Грэм Грин - Суть дела Страница 20

— Бедный Уилсон, — сказал Скоби. — По-моему, он в тебя влюбился.

— Это ему только кажется.

— Его счастье, что ты уезжаешь. Люди в таком состоянии в этом климате становятся просто несносными. Надо мне быть к нему повнимательнее, пока тебя нет.

— На твоем месте, — сказала она, — я бы не встречалась с ним слишком часто. Он не внушает доверия. В нем есть какая-то фальшь.

— Он молод, и он романтик.

— Чересчур уж он романтик. Врет на каждом шагу. Зачем он сказал, что ни души здесь не знает?

— Кажется, он и в самом деле никого не знает.

— Он знаком с начальником полиции. Я на днях видела, как он шел к нему перед ужином.

— Значит, он сказал так, для красного словца.

За обедом оба ели без аппетита, но повар захотел отметить ее отъезд и приготовил целую миску индийского соуса; вокруг стояло множество тарелочек со всем, что к нему полагалось: жареными бананами, красным перцем, земляными орехами, плодами папайи, дольками апельсинов и пряностями. Обоим казалось, что между ними уже легли сотни миль, заставленные ненужными блюдами. Еда стыла на тарелках, им нечего было сказать друг другу, кроме пустых фраз: «Я не голодна», «Попробуй, съешь хоть немножко», «Ничего в горло не лезет», «Нужно закусить как следует перед отъездом». Ласковые пререкания продолжались до бесконечности. Али прислуживал за столом, он появлялся и исчезал, совсем как фигурка на старинных часах, показывающая бег времени. Оба отгоняли мысль, что будут рады, когда разлука наконец наступит: кончится тягостное прощание, новая жизнь войдет в колею и потянется своим чередом.

Это был другой вариант разговора, дававший возможность, сидя за столом, не есть, а только ковырять вилкой еду и припоминать все, что могло быть забыто.

— Наше счастье, что здесь только одна спальня. Дом останется за тобой.

— Меня могут выселить, чтобы отдать дом какой-нибудь семейной паре.

— Ты будешь писать каждую неделю?

— Конечно.

Время истекло: можно было считать, что они пообедали.

— Если ты больше не хочешь есть, я отвезу тебя на пристань. Сержант уже позаботился о носильщиках.

Им больше нечего было сказать. Они утратили друг для друга, всякую реальность; они еще могли коснуться один другого, но между ними уже тянулся целый материк; слова складывались в избитые фразы из старого письмовника.

Они поднялись на борт, и им стало легче от того, что больше не надо было быть наедине. Галифакс из департамента общественных работ весь искрился притворным добродушием. Он отпускал двусмысленные шутки и советовал обеим женщинам пить побольше джину.

— Это полезно для пузика, — говорил он. — На море прежде всего начинает болеть пузик. Чем больше вы вольете в него вечером, тем веселее будете утром.

Дамы пошли посмотреть свою каюту; они стояли в полумраке, как в пещере, говорили вполголоса, чтобы мужчины их не слышали, — уже больше не жены, а чужие женщины какого-то другого народа.

— Мы здесь больше не нужны, — старина, — сказал Галифакс. — Они уже освоились. Поеду на берег.

— Я с вами.

До сих пор все казалось нереальным, но вот он почувствовал настоящую боль, предвестницу смерти. Подобно осужденному на смерть, он долго не верил в свой приговор; суд прошел точно сон, и приговор ему объявили во сне, и на казнь он ехал как во сне, а вот сейчас его поставили спиной к голой каменной стене, и все оказалось правдой. Надо взять себя в руки, чтобы достойно встретить конец.

Они прошли в глубь коридора, оставив каюту Галифаксам.

— До свиданья, детка.

— До свиданья, Тикки. Ты будешь писать каждую…

— Да, детка.

— Ужасно, что я тебя бросаю.

— Нет, нет. Тут для тебя не место.

— Все было бы иначе, если бы тебя назначили начальником полиции.

— Я приеду к тебе в отпуск. Дай знать, если не хватит денег. Я что-нибудь придумаю.

— Ты всегда для меня что-то придумывал. Ты рад, что никто тебе больше не будет устраивать сцен?

— Глупости.

— Ты меня любишь?

— А ты как думаешь?

— Нет, ты скажи. Это так приятно слышать… даже если это неправда.

— Я тебя люблю. И это, конечно, правда.

— Если я там одна не выдержу, я вернусь.

Они поцеловались и вышли на палубу. С рейда город всегда казался красивым: узкая полоска домов то сверкала на солнце, как кварц, то терялась в тени огромных зеленых холмов.

— У вас надежная охрана, — сказал Скоби.

