Эрнест Хемингуэй - Острова и море Страница 20

И вот сейчас он опять собирался начать все заново, и как все обернется на этот раз? Как он мог думать, что можно чего-то добиться, растрачивая свой талант, работая на заказ и следуя формуле: чем больше денег, тем лучше и правдивее ты пишешь? Все, что делает художник или писатель, – всего лишь этап ученичества и подготовка к тому, что еще предстоит сделать. А Роджер растратил, погубил свой талант, надругался над ним. Хотя, возможно, у него достанет животной силы и живого ума еще на одну попытку. Томас Хадсон верил, что любой, наделенный талантом человек, если будет предельно честным, может написать одну хорошую книгу. Но в те годы, когда Роджер должен был готовиться к этому, он нещадно эксплуатировал свой талант, и как знать, не истратил ли он его совсем? Не говоря уже о мастерстве, думал Томас Хадсон. Нельзя пренебрегать мастерством, не совершенствовать его или даже презирать, пусть только на словах, и в то же время надеяться, что в случае необходимости, когда понадобится, оно будет к твоим услугам. Мастерству нет замены, думал Томас Хадсон. И таланту тоже нет, их нельзя хранить про запас. Мастерство должно пребывать в тебе. В твоем сердце, в твоей голове, в каждой частице тебя. И так же талант. Это не набор инструментов, которыми ты наловчился пользоваться.

Художнику проще, думал он, потому что в его работе задействовано больше вещей. Преимущество еще и в том, что работаешь руками, наше ремесло реально осязаемо. А Роджеру для начала придется использовать то, что в его голове притупилось, извратилось, опошлилось. Но в глубине его души хранится нечто высокое, здоровое, прекрасное. Если бы я был писателем, думал он, то относился бы к слову очень бережно. В Роджере есть стержень, и если он сможет писать так, как он дрался на причале, это будет жестко, но очень талантливо. И если он сможет мыслить так же здраво, как после той драки, тоже будет хорошо.

Лунный свет сместился с изголовья кровати Томаса Хадсона, и постепенно мысли о Роджере оставили его. Думай не думай – ничего не изменишь. Либо он сам все сделает, либо нет. Хотя будет здорово, если у него все получится. Хотелось бы ему помочь. А может, мне это и удастся, подумал он и через минуту уже спал.

Солнечный свет разбудил Томаса Хадсона, он встал и пошел на пляж, немного поплавал и, вернувшись, позавтракал раньше, чем проснулись остальные. Эдди сказал, что сильного ветра ожидать не приходится, возможно, будет даже безветренно. Он также сказал, что со снастью на катере все в порядке и посланный мальчишка скоро принесет наживку.

Томас Хадсон спросил, хорошо ли он проверил снасти: на лов крупной рыбы они давно в море не выходили, и Эдди ответил, что все проверил и испорченную леску выбросил. И прибавил, что стоило бы достать еще немного лески в тридцать шесть нитей, а также в двадцать четыре. Томас Хадсон обещал проследить за этим. А пока Эдди заменил негодную леску прочной и намотал ее на две большие катушки. Он также почистил и заострил все крупные крючки и проверил все приманки и шарниры.

– Когда ты все успел?

– Допоздна чинил снасти, – ответил Эдди. – И новую сеть привел в порядок. Все равно с этой чертовой луной не уснуть.

– Значит, и тебе в полнолуние не спится?

– Хоть на стенку лезь, – сказал Эдди.

– Как думаешь, Эдди, действительно вредно спать, когда луна светит в лицо?

– Так старики говорят. Сам я не знаю. Но мне всегда в такие ночи не по себе.

– Как тебе кажется, сегодня нам повезет?

– Кто его знает. В это время года здесь ходит большая рыба. Вы собираетесь идти к Айзексову маяку?

– Мальчики туда хотят.

– Тогда надо выходить сразу после завтрака. Для ленча я ничего специально стряпать не буду. Есть салат из морепродуктов, картофельный салат и пиво, и еще я сделаю сандвичи. Для сандвичей с прошлого раза осталась ветчина, есть зеленый салат, горчица и чатни[20]. Горчица мальчикам не повредит?

– Думаю, не повредит.

– Когда я был мальчишкой, мы ее не ели. А вот чатни – отличная штука. Вы ели его с сандвичем?

– Нет.

– Когда попробовал чатни в первый раз, не понял, что это такое, и решил есть, как джем. Очень вкусно. Иногда кладу его в кукурузную кашу.

– Почему бы нам на днях не приготовить карри?[21]

– Мне следующим рейсом привезут баранью ногу. Пару раз приготовим жаркое, впрочем, скорее, один раз при таких едоках, как Том-младший и Эндрю, остальное останется на карри.

– Отлично. Что мне сделать до выхода в море?

