Рюноскэ Акутагава - В стране водяных (иллюстрации Д.Бисти) Страница 2

Общество водяных — это во многом, так сказать, идеальное буржуазное общество. Все нормы буржуазной морали доведены до своего логического завершения — то есть до абсурда.

Страной правит кабинет министров. Премьер-министр говорит в своих речах заведомую ложь. «Но поскольку всем хорошо известно, что его речь — ложь, то в конечном счете это все равно, как если бы он говорил сущую правду». У премьер-министра есть хозяин — владелец газеты «Пу-Фу», защищающей… интересы рабочих. Действительно, газета защищает… Но, как заявляет хозяин хозяина премьер-министра — капиталист Гэр, этот «защитник» и шагу не может ступить без его, капиталиста Гэра, поддержки и т. д.

Здесь существует и смертная казнь. Правда, «гуманная» смертная казнь. Преступника лишают жизни, объявляя о его преступлении публично. Преступник, конечно, умирает. Буржуазная мораль торжествует.

Здесь есть и религия. И храм, в который никто не ходит, несмотря на то что религия водяных «лучше» любой человеческой. Более того, сам настоятель храма не верит в бога.

Здесь издают книги, которые… никто не пишет. Просто-напросто в машины закладывают чернила, бумагу и серый порошок (сушеные ослиные мозги), и выходит книга.

Весьма «остроумно» решена в стране водяных проблема безработицы. Безработных убивают и делают из них консервы. И никто этому не удивляется. Ну в самом деле, разве это более жестоко, чем просто выбрасывать рабочих на улицу и давать им умирать с голоду, как это делается «в человеческом обществе».

Здесь есть и войны. Все как у людей! И возникают они по не менее серьезным причинам, чем, скажем, конфликт «остроконечников» и «тупоконечников».

Наконец, в стране водяных существуют и жрецы «искусства для искусства» и сверхкаппы (сверхводяные). Тут уж не нужно никакого преувеличения. Они во всех странах одинаковы.

Гулливеру было куда возвращаться из страны лошадей — в Англию. Герой повести устает от страны водяных. Она слишком напоминает ему Японию. И возвращается… в Японию. И сходит с ума.

Если бы ему повезло в жизни, он примирился бы с Японией. Ведь он же в конечном счете буржуа! Вот почему сумасшедший номер двадцать три так стремится обратно в страну водяных. Ведь люди там «почетные граждане». Они могут ничего не делать и жить в свое удовольствие.

Акутагава не нужно совершать путешествие в страну водяных, чтобы убедиться в существовании порочного круга: Япония — Япония (читай: буржуазное общество — буржуазное общество). «Зло, порожденное капитализмом», будет живо, пока жив капитализм.

На наш взгляд, среди героев повести ближе всего Акутагава поэт Токк. Ведь сумасшедший номер двадцать три счастливо отделался — он сошел с ума. Токк покончил с собой и убедился, что самоубийство — бессмысленно! Оно не избавляет от страданий. Ибо оно ничего не меняет. Все остается по-прежнему. Душа Токка, явившись на спиритический сеанс к своим соотечественникам, говорит, что собирается покончить с собой «самовоскрешением». А что потом? Снова самоубийство? Бессмысленность человеческого существования — к такому поистине страшному выводу приходит Акутагава. Да, в буржуазном обществе оно бессмысленно, если… Вот на этом «если» останавливается писатель. И было бы нелепо и плоско модернизировать Акутагава. Достаточно того, что он сделал — с великолепным мастерством и проницательностью предсказал он в своей книге недалекое будущее буржуазного общества. Как опытный врач он предсказал летальный исход тяжелобольному и не оставил никаких надежд на спасение.

Читатель с интересом прочтет этот шедевр японской литературы, эту, может быть, самую реалистическую из книг Акутагава, а в конечном счете — фантазию, обращенную в прошлое, ибо у общества, изображенного им, нет настоящего, нет будущего.

Рюноскэ Акутагава

В СТРАНЕ ВОДЯНЫХ

повесть

Это история, которую рассказывает всем пациент номер двадцать третий одной психиатрической больницы. Ему, вероятно, уже за тридцать, но на первый взгляд он кажется совсем молодым. То, что ему пришлось испытать… впрочем, совершенно неважно, что ему пришлось испытать. Вот он неподвижно сидит, обхватив колени, передо мной и доктором С., директором больницы, и утомительно длинно рассказывает свою историю, время от времени обращая взгляд на окно, где за решеткой одинокий дуб протянул к хмурым снеговым тучам, голые, без единого листа, ветви. Иногда он даже жестикулирует и делает всевозможные движения телом. Например, произнося слова «я был поражен», он резким движением откидывает назад голову.

