Александр Вертинский - Рассказы Страница 2

— Теперь папиросу! — говорит она, откидываясь на спинку кресла.

Я переношу её с креслом к камину. По лицу её бегают огоньки. Красят ее волосы ярко-червоным золотом. Светло-жёлтым янтарём зажигают щели глаз… Пляшут на лбу… Любопытные, заглядывают в тёмную узкую впадину… В дыру, пробуравленную судьбой… В чёрный колодезь её носа.

Я сажусь у её ног. Со стола я снимаю скатерть. Я укутываю её маленькие холодные ножки. Я грею моим дыханием эти беспомощные гниющие ножки… Она жмурится и потягивается, как котёнок от ласково щекочущего тепла. Её божественно-смертельное лицо излучает такой яркий, такой благодатный свет, что мне хочется крикнуть всему миру:

— Я счастлив! Я дико, безумно, незаслуженно счастлив!..

А в камине засыпают угольки, мягко шуршат, укладываясь удобнее, изредка ворочаются или сонно потрескивают, иногда недовольные позой. Музыки!.. музыки!..

— Я такая осенняя! — говорит она. — Дождь исколол меня!.. Ветер унёс тепло моего тела!.. Меня отравила осень!.. Я не хочу холода!.. Не хочу, не хочу!

Ах!.. она дрожит! Ужасом сверкает её лицо!..

— Нет, нет! — говорю я. — Никогда!.. Вы не уйдёте от меня!.. Я больше не пущу Вас туда… Я ревную Вас к этой проклятой эстраде!.. Вы останетесь у меня! Вы будете моей невестой!.. Моей светлой малюткой-невестой!..

— Mon chevalier!.. — шепчет она.

Через час я стелю ей мою постель.

— Вы позволите мне лечь у порога? — спрашиваю я. — Я буду оберегать Вас!.. Я буду слушать, как Вы дышите!

— Надеюсь, Вы будете корректны? — беспокойно спрашивает она.

— О!.. клянусь Вам!.. Couchez vous!..

Потом темно. В камине умер огонь.

— На ночь я глотаю пилюлю!.. — пролетает в моём сознании её последняя фраза.

Утром в глаза ей било солнце… Я не счёл нужным будить её… Дело в том, что она… — была мертва.

(Редакция Олег Рубанский)

КРАСНЫЕ БАБОЧКИ

Рассказ

«Колька, что я тебе сказала?..» — кричит из кухни Берта Яковлевна.

«Ступай на место и не мешай работать!..»

«Оставь ножницы!..»

«И спичек не тронь, мерзкий мальчишка!..»

Колька тихонько сползает с табуретки и на цыпочках бредет в свой угол.

Берту Яковлевну нельзя сердить… Берта Яковлевна может прибить, и потом будет плакать, что у нее разрыв сердца…

Лучше поиграть лоскутками.

Лоскутки тоже хорошая вещь.

Набрав их целую горсть, Колька принимается раскладывать их по длине половицы.

— Синие и желтые.

— Красные и белые.

— С узорами и без узоров.

Прекрасные лоскутки!..

А других игрушек нет… Раньше у Кольки был друг — старый кот Кашулка, ну тогда играли вдвоем, а теперь Кашулки нет — Кашулку убили мальчишки. Колька помнит, как метался Кашулка по крыше с бутылкой на хвосте и как в него бросали камнями, и как он повис, зацепившись за водосточную трубу…

Убили.

А теперь скучно стало, мамы тоже нет… Ушла куда-то…

В мастерской Настя стучит машиной. Вот Настя еще хорошая… Когда Берта Яковлевна бьет Кольку, Настя под конец не дает…

А сейчас она шьет с мастерицами новое платье…

Чудное платье!.. — оно черное и такое ласковое, и с красными бабочками.

Колька его очень любит.

Бабочки на нем такие огромные и мохнатые! Когда Кольку прогоняют в угол, он всегда смотрит на них из-за шкапа. Жаль только разговаривать с ними нельзя — Берта Яковлевна не дает… Но зато можно смотреть, как кружатся они в тусклом свете керосинового солнца……

Как весело дерутся между собой…

Как быстро летают по комнате…

Настя говорит — «бабочек нет», «бабочки вышиты».

Глупости!..

Если бы Настя посидела здесь, в углу за шкапом, она бы, наверное, увидала много интересных вещей!..

Темнеет. Скоро зажгут лампу. Колька вспоминает, что завтра день его рождения и ему семь лет.

От некоторых воспоминаний Кольке становится грустно-грустно. Лежа на сундуке, он думает о том, что в прошлом году была мама, что ему подарили паяца и резиновый мячик и что теперь, вероятно, ничего не подарят.

Берта Яковлевна говорит — «подарки — баловство» и еще говорит, что она и так истратила на него «полжизни и полсостояния»…

Так.

Звонок. Колька вздрагивает.

Кто это?

Звонка нельзя равнодушно слышать, всегда кажется, что должен кто-то войти.

