Генри Джеймс - Осада Лондона Страница 2

Дама и ее спутник стояли спиной к нашим друзьям перед мраморным Вольтером; дама была с ног до головы в белом: белое платье, белая шляпка. Литлмор, подобно другим, кто здесь бывал, подумал, что такую сцену можно увидеть только в Париже, и загадочно рассмеялся.

— Забавно встретить ее здесь! Последний раз мы встречались в Нью-Мексико.

— В Нью-Мексико?

— В Сан-Диего.

— А-а, на задней веранде, — догадался Уотервил. Он понятия не имел, где находится Сан-Диего; получив не так давно назначение в Лондон на второстепенный дипломатический пост, он усердно занимался географией Европы, но географией своей родины полностью пренебрегал.

Говорили они вполголоса и стояли далеко от дамы в белом, но внезапно, точно услышав их, она обернулась. Ее глаза сперва встретились с глазами Уотервила, и он понял, что если она и поймала обрывки их разговора, то не по их вине, а благодаря необычайной остроте ее слуха. Глаза смотрели отчужденно, даже когда остановились мимоходом на Джордже Литлморе, но через мгновение отчужденность исчезла, глаза заблестели, на щеках выступил нежный румянец, улыбка, по-видимому, редко покидавшая ее лицо, стала еще ослепительнее. Теперь она совсем повернулась к ним и стояла, приоткрыв приветственно губы, чуть ли не повелительным жестом протянув руку в длинной, до локтя, перчатке. Вблизи она была еще красивее, чем на расстоянии.

— Кого я вижу! — воскликнула она так громко, что каждый, кто там находился, вероятно, отнес это к себе. Уотервил был поражен: даже после упоминания о задней веранде в Сан-Диего он никак не ожидал, что она окажется американкой. При этих словах ее спутник тоже к ним обернулся. Это был белокурый худощавый молодой человек во фраке; руки он держал в карманах. Уотервил решил, что он-то, во всяком случае, не американец. Для такого цветущего, в полном параде молодого человека у него был слишком суровый вид, и, хотя ростом он не превышал Уотервила и Литлмора, взгляд его упал на них с отвесной высоты. Затем он опять повернулся к статуе Вольтера, будто и раньше предчувствовал, даже предвидел, что его дама может встретить людей, которых он не знает и, скорее всего, не пожелает узнать. Это в известной степени подтверждало слова Литлмора о том, что добропорядочной женщиной ее назвать нельзя. Зато в самом молодом человеке добропорядочности было более чем достаточно.

— Откуда это вы взялись? — продолжала дама.

— Я здесь уже довольно давно, — отвечал Литлмор, направляясь к ней (не очень поспешно), чтобы пожать ей руку. Он тоже улыбался, но куда сдержанней, чем она. Все это время он не спускал с нее глаз, словно немного опасался ее, — с таким видом осторожный человек подходит к грациозному пушистому зверьку, который, того и гляди, укусит.

— Здесь, в Париже?

— Нет, в разных местах… вообще в Европе.

— Да? Как же это мы с вами до сих пор не встретились?

— Лучше поздно, чем никогда, — сказал Литлмор. Улыбка его была несколько напряженной.

— Что ж, у вас вполне европейский вид, — продолжала она.

— У вас также… другими словами — очаровательный; впрочем, это одно и то же, — отвечал Литлмор, смеясь; он явно старался держаться непринужденно. Можно было подумать, что, очутившись с ней лицом к лицу после долгого перерыва, он нашел ее куда более достойной внимания, чем это представлялось ему, когда внизу, в креслах, он решил повидаться с ней. Услышав эти слова, молодой человек перестал изучать Вольтера и обратил к ним скучающее лицо, не глядя, впрочем, ни на одного из них.

— Я хочу познакомить вас с моим другом, — проговорила дама. — Сэр Артур Димейн… мистер Литлмор. Мистер Литлмор… сэр Артур Димейн. Сэр Артур англичанин. Мистер Литлмор — мой соотечественник и старинный приятель. Я не виделась с ним целую вечность… Сколько лет мы не встречались? Лучше не считать… Странно, как это вы меня вообще узнали, — произнесла она, обращаясь к Литлмору. — Я ужасно изменилась.

Все это она произнесла громко и весело, тем более внятно, что говорила она с ласкающей медлительностью. Мужчины, отдавая долг учтивости по отношению к даме, молча обменялись взглядом; англичанин при этом слегка покраснел. Он ни на миг не забывал о своей спутнице.

— Я еще почти ни с кем вас не знакомила, — сказала она ему.

— О, это не имеет значения, — возразил сэр Артур.

— Надо же повстречать вас тут! — вновь воскликнула она, продолжая глядеть на Литлмора. — А вы тоже изменились. Сразу видно.

— Только не по отношению к вам.