Эсминцы и торпедные катера застыли кругом, как сторожевые псы; ветерок трепал сигнальные флажки; блеснул гелиограф. Рыбачьи баркасы отдыхали в широкой бухте под своими коричневыми парусами, похожими на крылья бабочек.

— Береги себя, Тикки.

За плечами у них вырос шумливый Галифакс.

— Кому на берег? Вы на полицейском катере, Скоби? Миссис Скоби, Мэри осталась в каюте: вытирает слезы разлуки и пудрит нос, чтобы пококетничать с попутчиками.

— До свиданья, детка.

— До свиданья.

Вот так они и распрощались окончательно — пожали друг другу руки на виду у Галифакса и глазевших на них пассажиров из Англии. Как только катер тронулся, она почти сразу исчезла из виду — может быть, спустилась в каюту к миссис Галифакс. Сон кончился; перемена свершилась; жизнь началась заново.

— Ненавижу все эти прощанья, — сказал Галифакс. — Рад, когда все уже позади. Загляну, пожалуй, в «Бедфорд», выпью кружку пива. Хотите за компанию?

— Извините. Мне на дежурство.

— Теперь, когда я стал холостяком, неплохо бы завести хорошенькую черную служаночку, — сказал Галифакс. — Но мой девиз: верность до гробовой доски.

Скоби знал, что так оно и было.

В тени от укрытых брезентом ящиков стоял Уилсон и глядел на бухту. Скоби остановился. Его тронуло печальное выражение пухлого мальчишеского лица.

— Жаль, что мы вас не видели. Луиза велела вам кланяться, — невинно солгал Скоби.

Он попал домой только в час ночи; на кухне было темно, и Али дремал на ступеньках; его разбудил свет фар, скользнувший по лицу. Он вскочил и осветил Скоби дорогу карманным фонариком.

— Спасибо, Али. Иди спать.

Скоби вошел в пустой дом — он уже позабыл, как гулко звучит тишина. Сколько раз он возвращался, когда Луиза спала, но тогда тишина не бывала такой надежной и непроницаемой; ухо невольно ловило — даже если не могло поймать — чуть слышный звук чужого дыхания, едва приметный шорох. Теперь не к чему прислушиваться. Он поднялся наверх и заглянул в спальню. Все убрано, нигде никакого следа отъезда или присутствия Луизы; Али спрятал в ящик даже фотографию. Да, Скоби остался совсем один. В ванной заскреблась крыса, а потом звякнуло железо на крыше — это расположился на ночлег запоздалый гриф.

Скоби спустился в гостиную и устроился в кресле, протянув ноги на стул. Ложиться ему не хотелось, но уже клонило ко сну: день выдался долгий. Теперь, когда он остался один, он мог позволить себе бессмысленный поступок — поспать не на кровати, а в кресле. Постепенно его покидала грусть, уступая место чувству глубокого удовлетворения. Он выполнил свой долг: Луиза была счастлива. Он закрыл глаза.

Его разбудил шум въезжавшей во двор машины и свет фар в окнах. Скоби решил, что это полицейская машина, — его дежурство еще не кончилось; он подумал, что пришла какая-нибудь срочная и, наверно, никому не нужная телеграмма. Он открыл дверь и увидел на ступеньках Юсефа.

— Простите, майор Скоби, я проезжал мимо, увидел у вас в окнах свет и подумал…

— Войдите, — сказал Скоби. — У меня есть виски, а может, вы хотите стаканчик пива?

— Вы очень гостеприимны, майор Скоби, — с удивлением сказал Юсеф.

— Если я на такой короткой ноге с человеком, что занимаю у него деньги, то уж во всяком случае обязан оказывать ему гостеприимство.

— Тогда дайте мне стаканчик пива.

— Пророк пиво не запрещает?

— Пророк понятия не имел ни о виски, ни о консервированном пиве. Приходится выполнять его заповеди, применяясь к современным условиям. — Юсеф смотрел, как Скоби достает банки из ледника. — Разве у вас нет холодильника, майор Скоби?

— Нет. Мой холодильник дожидается какой-то запасной части — и, наверно, будет дожидаться ее до конца войны.

— Я не могу этого допустить. У меня на складе есть несколько холодильников. Разрешите вам один прислать.

— Что вы, я обойдусь. Я обхожусь без холодильника уже два года. Значит, вы просто проезжали мимо…

— Видите ли, не совсем, майор Скоби. Это только так говорится. Правду сказать, я дожидался, пока заснут ваши слуги, а машину я нанял в одном гараже. Мою машину так хорошо здесь знают! И приехал без шофера. Не хочу поставлять вам неприятности, майор Скоби.

— Повторяю, я никогда не буду стыдиться знакомства с человеком, у которого занял деньги.