любви к женщинам, равнодушие Мануэлло возбуждало в них стремление увлечь его, но никому он не ответил приветливым взглядом, ласковым словом. Многие девушки протягивали ему после мессы святую воду, скрывая за жеманной улыбкой желание и ревность. Но ни одна из них не добилась томного вздоха, легкого пожатия руки; под тяжелым взором Мануэлло они отводили глаза, а его бледность отталкивала их, как отвращает поблекший старческий лик.

За это Мануэлло ненавидели, порочили его в гостиных и высшем свете, его печаль объясняли угрызениями нечистой совести, а безучастность высокомерным тщеславием. И в народе Мануэлло невзлюбили, его молчаливость и сдержанность казались оскорбительными. Он подавал милостыню холодно и невозмутимо, и нищий чувствовал — она исходит из кошелька, но не от сердца, это по привычке, но не от души.

Он не предавался буйному веселью с юными дворянами Сарагосы, не мчался на взмыленной андалузской кобылице по Прадо, не аплодировал пленительным танцам в театре. Он любил, по-настоящему любил свою семью, Бога и родину. Но что за дело до этого толпе, тем, у кого на деле нет больше ни Бога, ни семьи, ни родины?..

Февраль 1837

Примечания

1

G. Flaubert. Correspondance. Т. I. — Paris: Gallimard, 1973, p. 56.

2

Не публиковавшийся при жизни автора роман, одноименный со знаменитым романом 1869 г.

3

Рагнар Лодброк (IX в.) — легендарный датский викинг. В 895 году осаждал Париж. «Песнь смерти» он сочинил, попав в плен к англичанам. Флобер цитирует ее по книге Огюстена Тьерри «История завоевания Англии норманнами» (1836). (Прим. перев.).