– Ничего, Том. Только всех соберите. Давайте приготовлю вам чего-нибудь выпить? Вы ведь сегодня не работаете. Можно и пропустить стаканчик.

– Выпью за завтраком холодного пива.

– Тоже хорошо. Прочищает глотку.

– Джо здесь?

– Нет. Он пошел за мальчиком, которого послали за наживкой. Принести вам завтрак сюда?

– Не надо. Я пойду на катер.

– Лучше выпейте бутылочку холодного пивка и почитайте газету. Катер в полной готовности. Сейчас принесу завтрак.

На завтрак было рагу из говядины, залитое яйцом, кофе, молоко и большой стакан охлажденного грейпфрутового сока. Томас Хадсон не притронулся ни к кофе, ни к соку, а сразу принялся за рагу, запивая холодным пивом «Хейнекен».

– Поставлю сок охлаждаться для ребят, – сказал Эдди. – А все-таки хорошо утром выпить пивка?

– Так и спиться недолго.

– Вы никогда не сопьетесь, Том. Слишком уж любите свою работу.

– И все-таки когда утром выпьешь, чувствуешь себя превосходно.

– Не то слово. Особенно после такого пива, как это.

– А вот совмещать выпивку с работой невозможно.

– Сегодня вы не работаете, так в чем проблема? Допейте эту, и я принесу вам еще бутылочку.

– Нет. Хватит и одной.

Они отчалили в девять часов, когда уже начался отлив. Томас Хадсон стоял на мостике у штурвала и, проведя катер мимо отмели, направил его прямо к темной полосе Гольфстрима. Вода была такая спокойная и чистая, что дно и раскачивающиеся водоросли были отчетливо видны на глубине тридцати морских саженей. На глубине сорока саженей они становились более расплывчатыми, а по мере приближения к Гольфстриму вода темнела все больше, и дно скрылось.

– Какой чудесный день, папа, – сказал Том-младший. – И море спокойное.

– Да, спокойное. А видишь вон те завитки вдоль линии Гольфстрима?

– Разве это не та же вода, что у нашего берега?

– Не всегда. Сейчас отлив, и он отогнал Гольфстрим от входа в гавань. Течение подходит ближе к непрерывной береговой линии.

– Отсюда вода у берега кажется такой же синей, как и здесь. А почему Гольфстрим такой синий?

– Плотность воды разная. И состав у нее другой.

– На глубине она гораздо темнее.

– Только когда смотришь сверху. Иногда из-за планктона она кажется почти фиолетовой.

– Почему?

– Потому что к синему цвету примешивается красный. Думаю, поэтому. Красное море называют красным именно из-за планктона. Его там несметное количество.

– Тебе понравилось Красное море, папа?

– Очень. Стояла ужасная жара, но таких красивых рифов я нигде больше не видел, а рыбы там полно и в сезон зимних и летних муссонов. Тебе бы там понравилось, Том.

– Я прочел о Красном море две книги мистера де Монфрида на французском языке. Очень интересные. Он был работорговцем. Не из тех, кто в наше время поставляет белых рабынь. А настоящим работорговцем старых времен. Он друг мистера Дэвиса.

– Знаю, – сказал Томас Хадсон. – Я с ним тоже знаком.

– Мистер Дэвис рассказывал мне, что, когда мистер де Монфрид возвращался в Париж после очередной сделки и ехал куда-нибудь с дамой, он просил шофера откинуть верх автомобиля и прокладывал маршрут по звездам. Предположим, мистеру де Монфриду нужно проехать от моста Согласия к церкви Мадлен. Он не говорит шоферу просто: везите меня к Мадлен. Или «пересеките площадь Согласия и поезжайте по рю Ройяль», как сделали бы мы с тобой, папа. Нет, мистер де Монфрид определял путь к Мадлен по Полярной звезде.

– Никогда не слышал этой истории, – сказал Томас Хадсон. – Зато слышал о нем много других.

– Довольно сложно таким способом ориентироваться в Париже, правда, папа? Мистер Дэвис одно время тоже хотел заняться работорговлей вместе с мистером де Монфридом, но что-то этому помешало. Не помню, что именно. Впрочем, вспомнил. Мистер де Монфрид как раз завязал с работорговлей и переключился на торговлю опиумом. Вот так все было.

– А что, торговать опиумом мистер Дэвис не захотел?

– Не захотел. Помню, он сказал, что предоставляет право торговать опиумом мистеру Де Куинси[22] и мистеру Кокто. Он сказал, что они в этом так преуспели, что будет несправедливо им мешать. Это его замечание я не очень понял. Папа, ты всегда отвечаешь на вопросы, но обычно мои многочисленные приставания нарушают течение беседы, так что я решил просто запоминать то, что не понимаю, и спрашивать в удобное время, и это будет как раз одним из моих вопросов.