Артур Дойл - Доктор Краббе обзаводится пациентами Страница 2

— Неплохо — не то слово. Уточка-то моя, дружище, костяшку домино сожрала! Ко мне она слетела, ну, словно ангел с небес! Потом я взялся за эмбриологию рыб, поскольку рассудил так: если даже я в этом деле ровно ничего не смыслю, то уж по меньшей мере 95 процентов населения в этом — мои полные единомышленники. Но выдумывать от начала и до конца целые истории болезней… Не слишком ли это смело?

— Тяжкий недуг требует сильнодействующих средств, — заметил я. — Помнишь старика Хобсона из нашего колледжа? Раз в год он отправляет в «Бритиш медикэл» письмо, обращаясь к читателям с просьбой сообщить ему, во сколько сейчас обходится содержание лошадей в деревне. А потом в справочнике напротив своего имени указывает «Автор оригинальных вопросов и реплик научного свойства, регулярно публикуемых научными изданиями».

Хохот Краббе прозвучал как в лучшие наши студенческие годы.

— Ладно, старина, — наконец сказал он, — продолжим наш разговор завтра. В конце концов, ты у нас гость: нельзя же мне быть таким эгоистом. Пойдем побродим: обозрим наши бриспортские красоты, если можно так выразиться.

С этими словами он набросил на себя какое-то траурное пальтишко, нацепил очки, нахлобучил шляпу с уныло отвисшим краем, и остаток дня мы провели, прогуливаясь туда-сюда и обсуждая всякую всячину.

На следующий день военный совет собрался повторно. Было воскресенье: мы уселись с трубками у окна и принялись разглядывать уличную толпу, перебирая один за другим возможные планы завоевания местной публики.

— Трюк Боба Сойера? Пройденный этап, — уныло отчитывался Краббе. — Да, прихожу в церковь, сижу там какое-то время, потом сломя голову выбегаю в самый разгар службы… Все без толку — никто не знает, кто я такой! В прошлом году накатал перед парадным чудную ледовую дорожку: на протяжении трех недель ежедневно полировал ее по ночам. За все это время поскользнулся на ней только один человек, да и тот поковылял через дорогу к приемной Маркхэма. Ну, разве это не ужас?

— Это — ужас, — согласился я.

— Наверное, следовало бы с апельсиновыми корками поэкспериментировать, — продолжал Том, — но, слушай, когда перед домом врача весь тротуар ядовито-желтый, по-моему, это так противно!

— Противно, согласен, — кивнул я.

— Как-то ночью явился ко мне парень с разбитой башкой, — вспомнил Том. — Я наложил ему швы, но он оставил кошелек дома! Через неделю пришел снимать швы — снова без денег! По сей день этот парень, Джек, где-то разгуливает с куском моей веревки в голове, — и пока я не увижу денег, она там останется!

— А не сотворить ли нам несчастный случай, благодаря которому ты стал бы известен широкой публике? — предположил я.

— Дорогой мой, это мне как раз и нужно. Пропечатай мое имя в «Бриспорт кроникл», и пять сотен годовых, считай, в кармане. Тут же отношения почти семейные: люди хотят одного — точно знать, что я — здесь, с ними. Но если не уличной дракой и не увеличением численности своего семейства, то как еще я могу им сообщить о себе? Ах, эта Дискосферическая кость в утке! — как могла бы она взволновать сердца людей! Подхвати благую весть Гексли[3], или кто другой, для меня это был бы блестящий дебют. Но все восприняли известие с таким отвратительным спокойствием, будто домино — это утиный корм.

— Слушай, вот что я сделаю, — заключил он, разглядывая дворовую живность. — Надрежу каждой дно четвертого желудочка и подброшу всю компанию Маркхэму. От этого у них развивается дьявольский аппетит: старик и вся его челядь мигом помрут с голоду. Что скажешь, Джек?

— Слушай, Томас, ты хочешь увидеть свое имя в газетах — правильно я тебя понял?

— Суть моих стремлений сформулирована тобой исключительно точно.

— Ну так, Бог свидетель, ты его там увидишь!

— А?.. Правда? Это почему же?

— Перед нами сейчас — достаточно многочисленная толпа, так ведь, Том? — продолжал я. — Они ведь возвращаются из церкви? Произойди там сейчас какая-нибудь неприятность, она не осталась бы незамеченной.

— Надеюсь, Джек, ты не собираешься порезвиться в толпе с ружьишком, чтобы обеспечить меня клиентурой?

— Что если бы завтра в «Кроникл» появилась статейка примерно следующего содержания:

«Печальное происшествие на Джордж-стрит. Граждане нашего города чинно покидали церковь на Джордж-стрит после утренней службы, когда вдруг, к их величайшему ужасу, модно одетый молодой джентльмен приятной наружности зашатался и без чувств рухнул на мостовую. Его подняли и понесли, дергающегося в ужасных конвульсиях, в приемную знаменитого доктора Краббе, который в ту же секунду выразил готовность оказать пострадавшему помощь. Мы рады сообщить вам, что вскоре молодой человек (оказавшийся достаточно известным в своих кругах гостем нашего городка) не только оправился от припадка, но и благодаря квалифицированной помощи специалиста смог вернуться в отель, где и продолжает сейчас свое выздоровление».

