Пэлем Вудхауз - Что-то не так Страница 2

Из всех прелестных уголков Вэли-Филдз (а их так много, что и не перечислишь), старожилы с особой гордостью показывают «Тутовую Рощу» -тупичок сразу за Розендейл-род, утопающий в сирени, миндале, боярышнике, рябине и золотом дожде. Его-то солнце и озаряло сегодня с особенной любовью. В дом, который романтик-строитель назвал «Лесным Замком», лучи попадали сквозь уютный садик и, вспыхнув на стеклянной двери, освещали, среди других занимательных вещей, «дружную семейку» в горшке, ходики с кукушкой, пленную канарейку, аквариум с рыбками, фотографию замечательно красивой девушки в серебряной рамке, подписанную «С любовью, Элейн», и другую фотографию, в парной рамке, запечатлевшую пожилого господина с длинной верхней губой и нависшими бровями, автора строки «Искренне ваш, Аффенхем». После долгого пути солнечный луч отдыхал на дородной фигуре Огастеса Кеггса, отставного дворецкого, устроившегося в кресле почитать «Таймс». На газете стояло «20 июня 1955».

Двадцать пять лет и девять месяцев, прошедшие с обеда у Дж.Дж.Бэньяна, унесли и хозяина, и почти всех его гостей, но едва коснулись Кеггса. Ученые, возможно, знают, почему дворецкие не старятся, как мы, во всяком случае -внешне. Кеггс, примостивший ноги на скамеечку и посасывающий легкую сигару, выглядел почти в точности как четверть века назад.

Тогда он походил на римского императора, который злоупотребляет мучным, сейчас – на чуть более тучного императора, который отчаялся считать калории и всему на свете предпочитает добрую порцию вареной картошки с хорошим куском масла.

Он так основательно просел в подушку, что, казалось, его поднимет только землетрясение, однако это было не так. Как только открылась дверь и вошла невысокая белокурая девушка, Кеггс, правда, не вскочил, но медленно приподнялся, словно учтивый гиппопотам, выползающий из речного ила. Девушка звалась Джейн Бенедик и доводилась племянницей лорду Аффенхему, у которого Кеггс, вернувшись из Америки в начале тридцатых, служил дворецким вплоть до окончательного ухода от дел.

– Доброе утро, мистер Кеггс.

– Доброе утро, мисс.

Джейн была вполне миловидна – голубые глаза, маленький носик, ладная фигурка – и ничем бы особенно не выделялась, если б не удивительный, редкой красоты голос. В минуты поэтического настроя лорд Аффенхем сравнивал его со звяканьем льда в бокале виски.

– Я бы не стала вас беспокоить, – сказала Джейн, – но они требуют свой завтрак, а я не могу отыскать «Таймс». Это не вы утащили?

Кеггс слегка смутился.

– Я, мисс. Извините. Я проглядывал объявления о бракосочетаниях.

– Вычитали что-нибудь интересненькое?

– Да, мисс, для меня – да. Я узнал, что мистер Джеймс Брустер вчера женился.

– Это ваш друг?

– Сын джентльмена, который много лет назад, в Нью-Йорке, был дружен с моим тогдашним хозяином.

– Понятно. В ранний или американский период вашей жизни.

– У меня появилось что-то вроде хобби – слежу, как складывается семейная жизнь у сыновей тогдашних знакомых Дж.Дж.Бэньяна. По старой памяти, полагаю.

– Такая привязчивость делает вам честь. Бэньяна? Он имеет какое-нибудь отношение к Роско Бэньяну, который поселился в Шипли?

– Это его отец, мисс. Богатейший человек. Как остальные, он много потерял на биржевом крахе 1929-го года, но, по моим прикидкам, после уплаты налога на наследство молодой мистер Бэньян получил миллионов двадцать.

– Ух ты! А дядя Джордж говорит, он торговался, как на восточном базаре. Он ведь не женат?

– Не женат, мисс.

– Ну, подарочек кому-то достанется!

– Думаю, вы правы, мисс, если он не сильно изменился с тех пор, как я служил у его отца. Отвратительнейший был мальчишка.

– Вот уж точно! Про Роско Бэньяна я такого могу нарассказать!

– Вы, мисс? Когда вы успели с ним познакомиться?

– В ранний или американский период моей жизни. А вы не знали, что в начале войны меня с кучей других детей эвакуировали в Америку?

– Не знал, мисс. Я отошел от дел и, когда начались военные действия, уже не служил у его милости.

– Так вот, меня эвакуировали. Дядя Джордж отправил, добрые люди приняли. Лето добрые люди проводили в Мидоухэмптоне. У Бэньянов там дом. В ваше время он уже был?

– Да, мисс. Мы каждое лето выезжали туда в середине июня и оставались до Дня Труда[4]. Очаровательнейшее место.

