Тобайас Смоллет - Путешествие Хамфри Клинкера. Векфильдский священник Страница 2

Без всего вышесказанного была бы, пожалуй, непонятна причина иной, чем у других просветителей, эмоциональной тональности обоих романов, подчас элегической у Смоллета и драматической у Голдсмита, был бы непонятен страдальческий пафос тюремной проповеди Примроза с ее размышлениями о философии и вере или увлечение методизмом Клинкера. Наконец, многое в обоих романах можно понять, лишь приняв во внимание некоторые обстоятельства жизни их авторов. Оба они — писатели-разночинцы: Голдсмит — пятый ребенок в многодетной семье сельского священника, едва сводившей концы с концами; Смоллет, хотя и дворянин родом, с детства узнал нищету, живя с овдовевшей матерью, оставленной родственниками отца без средств к существованию. Оба — бедняки, выучившиеся, как говорится, на медные гроши: Смоллету после сельской школы рано пришлось заботиться о пропитании — он поступил учеником к аптекарю и посещал при этом лекции медицинского факультета в Глазго; Голдсмит окончил, правда, колледж святой Троицы в Дублине, но не мог платить за обучение и потому принужден был прислуживать богатым студентам за столом и убирать их комнаты.

Оба прежде, чем окончательно избрать профессию литератора, прошли суровую школу жизненных испытаний и невзгод. Смоллет двадцати лет определился помощником хирурга на военный корабль, отправлявшийся в составе английского флота к берегам далекой Вест-Индии. Эта экспедиция против испанцев, окончившаяся для англичан весьма плачевно, на многое открыла глаза будущему писателю. Ужасающие условия на кораблях, бесчеловечное обращение с матросами, бездарность командования — впечатления эти навсегда врезались в сознание писателя, не раз возвращался он впоследствии к этим событиям в своих книгах. Он понял, какой ценой куплено могущество Британии на морях и приобретены ее колонии. Отныне он воспринимал английскую действительность сквозь призму того, что открылось ему в этом бесславном походе.

Немало испытал и повидал и Оливер Голдсмит, прежде чем взяться за перо. На последние гроши, собранные родственниками, он едет в Эдинбург изучать медицину, откуда перебирается вскоре в Голландию, в Лейденский университет, но, не проучившись и года, отправляется пешком в странствия по Европе. Его путь лежал через Нидерланды, Германию, Францию, Швейцарию и Италию; он сравнивал нравы разных народов (это был тогда любимый предмет просветительской литературы), размышлял, забавлял крестьян игрой на флейте, ел, что подадут, и спал, где придется. Он называл себя «странствующим философом» и не задумывался о завтрашнем дне. Задуматься пришлось по возвращении в Лондон в 1756 году, где он перепробовал с десяток профессий: был учителем в частной школе, корректором в типографии известного писателя и издателя Ричардсона, лечил бедняков в нищих городских предместьях, был недолгое время странствующим актером, пока судьба не привела его на Граб-стрит, где размещались издательские фирмы и ютилась голодная и завистливая писательская братия, пробавлявшаяся литературной поденщиной. Таковы были их университеты.

Оба вступили в литературу в период, когда она перестала быть занятием богатых праздных дилетантов или зависеть от щедрот и пенсионов знатных меценатов. Именно тогда и прежде всего в Англии складывается тип профессионального литератора, апеллирующего к новой читающей публике из третьего сословия, к общественному мнению, от которого он ждет оценки своего труда. Творения литературы становились обычным товаром и поступали на книжный рынок, а литератор, освободясь от подачек покровителей, угодил в лапы буржуазного предпринимателя — издателя и книготорговца, корыстного и, как правило, невежественного. И Смоллет и Голдсмит оказались между этими жерновами, погубившими физически и нравственно немало талантов, и вынуждены были тратить лучшие годы и силы на поденщину ради хлеба насущного.

Смоллет, будучи уже известным писателем, автором популярных романов, продолжает медицинскую практику, редактирует издание сочинений Вольтера, переводит «Дон Кихота» и «Жиль Блаза», готовит к изданию разного рода многотомные компиляции (в том числе, например, с группой безвестных помощников, «Современное состояние всех наций» — 44 тома за 7 лет!!!), пишет «Историю Англии», стихотворные сатиры и пьесы, издает журналы, и все это одновременно с работой над романами. Его письма полны жалоб на непосильный труд, на постоянную спешку. К сорока годам здоровье писателя было подорвано, и последние десять лет он беспрерывно и мучительно болеет — астма, больные легкие, больное горло, ревматизм, болезненная раздражительность… Теперь он сам изумляется тому, что мог, работая над «Историей Англии», в короткий срок прочитать триста книг, говорит, что заплатил за свою репутацию писателя здоровьем. Теперь он путешествует по курортам, тщетно ища облегчения, а его корреспондентами становятся врачи, которым он подробно описывает свои страдания и предпринятое лечение. В этом смысле маршрут его героя, Мэтью Брамбла, и подробные описания недугов, которыми он потчует доктора Льюиса, автобиографичны, но только в романе все это изображено в комическом ключе, что свидетельствует о большом мужестве автора, сумевшего возвыситься над своим горестным уделом и извлечь из него столь забавную пищу.

