Альваро Кункейро - Из книги «Разные люди» Страница 2

ЛИНЬЯС ИЗ ЭЙРИСА

Я уже не однажды рассказывал об Эйрисской скале, о трудных дорогах, ведущих на ее вершину, к полям Миранды, к просторным летним отгонным пастбищам, что именуются Королевскими. По склонам с обеих сторон — заросли дрока и березы, стволы которых накренились к северу ветром, именуемым в этих краях «ветром из Мейры» и нагоняющим дожди. На том склоне, что ведет к Сарейро, пониже Кастро, разбросана дюжина домов, составляющих Эйрис. Дом, что стоит у выезда на мост, принадлежит семейству Линьясов; дом этот до сих пор зовут Подворьем, и, возможно, он и был во время оно подворьем на большой дороге, ведущей в Луго. Из семьи Линьясов я частенько встречался с сеньором Рамоном. Линьясы все рослые, пригожие, белокурые, светлоглазые. С изрядной примесью свевской[6] крови. Сеньор Рамон был охотник и коновал-любитель, прописывал же все больше горчичники и коньяк три звездочки. Веровал в чудодейственность майского дождя и растущего месяца. Еще советовал недужному, чтоб попробовал увидеть во сне, что выздоровел.

— Попробуй увидеть во сне, что выздоровел и обогнал меня!

И чтобы подбодрить недужного, пускался бежать по дороге, причем время от времени подпрыгивал и делал полный оборот, словно искусный танцовщик. Случалось, недужный тут же и выздоравливал. В качестве гонорара сеньор Рамон брал кофе, говорил, этак чище, чем брать деньгами.

Раз как-то ехал сеньор Рамон на ярмарку в Аугашозу и увидел посереди дороги шляпу — новенькую жемчужно-серую шляпу. Не оставлять же ее здесь, в грязи. Снял сеньор Рамон берет, сунул его под самарру и надел шляпу.

— Чтоб тот, кто потерял, сразу заметил, — объяснял он мне.

В первый же день сеньор Рамон обнаружил, что шляпа у него на голове — большая причудница, особенно по части приветствий. Собрался сеньор Рамон снять шляпу при виде священника из Мушейры, проезжавшего на кобыле, — и не мог оторвать ее от головы. Зато, когда появился Фрейшин из Марко, с которым у сеньора Рамона была тяжба из-за права проезда и сеньор Рамон эту тяжбу проиграл, шляпа сама собой подпрыгнула у него над головою. Поглядел на него Фрейшин и сказал с насмешкою:

— Не знал я, человече, что ты такой смиренник!

Линьяс покраснел и опустил голову. Чертова шляпа! Не смог он поклониться и барышням Ранканьо, покупавшим сдобу. А вот нищих, тех шляпа приветствовала.

— Ну, я был не против, — прокомментировал Линьяс, — ведь неимущий, по сути, все равно что святой.

Дома Линьяс повесил шляпу на угол стенных часов, и, пока он ее пристраивал, сам собой вырвался у него вопрос:

— Кто же твой владелец, человече?

Сеньор Рамон стукнул себя дважды кулаком в грудь — там, где сердце. Было у него такое обыкновение.

— Ответила шляпа?

— Сказала по-испански: принадлежу секретарю суда!

Вскоре сеньор Рамон обнаружил, что ближе к вечеру шляпа выходит погулять. Не спеша проплывала над грядками, а затем опускалась на ветку яблони или фигового дерева. По всем этим причинам сеньор Рамон не отваживался более надевать ее, но, когда он спал, шляпа слетала со стенных часов и опускалась Линьясу на лицо. Если верить сеньору Рамону, внутри шляпы был горячий воздух, так что знахарь задыхался.

— Ты мне надоела! — сказал сеньор Рамон шляпе как-то ночью.

— Раз так, улечу! — отвечала шляпа.

И улетела. Сеньор Рамон гнался за нею до самой двери. Шляпа плыла над полом на высоте примерно трех вар, слегка кренясь в одну сторону.

— Как будто кто-то очень высокий лихо надел ее набекрень!

На перекрестке шляпа замерла, словно не зная, в какую сторону податься, а потом устремилась к Мейре.

— Говорю вам, летела очень лихо и задорно!

Эту историю сеньор Рамон рассказал мне конфиденциально, взяв с меня обещание никогда ее не записывать. С тех пор прошло лет тридцать. Мы сидели на мостках близ мельничной запруды. Время от времени в воду шлепалось яблоко.

ПЕНЕДО ИЗ РУА

Мне пришлось однажды выступить с показаниями в защиту одного из племянников Пенедо из Руа. Того самого Пенедо, который как-то раз вступил в беседу с вороном.

— Не доверяй своему адвокату! — крикнул ворон, сидевший на дереве, обращаясь к Пенедо, который засевал поле.

А у Пенедо как раз возникли сомнения насчет адвоката: казалось ему, тот заводит шашни с враждебной стороной. Поскреб он себе голову.

— А насчет судьи как?

Ворон забил крыльями, но с места не сдвинулся. Пронзительным своим голосом прокомментировал:

— Есть такие, кто мутит воду?

