Марио Льоса - Вожаки Страница 2

В послушную куклу пытается превратить свою жертву и Хамайкино, персонаж «Посетителя»: он связывает донью Мерседитас, таскает по дому, щекочет, вызывая неестественный хохот. Но и до того, как тело Мерседитас теряет свободу передвижения, Хамайкино уже имеет возможность навязать ей свою волю: «Вы уже допили бутылку? Так почему бы не открыть еще одну? — Женщина беспрекословно подчиняется», — предатель управляет поступками женщины, используя ее страх за любимого человека.

Страх является главной темой рассказа «Дедушка».[9] Возможно, последнее осмысленное деяние престарелого сеньора имеет своей целью максимально напугать маленького мальчика, его внука. Крик мальчика («вопль зверя, пронзенного множеством стрел»), увидевшего светящийся череп, делает дедушку счастливым; маленький герой рассказа (может быть, будущий герой «Вожаков», «Щенков» или «Поединка») приобщается к новому для себя миру мужчин через ужас и смерть.

Но мир «Вожаков» — это не бездушная конструкция, в которой насилие с неизбежностью порождает насилие, а ответом на удар всегда является удар; рассказы Варгаса населены живыми людьми, и, пожалуй, самое важное в них это попытки героев (удавшиеся или неудавшиеся) разорвать порочный круг, их апелляция к иным ценностям, нежели условный «кодекс чести», соблюдение всех требований которого приводит к борьбе до полной победы над слабым и, в пределе, к смерти. Интересно, что писатель не наделяет героев, с точки зрения которых ведется повествование, объективной правотой: наши симпатии зачастую принадлежат им лишь потому, что мы смотрим на мир их глазами.

Нельзя, например, сказать, что Хусто лучше Хромого — просто об их поединке рассказывает друг Хусто. Именно Хромой пытается остановить поединок, чтобы спасти жизнь достойному сопернику («Дон Леонидас! — крикнул он с яростью и мольбой. — Скажите ему, пусть сдается!»), но этому мешает старый Леонидас, для которого правила поединка значат больше, чем даже жизнь собственного сына («Молчи и дерись!»).

Юные герои «Вожаков» и «Воскресного дня» изначально объединены в одно сообщество, но эта их общность — мнимая; только перед лицом настоящего испытания между этими «щенками» возникает настоящая дружба и мужская солидарность. В ритуализированном мире подростков очень важную роль играют прикосновения, и Варгас специально обращает внимание на опыт новых ощущений, который появляется у его героев. Рука Лу, которая раньше наносила главному герою «Вожаков» удары, оказывается мягкой и нежной в момент рукопожатия. Мигель из «Воскресного дня» протягивает руку, чтобы спасти жизнь тому, кого еще несколько часов назад ненавидел. Привычные ощущения не исчезают из мира героев («Я почувствовал на плече чью-то руку. Это был Хавьер»; «На спину Мигеля… посыпались поздравительные хлопки») — просто оказывается, что жизнь богаче и разнообразней, чем им представлялось раньше.

Через страшное испытание приходится пройти Хуану из «Младшего брата». Давид легко находит оправдание убийству индейца: «Он был шелудивым псом». Его устами говорит право сильного белого мужчины, жителя гор (к тому же на старшем лежит ответственность за сестру, брата, свое хозяйство и «своих» индейцев). Возможно, убийство было слишком суровым наказанием, возможно, Леонор действительно придумала эту историю — теперь, когда дело сделано, для Давида не имеет смысла обсуждать случившееся.

Хуан, столичный житель и плохой наездник, стоит перед выбором: принять точку зрения Давида на смерть человека или остаться при мучающих его сомнениях. Судя по поступкам в финале рассказа (укрощение норовистого скакуна и снятие наказания с подвластных ему людей), Хуан выбирает первый путь, и Давид — ожидающий в дверях дома, кладущий руку на плечо, приглашающий выпить — одобряет его за достойное мужчины поведение, признает в нем своего.

Полное поражение, по Варгасу Льосе, терпит Хамайкино («Посетитель»), не признающий законов дружбы и гостеприимства, служебной субординации, чуждый милосердия и уважения к слабым. Лейтенант — возможно, будущий герой повести «Кто убил Паломино Молеро?» — уважает в Нуме достойного противника (дать прикурить — это тоже ритуальное действие), но презирает предателя Хамайкино и обрекает его на верную смерть, ограничившись формальным соблюдением закона. В финале рассказа полицейские разговаривают между собой, словно для них он уже умер (как в новелле Борхеса «Мертвый»), донья Мерседитас снова хохочет — теперь по своей воле, не обращая внимания на «окаменевшего» отщепенца Хамайкино, в котором как будто уже нет жизни.