По-моему, я записал его рассказ довольно точно. Если моя запись не удовлетворит вас, поезжайте в деревню Н., недалеко от Токио, и посетите психиатрическую больницу доктора С. Моложавый двадцать третий номер сначала, вероятно, вам вежливо поклонится и укажет на жесткий стул. Затем с унылой улыбкой тихим голосом повторит этот рассказ. А когда он закончит… Я хорошо помню, какое у него бывает при этом лицо. Закончив рассказ он поднимется на ноги и закричит, потрясая сжатыми кулаками:

— Вон отсюда! Мерзавец! Грязная тварь! Тупая, завистливая, бесстыжая, наглая, самодовольная, жестокая, гнусная тварь! Прочь! Мерзавец!

1

Это случилось три года назад. Как и многие другие, я взвалил на спину рюкзак, добрался до горячих источников Камикоти и начал оттуда восхождение на Хотакаяма. Известно, что путь на Хотакаяма один — вверх по течению Адзусагава. Мне уже приходилось раньше подниматься на Хотакаяма и даже на Яригатакэ, поэтому проводник мне был не нужен, и я отправился в путь один по долине Адзусагава, утопавшей в утреннем тумане. Да… утопавшей в утреннем тумане. Причем этот туман и не думал рассеиваться. Наоборот, он становился все плотнее и плотнее. После часа ходьбы я начал подумывать о том, чтобы отложить восхождение и вернуться обратно в Камикоти. Но если бы я решил вернуться, мне все равно пришлось бы ждать, пока рассеется туман, а он, как назло, с каждой минутой становился плотнее. «Эх, подниматься так подниматься», — подумал я и полез напролом через заросли бамбука, стараясь, впрочем, не слишком удаляться от берега.

Единственное, что я видел перед собой, был плотный туман. Правда, время от времени из тумана выступал толстый ствол бука или зеленая ветка пихты или внезапно перед самым лицом возникали морды лошадей и коров, которые здесь паслись, но все это, едва появившись, вновь мгновенно исчезало в густом тумане. Между тем ноги мои начали уставать, а в желудке появилось ощущение пустоты. К тому же мой альпинистский костюм и плед, насквозь пропитанные туманом, сделались необыкновенно тяжелыми. В конце концов я сдался и, угадывая направление по плеску воды на камнях, стал спускаться к берегу Адзусагава.

Я уселся на камень возле самой воды и прежде всего занялся приготовлением пищи. Открыл банку солонины, разжег костер из сухих веток… На это у меня ушло, наверное, около десяти минут, и тут я заметил, что густой туман начал потихоньку таять. Дожевывая хлеб, я рассеянно взглянул на часы. Вот так штука! Было уже двадцать минут второго. Но больше всего меня поразило другое. Отражение какой-то страшной рожи мелькнуло на поверхности круглого стекла моих часов. Я испуганно обернулся. И… Вот когда я впервые в жизни увидел своими глазами настоящего живого каппу. Он стоял на скале позади меня, совершенно такой, как на старинных рисунках, обхватив одной рукой белый ствол березы, а другую приставив козырьком к глазам, и с любопытством глядел на меня.

Я был так ошеломлен, что некоторое время не мог пошевелиться. Видимо, каппа тоже был поражен. Он так и застыл с поднятой рукой. Я вскочил и кинулся к нему. Он тоже побежал. Во всяком случае, так мне показалось. Он метнулся в сторону и тотчас же исчез, словно сквозь землю провалился. Все больше изумляясь, я оглядел бамбуковые заросли. И что же? Каппа оказался всего в двух-трех метрах от меня. Он стоял пригнувшись, готовый бежать, и смотрел на меня через плечо. В этом еще не было ничего странного. Что меня озадачило и сбило с толку, так это цвет его кожи. Когда каппа смотрел на меня со скалы, он был весь серый. А теперь он с головы до ног сделался изумрудно-зеленым. «Ах ты дрянь этакая!» — заорал я и снова кинулся к нему. Разумеется, он побежал. Минут тридцать я мчался за ним, продираясь сквозь бамбук и прыгая через камни.

В быстроте ног и проворстве каппа не уступит никакой обезьяне. Я бежал за ним сломя голову, то и дело теряя его из виду, скользя, спотыкаясь и падая. Каппа добежал до огромного развесистого конского каштана, и тут, на мое счастье, дорогу ему преградил бык. Могучий толстоногий бык с налитыми кровью глазами. Увидев его, каппа жалобно взвизгнул, вильнул в сторону и стремглав нырнул в заросли — туда, где бамбук был повыше. А я… Что ж, я медленно последовал за ним, потому что решил, что теперь ему от меня не уйти. Видимо, там была яма, о которой я и не подозревал. Едва мои пальцы коснулись наконец скользкой спины каппы, как я кувырком покатился куда-то в непроглядный мрак. Находясь на волосок от гибели, мы, люди, думаем подчас об удивительно нелепых вещах. Вот и в тот момент, когда у меня дух захватило от ужаса, я вдруг вспомнил, что неподалеку от горячих источников Камикоти есть мост, который называют «Мостом Капп» — «Каппабаси». Потом… Что было потом, я не помню. Перед глазами у меня блеснули молнии, и я потерял сознание.