Ги Мопассан - Тимбукту Страница 2

В этот день я расцеловал Тимбукту. Заметив его тяжелую походку, я подумал, что он ранен, но он расхохотался и сказал мне:

— П'инес запасы для 'одины.

Дело в том, что Тимбукту воевал не ради чести, а ради добычи. Все, что он ни находил, все, что представляло, по его мнению, какую-нибудь ценность, и в особенности все, что блестело, он засовывал в свой карман. И какой карман!.. От бедра до щиколотки! Бездна, настоящая бездна! Переняв солдатский термин, он называл карман «глубиной», — и действительно это была глубина!

Он ободрал все золото с прусских мундиров, медь с касок, пуговицы и так далее, пошвыряв все это в свою «глубину», которая была полна до краев.

Каждый день он бросал туда какой-нибудь блестящий предмет, попавшийся ему на глаза, — кусочки олова или серебряные монеты, и поэтому его фигура приобретала иногда очень смешной вид.

Он рассчитывал увезти все это в страну страусов, которым этот королевский сын, томимый страстью к блестящим предметам, казалось, приходился сродни. Что бы он делал с этими предметами, не будь у него «глубины»? Наверно, глотал бы их, как страус.

Каждое утро карман его оказывался пуст. Следовательно, у Тимбукту был какой-то склад, в котором хранились его богатства. Но где находился этот склад? Я так и не мог дознаться.

Генерал, которому доложили о подвиге Тимбукту, велел поскорее похоронить тела убитых, оставшиеся в соседней деревне, чтобы не узнали, что они были обезглавлены. Пруссаки вернулись туда на следующий день. Мэр и семь наиболее почтенных жителей были ими тотчас же расстреляны в наказание за то, что они якобы сообщили нам о присутствии немцев в деревне.

Наступила зима. Мы были изнурены и впали в отчаяние. Теперь каждый день происходили стычки. Изголодавшиеся люди еле могли двигаться. Только восемь тюркосов (трое уже были убиты) были все такими же толстыми, лоснящимися, сильными и неизменно готовыми к бою. Тимбукту даже разжирел. Как-то раз он сказал мне:

— Ты много голоден. У меня хо'оший мясо.

И он принес мне великолепное филе. Но что это было за мясо? У нас не оставалось больше ни быков, ни баранов, ни коз, ни ослов, ни свиней. Достать лошадь было немыслимо. Я подумал обо всем этом уже после того, как съел мясо. И у меня мелькнула ужасная мысль. Ведь родина наших негров была совсем близко от страны людоедов! А в окрестностях города каждый день убивали столько солдат! Я спросил об этом Тимбукту. Он не захотел ответить. Я не настаивал, но в дальнейшем отказывался от его подношений.

Он обожал меня. Как-то ночью на аванпостах нас захватил снег. Мы сидели на земле. Я с жалостью смотрел, как бедные негры дрожат под этой белой морозной пылью. Прозябнув, я начал кашлять. И тотчас же я почувствовал на своих плечах нечто вроде большого и теплого одеяла: это Тимбукту набросил на меня свой плащ.

Я встал и, возвращая ему плащ, промолвил:

— Оставь-ка его у себя, приятель, тебе он нужнее, чем мне.

Он ответил:

— Нет, господин лейтенант, для тебя. Мне не нужно. Мне тепло, тепло.

И он смотрел на меня умоляющими глазами.

Я настаивал:

— Как ты смеешь меня не слушаться? Возьми свой плащ, я тебе приказываю.

Тогда негр поднялся, вытащил из ножен саблю, — он умел ее оттачивать, как косу, — и, держа другою рукой широкий плащ, от которого я отказывался, произнес:

— Если ты не п'имешь плащ, я 'езал. Никому плащ.

Он так и сделал бы. Мне пришлось уступить.

Через неделю мы капитулировали. Некоторым удалось бежать. Другие должны были выйти из города и сдаться победителям.

Я направился на плац, где нам приказали собраться, и вдруг остановился в изумлении перед великаном-негром, одетым в белый полотняный костюм и соломенную шляпу. Это был Тимбукту. Засунув руки в карманы, он прогуливался с сияющим видом перед небольшой лавочкой, в витрине которой были выставлены две тарелки и два стакана.

Я спросил:

— Тимбукту, ты что здесь делаешь? Он ответил:

— Я не уходить. Я хо'ощий пова'. Я ко'мил полковник в Алжи'е. Я ко'мить п'уссаков. Много во'овать. Много.

Было десять градусов мороза. Я дрожал от холода, разговаривая с негром, одетым в полотно. Он взял меня за руку и повел в лавку. Я заметил огромную вывеску, которую он собирался повесить над дверью, но лишь после того, как мы уйдем из города: чувство стыда у него все-таки было.

И я прочел надпись, сделанную, очевидно, рукой сообщника:

ВОЕННАЯ КУХНЯ Г-НА ТИМБУКТУ,

бывшего повара е.в. императора.

Парижский мастер. Цены умеренные.

И хотя сердце мое разрывалось от отчаяния, я невольно рассмеялся и предоставил негру заниматься новым для него делом.

Не лучше ли это было, чем отдать его в руки неприятеля?

Как видите, парень преуспевает.

Безьер принадлежит теперь Германии. Ресторан Тимбукту — это начало реванша.

Примечания

Напечатано в "Голуа" 2 августа 1883 года.