Расправа - Мухтар Омарханович Ауэзов Страница 2

Тяжки думы Жаксылыка, знает он повадки богатых аулов, могут и силу показать. Не навредили бы полям со зла.

На кочевье близ Акузека аулы останавливались не каждый год. Абиш являлся сюда, когда бывал недоволен Жаксылыком, наезжал один, только со своим аулом. На этот раз он прибыл в сопровождении младшего брата Курмана и еще двух аулов из бедноты. Разбили юрты как обычно, на холмах Донкияк, у самого Акузека. Раньше не было случая, чтобы скот бая травил посевы или сенокос. До такого не доходило. Дрожит Жаксылык - бай уже бывал доволен, большего не требовал. «Долг соседа», «божья милость», оказанные баем, становились труженику поперек горла. Что задумал бай нынче? Какой обиды ждать от него?

Двор Жаксылыка в ауле крайний, отсюда до Донкияка рукой подать. Белые юрты бая видны со двора. Поля Жаксылыка на другой стороне урочища. Кочевья оттуда далеко, скот сам туда не пойдет, разве Абиш со зла направит. Зорко смотрит Жаксылык, чует его сердце байскую злобу.

Два дня прошли спокойно. Жаксылык спешил покончить с сенокосом. Пора было приниматься за жатву. В семье помощников мало. Больше все сам. Вот и не навестил еще Абиша, не поклонился. На третий день тронулся верхом к аулу бая.

Поля не по пути, но сердце ноет, зовет с дороги. Не удержался, свернул. Не зря народ говорит: «Чтобы собрать урожай да сено скосить - не своди глаза с полей и лугов». Въехал на пригорок - и обомлел.

Всего ждал от бая, но такой мерзости... Не под покровом ночи, среди бела дня большой табун без помех топчет пшеничное поле. Хрустят сорванные колосья. Лошади фыркают, не поднимая головы, спокойно жуют пшеницу На глазах исчезает потом и кровью политый урожай, гибнут надежды и мечты большой семьи. А как радовались детишки Жаксылыка, следили, каждый день бегали смотреть, как наливаются хлеба. Не дрогнула рука бая, что ему труд бедняка.

Отчаянно закричал Жаксылык. Проклял лиходея. Слезы залили глаза. «Как жить с такой обидой, лучше бы я умер! А жив останусь - не спущу тебе!» - думал горько, с налета врезываясь в табун. С гиком и проклятием погнал его к аулу Абиша. Вспомнил все семьдесят семь поколений предков этого кичливого рода. Проклинал и плакал горькими слезами.

Опомнился недалеко от аула. Поймал двух холеных коней и повернул домой. Не украл коней, а ради справедливости взял, как залог. Пусть ответит бай за потраву Всполошенный табун с грохотом ворвался в аул. Оказалось, это табун Курмана. Табунщик - наглый, довольный - встретил лошадей. Он-то все отлично знал, но вида не подал. Начал пересчитывать, все ли лошади на месте. Ага, двух не хватает. Самых лучших, отборных, что Курман берег для охоты. Табунщик - быстрее на бугор. Ясно: вон там верховой торопится, гонит на привязи двух скакунов. «Это Жаксылык, кто же еще», - решил он и отправился докладывать хозяину. «Табун загнал до пота, увел Саврасого и Козыгера. А с чего? Был ли еще табун на его полях? Был ли, не был - бог ведает», - рассказывал он.

Курман от такой дерзости весь злобой налился. Клял и Жаксылыка, и отца его, и деда. Обещал и уголка на земле ему не оставить! Пусть помыкается, поищет, где голову приклонить! Курман сожжет его двор, разгонит скот, а самого, как козявку, раздавит.

Дошло и до Абиша. Сидит бай, зубы точит, ждет не дождется, пусть только покажется этот Жаксылык. А Жаксылык отвел домой коней, разузнал, чей табун, да и отправился к Курману. Гнев бушевал в нем, жег душу пламенем.

Ввалился Жаксылык в юрту. Буркнул что-то вместо приветствия. Абиш и Курман сидели рядышком, увидели Жаксылыка - позеленели от злости, так и впились в него глазами. Подумать только, консы, ничтожный батрак, поднимает голос! Да кто он такой? Абиш целую волость осилил, победил в предвыборной драке, а тут козявка какая-то. Не будь он Абиш, если не вгонит зазнавшегося в землю!

Курман, не приветствуя гостя, сразу накинулся с бранью:

- Эй, ты! Низкий раб, валявшийся у меня на пороге, рано забываешь своего бога! Завел пять голов скота и воображаешь себя человеком. По миру тебя пущу, да как еще - жуков собирать будешь на корм своим голопузым. Ишь шишка какая, святой!

Табуны загоняет до пота, скот захватывает! Я тебе покажу барымту!

Жаксылык не испугался. Чего ему бояться? Вины за ним нет. А эти ответят за все.

- Если я в чем виноват, пойду по миру, собирать жуков буду. А если нет - ничего мне не сделаете, высовывайте сколько влезет свое ядовитое жало. Хватит, побыл довольно у вас в кабале. Я загнал твой табун? А ты? Я честным трудом...

Курман не дал договорить, схватил камчу -приготовил заранее - и набросился на сидящего Жаксылыка. Камча обжигала плечи, голову, лицо. Но больше ударов жгли обидные слова, унижали, ранили душу.

Жаксылык пытался вскочить на ноги, начал было отбиваться. Вмешались гости - их тут сидело трое, -скрутили руки и придавили к земле. Теперь, Курман мог делать с Жаксылыком все, что хотел. И он бил его, бил, пока рукоятка не переломилась.

Насытилась злоба Курмана, утихомирился он, и тогда, наконец, Абиш счел нужным вмешаться.

- Перестань же, перестань, довольно тебе! -увещевал он уже остывшего брата.

Абиш был удовлетворен. Все получилось так, как он задумал. Руками брата вдвойне отплатил батраку за непокорность, а своих - не замарал.

Знакомая повадка. Абиш любит загребать жар чужими руками. Запомнит науку Жаксылык. И думать теперь побоится о правах, о свободе! Есть у Абиша и теплые слова, и ласка, да не для таких беззащитных бедняков, как Жаксылык. Для них - побои. С начала лета братья готовили припарку непокорному Пусть охладится слегка. На пользу пойдет.

Что было делать Жаксылыку? У кого искать защиты? Испокон веков люди шли к баю, надеясь на его силу и власть. Нет, Жаксылык не упадет в ноги Абишу. С воплем бросился он из юрты, вскочил на коня и понесся куда глаза глядят.

Сколько времени так проскакал - не знает. Как домой добрался - не помнит.

Выбежала навстречу жена. Проклинает Курмана, горько плачет. Приезжал табунщик, увел коней, что стояли на привязи, а ее избил.

- Иди, иди, жалуйся начальству. Хоть умри, а не спускай обиды, отомсти! - причитает она.

Слова жены будто пробудили Жаксылыка, бальзамом легли на израненную душу.