Ги Мопассан - На кладбище Страница 2

— Не оставайтесь здесь, идемте!

Она прошептала:

— Я не в силах идти.

— Я поддержу вас.

— Спасибо, мосье, вы очень добры. Вы, вероятно, тоже оплакиваете чью‑нибудь смерть?

— Да, сударыня.

— Смерть женщины?

— Да.

— Жены?

— Подруги.

— Подругу можно любить не меньше, чем жену. Страсть не знает законов.

— Да, сударыня.

Мы ушли вместе. Она опиралась на меня, я почти нес ее по дорожкам кладбища.

Когда мы вышли, она в изнеможении, прошептала:

— Боюсь, как бы мне не стало дурно.

— Желаете зайти подкрепиться?

— Да, мосье.

Я увидел ресторан, один из тех, куда после похорон заходят друзья покойного, чтобы его помянуть. Мы вошли. Я предложил ей выпить чашку горячего чая, который, видимо, оживляюще на нее подействовал. На губах ее заиграла легкая улыбка. Она стала рассказывать о себе. Так грустно, так грустно быть одинокой в жизни, одинокой у себя дома днем и ночью, не имея никого, кому можно было бы отдать свою любовь, задушевную дружбу.

Она, казалось, говорила совершенно искренне, и в устах ее это признание звучало очень мило. Я был тронут. На вид она была очень молода, не старше двадцати лет. Я сделал ей не- ' сколько комплиментов, которые она охотно выслушала. Потом я предложил отвезти ее домой. Она согласилась. В экипаже мы сидели с ней рядом, плечо к плечу, так тесно прижавшись друг к другу, что тепло наших тел, проникая сквозь одежду, сливалось, — самое волнующее ощущение в мире.

Когда экипаж остановился перед домом, она тихо сказала:

— Я не в силах взойти одна по лестнице, я живу на пятом втаже. Вы были так добры ко мне — разрешите опереться на вашу руку и доведите меня до моей квартиры.

Я поспешил выразить согласие. Она всходила медленно, тяжело дыша. Дойдя до своей двери, она сказала:

— Зайдите на несколько минут, мне хочется как следует поблагодарить вас.

И я, черт побери, зашел.

Квартира у нее была скромная, даже, пожалуй, бедная, хотя просто и мило обставленная.

Мы уселись с ней рядом на диване, и она снова заговорила о своем одиночестве.

Потом, желая меня угостить, она позвонила горничной, но никто не явился, и я с удовольствием подумал, что эта горничная бывает здесь, очевидно, только по утрам: так сказать — приходящая прислуга.

Она сняла шляпку, и я нашел ее очаровательной. Ее светлые глаза пристально смотрели на меня — такие светлые и так пристально, что я не мог противиться страшному искушению: я схватил ее в свои объятия и стал целовать ее веки, которые Друг закрылись. Я целовал их, целовал без конца. Она сопротивлялась, отталкивала меня, повторяя: «Оставьте меня, оставьте! Да будет ли этому конец?!»

Что она хотела этим сказать? В таких случаях слово «конец» звучит довольно двусмысленно. Чтобы заставить

ее замолчать, я перешел от глаз к губам и придал слову «конец» тот смысл, который мне больше нравился. Она не очень сопротивлялась, и когда мы, нанеся оскорбление памяти капитана, убитого в Тонкине, взглянули друг на друга, ее томный, разнеженный, покорный вид окончательно рассеял мои опасения.

Я был любезен, предупредителен, благодарен ей.

Мы еще поболтали около часа, потом я спросил ее:

— Где вы обедаете?

— В каком‑нибудь ресторане поблизости.

— Одна?

— Конечно.

— Хотите пообедать со мной?

— Где?

— В хорошем ресторане на бульваре.

Она, видимо, колебалась, но когда я стал настаивать, она согласилась, сказав, как бы в свое оправдание:

— Мне так тоскливо, так тоскливо одной!

И прибавила:

— Придется надеть другое платье, не такое мрачное.

Она зашла в спальню и вернулась оттуда в полутраурном, очень скромном сером платье, в котором ее изящная, тоненькая фигура казалась еще очаровательнее. Очевидно, для кладбища у нее был один туалет, для выезда — другой.

За обедом отношения у нас установились очень сердечные, она выпила шампанского, оживилась, загорелась, и мы снова поехали к ней на квартиру.

Эта интрижка, завязавшаяся на кладбище, длилась недели три. Но все на свете приедается, особенно женщины. Я покинул ее, сославшись на неотложную поездку. Расставаясь с ней, я не поскупился, за что она меня горячо благодарила и заставила дать клятву, что я по приезде вернусь к ней. Она, видно, и вправду привязалась ко мне.

Прошел месяц. За это время у меня были новые увлечения, и желание повидать мою маленькую кладбищенскую любовницу было не настолько сильно, чтобы я ему поддался. Однако я ее не забыл. Воспоминание о ней преследовало меня как тайна, как психологическая загадка, как один из тех неразрешимых вопросов, которые, не переставая, тревожат нас.

Не знаю почему, но в один прекрасный день я вообразил себе, что найду ее на кладбище Монмартр, и отправился туда — Я долго бродил по дорожкам, не встречая никого, кроме обычных посетителей этого места, еще не порвавших связи с° своими покойниками. На могиле капитана, убитого в Тонкине, не было ни плачущей вдовицы, склонившейся на мрамор плиты, ни цветов, ни венков.

Но когда я очутился в другой части этого необъятного ceления мертвых, я вдруг увидел в конце узкой кладбищенской аллеи пару в глубоком трауре — мужчину и женщину, которые шли мне навстречу. Когда они подошли ближе, я остолбенел. Это была она.

Увидев меня, она вспыхнула, и когда я, проходя мимо, слегка задел ее, она сделала мне еле заметный знак глазами, в котором я прочел: «Не узнавайте меня», и в то же время: «Приходите ко мне, дорогой».

Спутником ее был офицер Почетного Легиона, видный, изящный, шикарный мужчина лет пятидесяти. Он заботливо поддерживал ее, как поддерживал недавно я, когда мы покидали с ней кладбище.

Я ушел глубоко изумленный, спрашивая себя: к какой породе принадлежит эта женщина, охотящаяся за мужчинами на кладбище. Кто она? Обыкновенная ли потаскушка, изобретательная проститутка, которая ловит на кладбище мужчин, тоскующих по женщине — жене или любовнице, терзаемых воспоминаниями о навеки утраченных ласках. Она одна? Или их много? Не профессиональный ли это прием? Не выходят ли они на кладбище, как на панель?

Но возможно, что у нее одной явилась эта блестящая идея — плод глубокого философского размышления — извлекать выгоду из любовной тоски, которая особенно сильно дает себя чувствовать в этом скорбном месте.

Хотел бы я знать, чьей вдовой она была в тот день.

Примечания

1

Кавеньяк (1802–1857) — французский генерал, реакционный политический деятель; жестоко расправился с участниками революции 1848 г.

2

Гужон Жан (XVI в.) — крупнейший французский скульптор и архитектор эпохи Возрождения.

3

Боден — французский республиканец, участник революции 1848 г.; убит на баррикаде в декабре 1851 г.

4

Милле Жан — Франсуа (1815–1875) — французский художник, писал картины, посвященные жизни и труду крестьян.

5

Мюрже Анри (1822–1861) — французский писатель, автор книги «Сцены из жизни богемы».

6

Лабиш Эжен (1815–1888) — французский драматург, автор многих комедий и водевилей.

7

Поль де Кок (1794–1871) — французский писатель. Автор множества романов, в которых изображены быт и нравы буржуазного общества.