Что ты на это скажешь?

— Великолепно, Джек, великолепно!

— Ну что же, друг мой, я и есть твой модно одетый незнакомец. Обещаю, что в приемную к Маркхэму меня не понесут.

— Радость моя, какое же ты сокровище! Разумеется, против того, чтобы я тебе чуточку кровь пустил, ты возражать не станешь?

— Пустил… что?! Буду, и еще как, черт побери!

— Я вскрою тебе самую малюсенькую вену! — взмолился Том.

— Ни даже малюсенького капилляра, — отрезал я. — Слушай меня очень внимательно: если ты не пообещаешь вести себя по отношению ко мне достойно, я сейчас же откажусь от этой затеи. Глоток бренди я еще, пожалуй, стерплю, но не более того!

— Ладно, получишь ты свой бренди, — проворчал Том.

— Ну что ж, я готов. Могу забиться в конвульсиях прямо у ворот твоего сада.

— Отлично, старина.

— Кстати, припадки какого типа тебе более по душе? Эпилептический, апоплексический — это элементарно. Но, может быть, ты жаждешь чего-то более экзотического? Каталепсия, судороги продавца, шахтерский нистагм?[4]

— Погоди, дай-ка подумать, — сказал Том и минут на пять умолк, попыхивая трубкой.

— Сядь-ка, Джек, — сказал он наконец. — Знаешь, мы могли бы придумать что-нибудь и получше. Понимаешь, припадок — дело не слишком опасное: ну да, врач оказал помощь — подумаешь, какой герой. Раз уж мы взялись за это дело, то отработать должны на все сто. У нас будет только одна попытка. Если тот же модно одетый гость нашего города задумает вновь забиться в конвульсиях, люди заподозрят подвох.

— Пожалуй, что и заподозрят, — согласился я. — Но, черт побери, ты ведь не надеешься, что я свалюсь со шпиля собора ради того только, чтобы дать тебе возможность осмотреть мои останки? Выкладывай, что у тебя на уме: если мысль здравая — я к твоим услугам. Итак, что мне предстоит?

Некоторое время Том сидел в глубоких раздумьях.

— Ты плавать умеешь? — вымолвил он наконец.

— И очень неплохо.

— Сможешь продержаться под водой минут пять?

— Думаю, без труда.

— Воды не боишься?

— Да я ничего не боюсь.

— Тогда давай выйдем и прогуляемся по окрестностям. Мне не удалось больше вытянуть из него ни слова. Некоторое время я просто быстро шагал рядом со своим другом, не имея ни малейшего представления о его намерениях. Свою первую остановку мы сделали у небольшого дока, по соседству с которым находился металлический навесной мост.

Том окликнул существо в высоких ботфортах, напоминавшее человека-амфибию.

— Гребные лодки у вас тут есть? Напрокат их сдаете?

— Да, сэр, — ответил человек.

— В таком случае, всего вам хорошего. — И к величайшему негодованию лодочника, выраженному, надо сказать, достаточно громко, мы отправились дальше. На этот раз, как оказалось, — к таверне под вывеской «Веселый морячок». Есть ли тут свободные койки? Да, есть. Ну, и прекрасно.

Мы направились к аптеке. Имеется ли тут гальваническая батарея? Получив очередной утвердительный ответ, Том Краббе с самодовольной ухмылкой повел меня обратно, оставив за спиной у себя целую вереницу крайне раздосадованных горожан.

Вечером за чашей пунша он изложил нам свой план. Военный совет в составе той же троицы обсудил его, видоизменил и, в конечном итоге, одобрил. Прямым следствием этого решения явилось мое немедленное переселение в бриспортскую гостиницу.

Следующим утром я проснулся от солнца, светившего прямо в окно, выпрыгнул из постели и взглянул на часы. Было почти девять.

«Остался всего час, а идти целую милю», — пробормотал я и стал одеваться так быстро, как только было возможно.

«Ну что ж, — возобновил я свой внутренний монолог, затачивая бритву, — если сегодня имени Тома Краббе не появится в газетах, меня в том никто упрекнуть не сможет. Есть ли человек, который ради меня решился бы на такое?»

Завершив туалет, я залпом осушил чашку кофе и отправился в путь. В то утро жизнь в Бриспорте била ключом. Улицы кишмя кишели людьми. Извиваясь червем, я по Ватерлоо-стрит выбрался на старую плошадь, пересек ее и подошел к дому Краббе. В момент моего появления у вышеописанного дока с навесным мостом часы собора пробили десять.