— Вот это я и хотела бы проверить. Почему вы не представите мне своего друга? Он прямо умирает от желания познакомиться со мной.

Литлмор проделал эту церемонию, но свел ее к минимуму: кивнув на Руперта Уотервила, он пробормотал его имя.

— Вы не назвали ему моего имени! — вскричала дама, в то время как Уотервил приветствовал ее по всем правилам хорошего тона. — Надеюсь, вы не забыли его?

Литлмор бросил на нее взгляд, в который вложил больше, нежели позволял себе до сих пор; если бы облечь этот взгляд в слова, он бы звучал так: «Забыть-то не забыл, но которое из имен?!»

Она ответила на молчаливый вопрос, протянув Уотервилу руку, как раньше Литлмору.

— Рада познакомиться с вами, мистер Уотервил. Я — миссис Хедуэй… Возможно, вы слышали обо мне. Если вы бывали в Америке, вы не могли обо мне не слышать. Не так в Нью-Йорке, как в западных штатах… Вы американец?! Ну, значит, мы все тут земляки… кроме сэра Артура Димейна. Позвольте познакомить вас с сэром Артуром. Сэр Артур Димейн… мистер Уотервил. Мистер Уотервил… сэр Артур Димейн. Сэр Артур — член парламента; молодо выглядит, правда?

Не дожидаясь ответа на этот вопрос, она тут же задала другой, играя браслетами, надетыми поверх длинных, свободных перчаток.

— О чем вы думаете, мистер Литлмор?

Он думал о том, что, должно быть, действительно забыл ее имя, ибо названое ею ничего ему не говорило. Но вряд ли он мог признаться ей в этом.

— Я думаю о Сан-Диего.

— О задней веранде в доме моей сестры? Ах, не надо, там было ужасно. Она уехала оттуда. Оттуда все, верно, уехали.

Сэр Артур Димейн вынул из кармана часы, всем своим видом показывая, что он не намерен участвовать в этих семейных воспоминаниях; казалось, сословная сдержанность странным образом сочетается в нем с природной стеснительностью. Он напомнил, что им пора бы уже возвращаться в зал, но миссис Хедуэй не обратила на это никакого внимания. Уотервилу не хотелось, чтобы она уходила; глядя на нее, он испытывал такое же чувство, какое вызывает прекрасная картина. Ее густые черные волосы, роскошными кольцами спускающиеся на низкий лоб, были того оттенка, который редко теперь встретишь; цвет лица спорил с белой лилией, а когда она поворачивала голову, ее точеный профиль был столь же безупречен, как абрис камеи.

— Знаете, это здесь лучший театр, — обратилась она к Уотервилу, словно желая приобщить его к разговору. — А это Вольтер, знаменитый писатель.

— Я очень люблю Комеди Франсез, — ответил Уотервил, улыбаясь.

— Ужасный зал, мы не слышали ни слова, — заметил сэр Артур.

— О да, ложи… — проговорил вполголоса Уотервил.

— Я немножко разочарована, — продолжала миссис Хедуэй, — но мне хочется узнать, что будет с этой женщиной дальше.

— С доньей Клориндой? Вероятно, ее убьют[4]: во французских пьесах женщин обычно убивают, — сказал Литлмор.

— Это напомнит мне Сан-Диего! — вскричала миссис Хедуэй.

— Ну, в Сан-Диего убивали не женщин, а женщины.

— Однако ж вы остались в живых, — кокетливо возразила миссис Хедуэй.

— Да, но я изрешечен пулями.

— Бесподобно! — продолжала дама, поворачиваясь к гудоновской статуе. Какое прекрасное изваяние.

— Вы сейчас читаете господина Вольтера? — предположил Литлмор.

— Нет, но я приобрела его сочинения.

— Вольтер — неподходящее чтение для женщин, — строго произнес англичанин, предлагая миссис Хедуэй руку.

— Ах, почему вы не сказали мне этого раньше, до того, как я их купила! — воскликнула она с преувеличенным испугом.

— Я и вообразить не мог, что вы купите сто пятьдесят томов.

— Сто пятьдесят?! Я купила всего два.

— Быть может, два не так уж сильно вам повредят, — заметил Литлмор с улыбкой.

Она пронзила его укоризненным взглядом.

— Я знаю, что вы хотите сказать. Что я и так плохая. Что ж, как я ни дурна, вы должны меня навестить. — И, бросив на ходу название отеля, она покинула фойе вместе со своим англичанином. Уотервил с интересом поглядел ему вслед; он слышал о нем в Лондоне, видел его портрет в «Ярмарке тщеславия»[5].

Вопреки утверждению этого джентльмена, спускаться в зал было еще рано, и наши друзья вышли на балкон.

— Хедуэй… Хедуэй?.. Откуда, черт возьми, у нее это имя?! — воскликнул Литлмор, в то время как они глядели вниз, в исполненный жизни мрак.