В никому не нужного отщепенца превращается и Фитюлька Куэльяр, способный, симпатичный и храбрый мальчик из благополучной семьи, — с той лишь разницей, что сам он не виноват в своем несчастье. Про Куэльяра можно сказать то же, что говорит о себе герой «Вожаков»: «Железная рука выхватила меня из центра круга», — это «рука судьбы», а на уровне сюжета — укус собаки, сделавший его импотентом.

Повесть «Щенки» написана Варгасом Льосой в 1967 году, когда он был уже знаменитым представителем «нового латиноамериканского романа». Такая ситуация, с одной стороны, позволяет Варгасу опираться на уже написанные им тексты (в том числе и на сборник «Вожаки»), с другой — дает уверенность, необходимую для экспериментирования с приемами, которыми никто до него не пользовался.

Самая необычная писательская находка в «Щенках» — это изобретение новой авторской позиции (ее называют «коллективный», или «плавающий повествователь»). «На мой взгляд, — писал Варгас, — основное отличие „Щенков“ от „Вожаков“ состоит в том, что здесь не видно или почти не видно того наглого втируши, который постоянно вылезал на поверхность в моей первой книге, — я говорю о повествователе».[10] Варгас Льоса пытается уйти от стандартного построения рассказа (писатель различает два таких основных типа: когда каждый из персонажей для автора — «он», или когда один из них говорит «я»), но для него эксперименты над формой никогда не являются самоцелью, всегда служат для придания художественному вымыслу жизненности: «Я продолжаю бороться с рассказом, полностью выстроенном на одном приеме: одновременно в одной фразе отражается и объективная, и субъективная реальность».[11]

О тесной связи вымысла, жизненности и жизни в литературе — как о зависимости стратегических и тактических средств от содержания произведения — Варгас Льоса подробно и откровенно пишет в эссе, включенных в наш сборник. В «Щенках» писатель, пользуясь своим мастерством рассказчика, вовлекает читателя в очередную историю о современном ему Перу, чтобы поговорить о волнующих его проблемах.

По-русски передать технику «плавающего повествователя», находящегося где-то между героями и автором, полностью невозможно — из-за разницы в грамматическом строе испанского и русского языков. На мой взгляд, это редкий случай принципиальной непереводимости художественного приема. Первое предложение повести в оригинале оставляет у читателя ощущение растерянности, вызывает вопрос, от чьего именно лица ведется повествование, — пока не становится ясно, что эту историю герои и автор рассказывают как бы наперебой, забрасывая читателя в самый центр повествования.[12] Даже в блестящем переводе Эллы Брагинской этот мотив выражен не столь ярко. Если буквально соблюдать игру Варгаса с личными местоимениями, начало повести выглядело бы примерно так: «В тот год мы… еще не курили, они еще ходили в форме младших классов… мы только-только учились подныривать под волны… но уже, само собой, они обожали футбол».[13] По-русски такое построение фразы, конечно же, невозможно.

Какой смысл вкладывает Варгас в название «Щенки»? Ответ на этот вопрос можно найти в рассуждениях другого его героя, тоже «выпавшего из круга», журналиста Савалы из романа «Разговор в „Соборе“» (1969): «Ты никого не встречал из нашего выпуска? Выпуск, думает он. Щенки, превратившиеся в львов и тигров. Инженеры, адвокаты, управляющие. Некоторые уже женились, думает он, иные завели любовниц».[14] Именно таким путем пошли повзрослевшие товарищи Куэльяра, а сам он остался позади, так и не превратившись во взрослого.

В сущности, «Щенки» — это снова рассказ о поражении одиночки в борьбе с миром насилия и общепринятых ценностей, хотя поначалу читатель видит перед собой трогательную историю о дружбе озорных мальчишек. Друзья не сразу осознают, что укушенный собакой Куэльяр перестал быть таким, как все, это осознание болезненно и для него, и для окружающих, но чем взрослее становятся герои, тем более прочная стена вырастает между ними и привычным окружением.

Дело в том, что в обществе, где мачизм возведен в культ, наличие девушки выполняет, кроме всего прочего, и важную социальную роль. Щенки из Мирафлореса ищут подруг не только по зову плоти, но и просто для того, чтобы они были, чтобы иметь возможность похвастаться перед окружающими. Неудивительно поэтому, что «на следующий год… за Чабукой вместо Лало стал ухаживать Чижик, а за Японочкой вместо Чижика — Лало», — важно, чтобы никто не оставался без пары. В эту же игру друзья предлагают сыграть и Куэльяру, но детская травма, видимо, изменила и его внутренний мир: он влюблен по-настоящему и не хочет сделать свою избранницу несчастной ради того, чтобы казаться таким, как все.