Кто-то важный и нужный.

Нужный ему — Кольке.

И когда он придет, все пойдет иначе.

Как, — неизвестно.

И кто, тоже неизвестно — может быть, мама…

Настя побежала отворять. Колька высунулся из-за шкапа и тревожно смотрит на дверь.

Кто это?

Дверь распахнулась. Вбежала маленькая собачка, за ней какая-то дама, а за ней Настя с лампой.

Прибежала Берта Яковлевна и начала суетиться.

«Проше сядаць, панна Ядвига!..»

«Проше сядаць!..»

«Я сию минуточку!» — трещит она.

Колька соображает, что муфта, которую дама положила на стол, очень похожа на покойного Кашулку и ему приходит в голову, что хорошо бы расспросить об этом даму, но Берта Яковлевна из-за ширмы для чего-то делает ему страшные глаза и сильно шевелит губами.

Вероятно, нельзя.

Жаль!

«Это Ваша собачка?..» — спрашивает даму Берта Яковлевна.

«Моя!» — говорит дама.

Кольке почему-то кажется, что Берта Яковлевна сейчас заплачет. Она целует собачку в морду и рассказывает, как ее покойный муж купил ей однажды такую же маленькую собачку, и как ее можно было носить в муфте… Она так любила ее, так любила…

Муж даже ревновать начал!..

«Да?» — улыбается дама.

«Представьте!» — говорит Берта Яковлевна и делает растроганное лицо.

«Врет!.. — шепчет кому-то Настя, — и собаки не было, и мужа не было!..»

Вдруг Берта Яковлевна бросает собаку и заявляет уже другим тоном: «А шелку не хватило!..»

И потом прибавляет: «Ей Богу!..»

Дама слушает. От нечего делать она рассматривает комнату.

Наконец, работа окончена.

«Можно мерить!» — говорит Берта Яковлевна и встряхивает платье.

Бедные бабочки! они чуть не попадали…

Вот сейчас слетелись они, испуганные и потревоженные в том углу, где падал свет лампы.

Кажется, они о чем-то сговариваются.

Берта Яковлевна, набрав в рот булавок, ходит вокруг да около…

«Бочок подметать!..»

«Здесь соберется!..»

«Воланчик подколем!..» — мычит она.

А дама, верно, не любит бабочек! Она так мнет их, ломает им крылышки.

Бедные!

«Какая красивая икона!» — замечает дама, обернувшись.

«Это покойного мужа» — говорит Берта Яковлевна.

«При лампадке она еще интереснее. Колька, зажги лампадку!..»

Колька достает лампадку, осторожно наливает масла и, сделав фитилек, медленно несет к киоту.

«Чуточку назад!» — просит даму Берта Яковлевна.

Шаг… — один шаг… — и лампадка падает из Колькиных рук, масло разливается и покрывает грязной волной — спину, шлейф, кружева и… бабочек.

Огромных красных бабочек!

Сперва они вздрогнули, потом как-то съежились, затрепыхали крылышками и вдруг жалобно сбились в тесную грязную кучу.

«Ах!..» — крикнула Берта Яковлевна…

«Ах!..» — в ужасе повторила дама…

Мастерицы застыли.

Колька лежал на сундуке за шкапом и стонал. Ему казалось, что горит дом, горит сундук и голова горит тоже. Берта Яковлевна била его до тех пор, пока Настя не сжалилась и не отняла его. Колька не плакал.

«Бедные бабочки!» — думал он, сжимаясь от боли.

«Вероятно, они умерли?..»

И теперь, натягивая на себя рваное одеяльце, — Колька метался.

Разве он виноват?..

Что делать?

Милые мертвые бабочки, они уже никогда не будут больше кружиться по комнате и порхать по черному платью!

Никогда!

А те, живые, — они ведь ненавидят его, он убил их братьев…

Колька весь дрожал от беззвучных глухих рыданий.

«Нужно пойти!..» — мелькало у него.

«Рассказать нужно!..»

Колька сбросил с себя одеяло и вскочил.

В правом углу храпела Берта Яковлевна, вся черная и длинная, как мертвец. Из-за ширм долетало сопенье мастериц.

«Страшно!» — думал Колька.

Весь дрожа, осторожно пробирался он к окну.

«Ох!» — храпела Берта Яковлевна.

«Ох!» — хрипел безголовый манекен и грустно покачивал туловищем.

Страшно!

А на столе, завернутое в белую простыню, — лежало платье.

«Так и мама лежала когда-то… — вспомнилось Кольке. — Здесь на столе!..»

Тогда ему кто-то дал шоколадку с кремом и он хотел дать кусочек маме… Но мама не отвечала.

Он приносил Кашулку и они вдвоем ласкались.

«Мамочка, встань!» — говорил Колька.

А мама все спала.

Так ее и нет с тех пор.

Только тогда были кругом свечи. А теперь…

Луч фонаря осторожно скользнул в комнату, заглянул на стол и в ужасе прянул прочь.