Голдсмит оказался на Граб-стрит, когда Смоллет уже добился признания. Судьбе угодно было свести их: Голдсмит писал некоторое время рецензии и очерки для журналов Смоллета, так что он вполне мор оказаться среди литературных поденщиков, коих угощает за своим столом хлебосольный писатель С. в романе «Путешествие Хамфри Клинкера». В одном из писем Смоллет упоминает в числе своих подручных «маленького ирландца», но тут же дает понять, что ни о какой близости между ними не может быть и речи. Дистанция между ними была тогда слишком велика. Прошло несколько лет, и к Голдсмиту тоже пришло признание, но до конца своего недолгого творческого пути он, как и Смоллет, принужден был трудиться не покладая рук, чтобы не угодить в долговую тюрьму. «История Англии» (в двух вариантах), «История Греции», «История Рима», «История земли и одушевленной природы», журнал «Пчела», серия биографий, десятки журнальных рецензий и очерков, переводы, антологии английской поэзии — все это написано за те десять с небольшим лет, в которые он создал лучшие свои произведения. В результате этой изнурительной «погони за пенни» жизненные силы писателя были истощены к сорока пяти годам. «Он умер от лихорадки, — писал известный литературный критик и друг Голдсмита д-р Джонсон, — усугубленной, как я подозреваю, мучительной душевной тревогой: его долги стали непосильными, а все возможности были исчерпаны».

Наконец, в судьбе обоих есть еще одно немаловажное сходство. Голдсмит родился в Ирландии, униженной, разоренной, нещадно подавляемой англичанами, превращенной ими в колонию. Смоллот — шотландец, он современник последних актов драматической борьбы его родины за независимость. Окончательное поражение своих соплеменников под Куллоденом (1745), когда английские каратели под командованием жестокого «мясника» герцога Камберленда не щадили даже женщин и детей, он оплакал в своем стихотворении «Слезы Шотландии». Принадлежность к «национальному меньшинству» сказалась на судьбе обоих писателей, она накладывала на них клеймо некой второсортности, особенно на первых порах их литературной деятельности. Не случайно в романе Смоллета преуспевающий молодой политикан Бартон аттестует одного писателя болваном, ибо тот родом из Ирландии, а — другого «голодной литературной вошью с берегов Твида», то есть шотландцем.

В своих письмах Голдсмит жаловался на то, как тяжело ему приходится в Лондоне без друзей, без рекомендаций, без денег и наглости, «к тому же в стране, где одного моего ирландского происхождения было достаточно, чтобы не давать мне работы». Он смотрел на вещи трезво, знал, что в нищей провинциальной Ирландии литература и образованность влачат жалкое существование, что тамошние джентльмены тратят в один год больше денег на скачки, нежели в десятилетия на поощрение людей науки и искусства. И все же он признается, что, слушая рулады итальянской певицы в опере, он вздыхает по камельку в родной деревне, вспоминает народные баллады в безыскусственном исполнении молочницы Пегги и говорит, что окрестности Лисоя милее ему самых роскошных лондонских пейзажей.

«Не думаю, что я мог бы испытывать большее наслаждение от жизни в любой части света, нежели в Шотландии», — вторит ему Смоллет из Лондона. В последний раз он побывал на родине летом 1767 года. Впечатления этой поездки и воспроизведены в романе «Путешествие Хамфри Клинкера». Здесь каждая строка — дань любви и восхищения Шотландией, ее обычаями, пейзажем, народом. Когда Смоллет писал роман, он сознавал, что ему уже не суждено вновь там побывать. Писатель умер в добровольном изгнании близ итальянского города Ливорно. Спор шотландца Лисмахаго, доказывающего унизительность и несправедливость навязанной его родине Унии с Англией, и его мнимого оппонента англичанина Брамбла приводит постепенно последнего к выводу, который Смоллет хотел внушить своим английским читателям: взгляните на Шотландию без предубеждения и предрассудков, без презрительного высокомерия, и вы увидите, какая это прекрасная страна и какой это достойный народ.