На следующий же день оседлал Пенедо кобылу и поскакал в Луго. Остановил животину на постоялом дворе Кинтелы и, даже не заморив червячка, поспешил к Пепе Бенито. Самый главный человек в Луго поглядел на Пенедо — а глаза у Пепе Бенито были живые и насмешливые — и улыбнулся.

— Смекалистый ворон сыскался у вас в Руа!

— Да, сеньор, угадал, что сужусь я.

Пепе Бенито взял на себя защиту интересов Пенедо, повел дело по всей науке и выиграл.

— Теперь, — сказал он Пенедо, когда тот пришел расплачиваться, — надо бы тебе разыскать ворона и дать ему хоть полферрадо[7] пшеницы.

Пенедо исходил родные места вдоль и поперек, крича каждому встречному ворону, что выиграл дело, — в надежде найти черноперого советчика. В деревне решили, что Пенедо, выиграв дело, на радостях спятил. Но Пенедо был человек благодарный и хотел вручить ворону полферрадо пшеницы, как рекомендовал ему дон Хосе Бенито Пардо. Под конец, на одной пустоши, среди холмов, неподалеку от Леа, там, где поверху все нивы да нивы, на радость горлинкам, а понизу — луга, рай козодоя, который так гулко ухает от избытка счастья в апрельскую пору, там, где едва потеплеет, раньше всего начинают стрекотать кузнечики, один ворон ответил Пенедо.

— Выиграл я тяжбу! — проорал Пенедо.

— В час добрый! — ответствовал ворон.

Пенедо спросил, будет ли ворон здесь завтра, он-де хочет принести ему полферрадо пшеницы. Ворон заверил, что примет дар с радостью. Когда Пенедо принес пшеницу, ворон сказал, что не прочь полакомиться бисквитом, ежели осталось у Пенедо с праздника Святого Мартина.

— А еще хорошо бы ты купил мне на зиму галисийскую шапку-монтейру.

Пенедо был очень благодарным человеком. Пенедо спустился в Мондоньедо и пошел к сеньору Доминго, шапочнику, что держит лавку — мастерскую на площади под аркадами. Сеньор Доминго сшил ему монтейру для ворона, мерку же снял с одной голубки. Монтейра была на теплой подкладке и с ленточкой, расшитой бисером.

— Будет щеголь хоть куда! — сказал шапочник.

— Уж очень человеколюбивый ворон!

Пенедо отнес монтейру ворону, а тот, как только надел и убедился, что она ему в самую пору, сказал в знак благодарности:

— Пойди в Бранью, поищи там клад!

Пошел Пенедо в Бранью и там между двух дубов нашел металлическую штуковину, и никто в деревне не знал, что это такое и для чего. Дело было более восьмидесяти лет назад. Понес Пенедо штуковину на ярмарку в Вильалбу — показать одному своему приятелю-часовщику.

— Педаль это велосипедная, человече!

В тех краях ни одного велосипеда еще не было. Педаль была новенькая. Пришлось часовщику объяснять, что такое велосипед.

— Так клад это или нет? — спросил Пенедо у часовщика.

— Человече, что клад — оно вряд ли, а вот что диковинка — оно точно!

Пенедо завернул педаль в платок и зарыл там, где нашел, в Вранье. Вскоре после того он умер, так и не узнав толком, что такое велосипед и как может человек на нем ездить. Похоронили Пенедо, как и всех Пенедо, на маленьком кладбище в Руа, которое почти целиком умещается в тени от большого тиса, растущего у ворот.

ЗДОРОВЯК ИЗ МОУРИДЕ

Этот самый Мануэл Коста, по прозвищу Здоровяк из Моуриде, считал меня как бы родичем, потому как оба мы родились в восемь часов утра двадцать второго декабря, под знаком Козерога. А в гороскоп он верил.

— Особо мне нравится то, что нас обоих ждут большие успехи на дипломатическом поприще! — И похлопывал себя по кадыку.

В пятнадцать лет он эмигрировал в Буэнос-Айрес и нанялся поваренком в одну закусочную. Вскорости овладел премудростями приготовления «пиццы по-неаполитански» и стал специалистом по начинке, а это самое трудное после замеса теста. И женился на одной из хозяйкиных дочек, которую звали Виттория.

— Будете писать про меня, — говорил мне Здоровяк, — пишите «Виттория» с двумя «т».

Вот и пишу: Виттория. Первые месяцы брака прошли просто замечательно. Виттория смазывала Здоровяку волосы бриолином, от которого пахло клубникой, и пела ему неаполитанские песни. Как-то раз на работе стало ему нехорошо, и он отпросился домой. Когда пришел, Виттории дома не было. Лег Здоровяк в постель, а через час явилась жена. На ней бьша форма пожарника. Виттория созналась: она член пожарной команды в Лос-Тольдос и дежурит по вторникам, четвергам и субботам. Там считают, что она — мужчина, по имени Гаспаро, по фамилии Понти. Виттория призналась мужу, что больше всего на свете ей нравится смотреть на пожар, а на втором месте — рядиться мужчиной. В особом бауле было у нее полдюжины мужских костюмов. Здоровяк вздумал было запретить жене подобные развлечения, но она заупрямилась.