– Мне бы оно больше понравилось, если б не Роско. Этот гад отравил мне всю тамошнюю жизнь. Завел подлую привычку – там все купались в пруду, так он подплывает ко мне и топит. Как-то продержал под водой столько, что я раздулась, словно газометр, успела всю жизнь вспомнить, а один божественный мальчик сказал – не отпустишь, башку сверну. Отпустил, конечно, но я все равно вижу его в страшных снах. А спустя столько лет он объявляется здесь и выгоняет меня из родного дома! В странном мире мы живем, мистер Кеггс.

– Золотые слова!

– Ладно, теперь ничего не поделаешь, – сказала Джейн. – Ой, а это кто?

– Мисс?

Джейн стояла перед столиком.

– Вот: «С любовью, Элейн». Она ведь сегодня появилась?

– Точнее, мисс, я получил ее вчера.

– Кто это?

– Моя племянница Эмма, мисс.

– Тут написано Элейн.

– Ее сценический псевдоним – Элейн Донн.

– Она актриса? Неудивительно, с таким-то лицом. Красавица!

– Да, многие восхищаются.

– Эмма Кеггс?

– Билсон, мисс. Ее мать, моя сестра Флосси, замужем за Уилберфорсом Билсоном.

Джейн притихла, ошеломленная вестью, что у сверхчеловека есть сестра по имени Флосси. Интересно, как же она его называет – неужели Гас? В это время снаружи послышались тяжелые шаги.

– Дядя Джордж изволили выйти, – сказала Джейн. – Надо пойти, приготовить ему завтрак.

Пухлое лицо Кеггса омрачила тень. Бывший дворецкий поневоле смирился, что обедневший лорд Аффенхем из экономии живет в пригороде, но душа его содрогалась, когда племянница его милости пачкала руки готовкой. Огастес Кеггс хоть и провел значительную часть жизни в Америке, сохранил глубокое почтение к родной аристократии.

– Мне очень неприятно, что вам приходится стряпать, мисс.

– Должен же кто-то, раз ваша миссис Браун больна. И не говорите, что у меня плохо получается.

– Вы стряпаете прекрасно, мисс.

– Дома набила руку. У нас вечно не было кухарки.

Кеггс ностальгически вздохнул.

– Когда я был дворецким в Шипли-холл, у его милости насчитывалось десять человек прислуги.

– А взгляните на него сейчас! Трудные времена настали. Година испытаний.

– Золотые слова.

– А все-таки мы уютно здесь устроились. Вот уж повезло, прибиться в такую тихую гавань! После Шипли это – лучшее место на свете. Здесь почти как в деревне. Только бы денег чуть побольше…

– Подождите, мисс, его милость продаст картины…

– А, вы уже слышали?

– Милорд сообщил мне вчера вечером, когда мы шли из «Зеленого Льва». Он надеется таким способом восстановить семейный достаток.

– Надеяться не вредно, – сказала Джейн и пошла жарить яичницу.

После ее ухода Кеггс некоторое время пребывал в глубокой задумчивости, потом подошел к столу, вынул из ящика кожаный блокнот, раскрыл на списке имен и поставил возле одного галочку. То был Джеймс Барр Брустер (единственный сын покойного Джона Уолдо Брустера), который вчера сочетался браком с Сибиллой, дочерью полковника и миссис Р.Г.Фоншо-Чодвик из Падубов, Челтнем.

Только два имени в списке остались без галочки.

Кеггс подошел к телефону. Ему не нужно было звонить в справочную и узнавать номер, навсегда запечатлевшийся в его памяти.

– Шипли-холл, – сказал сочный мужской голос. – Резиденция мистера Роско Бэньяна.

– Доброе утро. Могу я поговорить с мистером Бэньяном? Это мистер Кеггс, бывший дворецкий его отца.

Голос из Шипли потеплел. Бездна говорила с бездной[5], дворецкий – с дворецким.

– Мистер Бэньян сейчас в Лондоне. Уехал вчера в гости. Хотите поговорить с мистером Байлиссом?

– Нет, спасибо, я по личному вопросу. Вы о мистере Мортимере Байлиссе?

– Да.

– Он в Англии?

– Уже с неделю. Вредный старикан, скажу я вам.

Кеггс не стал обсуждать хозяйского гостя. У него были свои правила.

– Что ж, – сказал он не без холодной вежливости, – когда мистер Бэньян вернется?

– Обещал утром.

– Если я заеду часов в одиннадцать?

– Думаю, застанете.

– Спасибо, мистер…

– Скидмор.

– Спасибо, мистер Скидмор, – сказал Кеггс и повесил трубку.

3

В тени раскидистого садового дерева лорд Аффенхем, умытый, побритый и облаченный в утренний наряд сидел за столиком и ждал, когда вороны прилетят его напитать[6]. Рядом с ним на траве лежал красавец-бульдог и дремал, готовый пробудиться при первых признаках завтрака. Когда лорд Аффенхем кушал на свежем воздухе, псу обыкновенно перепадал жирный кусок.