Артур Шницлер - Тереза Страница 20

Они встретились у входа в городской парк, как в то далекое и прекрасное время. Осенний вечер был холодным и неприветливым, а Казимир уже ожидал ее, когда она пришла. Она нашла его еще более худощавым и изящным, пелерины на нем не было, только совсем легкое светлое пальто с поднятым воротником. Он поздоровался с ней так, будто они в последний раз виделись только вчера. Да, спросил он, как получилось, что она ему ничего не писала? Но ведь она-то как раз писала, и письма даже были получены, робко возразила она. Что? Получены? Очевидно, каким-то проходимцем! Это чудовищно! Вот он задаст жару привратнику!

Тогда она спросила, почему он не написал ей в Ишль, что уехал к матери? Да, тут она, конечно, права. Но если бы она знала, что творится в его родном доме! Брат его матери наложил на себя руки. Легкий жест, указывающий на черный креп вокруг тульи его мягкой серой шляпы. Но сегодня ему не хочется говорить о печальном. Об этом, любимая, в другой раз, так он выразился. Ведь теперь опять все хорошо. Ему даже обещают штатное место в одном иллюстрированном журнале, а кроме того, один галерейщик взял на продажу несколько его работ.

В гостиничном номере — ах, она его помнила с тех самых пор, за это время он не стал уютнее — Казимир был нежнее, чем когда-либо, и весел, как в первые дни. Расспрашивал ее о летних впечатлениях и шутливым тоном осведомился, сохранила ли она верность ему. Она только смотрела на него круглыми от удивления глазами и никак не могла понять, о чем он спрашивает, словно никогда и не строила планов, позже отвергнутых. Она рассказывала ему о своих прогулках, экскурсиях, поездке в Зальцбург, о неприятностях на работе, которые немного преувеличивала. Казимир недовольно покачивал головой. Он настаивал, что недостойно Терезы жить в таком рабстве. Но теперь это ненадолго. Во всяком случае, ей придется покинуть дом семейства Эппих и постараться зарабатывать на жизнь уроками. Тогда у нее будет больше свободы. Ведь и он вскоре получит постоянное жалованье, они смогут поселиться вместе, в одной квартире. Да и вообще, почему бы им не пожениться? Конечно, это только так, к слову. Разве это не было бы самым разумным, даже практичным в каком-то смысле? Ничего не помогало — она чувствовала, что готова ему поверить. Легкие сомнения, которые появились у нее, она прогнала прочь. Однако поостереглась сообщить Казимиру о своем состоянии. Нужный момент для этого еще не наступил. Почем знать, когда такое признание доставит ему только радость!

Уже спустя три дня, под вечер в воскресенье, они вновь встретились. Казимир принес ей небольшой букет — впервые за все время их знакомства, и особенно растрогал тем, что предложил ей небольшую сумму в счет своего долга. Тереза отказалась, он настаивал, и кончилось тем, что она согласилась принять деньги из его первого жалованья, но ни в коем случае не раньше. Против этого он не возражал и спрятал деньги в карман. И еще — он должен попросить у нее прощения из-за одного дела, о котором он ей пока ничего не говорил и которое не хочет дольше от нее скрывать. Такое предисловие перепугало Терезу. Зато как она раскаялась, когда выяснилось, что признаться он хочет всего лишь в том, что на этот раз рассказал о ней своей матушке. Почему бы и нет? Ведь вскоре обе женщины познакомятся и полюбят друг друга. У Терезы на глаза навернулись слезы. Теперь и она не хочет больше таиться. Он выслушал ее спокойно, внимательно и даже был явно растроган. Ведь он предчувствовал это. В сущности, это было знамение, что они предназначены друг для друга, что им на роду написано навеки соединить свои жизни. Подлинный знак судьбы. Но он счел своим долгом предостеречь ее от излишней поспешности. Ей следует, мол, покуда не отказываться от места в доме Эппихов, ведь внешне пока ничего не заметно, так что до Нового года она ни в коем случае не должна уходить, до той поры еще два месяца, за это время много чего может произойти, в особенности потому, что его, Казимира, дела явно поворачиваются к лучшему. Она рассталась с ним успокоенная, почти счастливая: через два дня, самое позднее через три он собирался дать о себе знать.

Однако ждать обещанной весточки ей пришлось целую неделю. А когда она пришла, то принесла лишь горькое разочарование, ибо Казимиру пришлось из-за какого-то гнусного вопроса, связанного с наследством, неожиданно уехать домой. Она тотчас написала ему по тому адресу, который он ей дал. Потом во второй, в третий раз. Никакого ответа. Наконец она решилась написать на конверте свое имя и адрес, чего раньше не делала. Три дня спустя она приняла из рук почтальона это письмо с пометкой: «Адресат по данному адресу не проживает». Потрясение, которое она испытала, было не таким сильным, какое она могла ожидать. Ведь в душе она была готова к чему-то в таком роде. Но теперь она уже точно знала, что у нее нет больше другого выхода, кроме того, на который она давно уже решилась, чем бы дело ни кончилось. И тем не менее откладывала исполнение решения со дня на день. Ее тревога росла. Ночью ее мучили дурные сны. Кроме того, в газете, как нарочно, вновь появилось сообщение о судебном процессе против врача, обвиняемого в преступлении против зарождающейся жизни, и Тереза вмиг совершенно уверилась в том, что ей не миновать смерти, если она позволит подвергнуть себя этой ужасной операции. И когда окончательно решилась ничего не предпринимать и предоставить событиям идти своим чередом, на нее снизошел необычайный, одновременно и тревожный, и отрадный покой.

Однажды, гуляя со своими воспитанницами по центру города, Тереза вошла — то ли случайно, то ли намеренно — внутрь церкви Святого Стефана. С того дня, когда она получила известие о смерти отца, она еще ни разу не была ни в одной церкви. Они стояли перед боковым алтарем почти в полной темноте. Младшая девочка, склонная к набожности, опустилась на колени и, по-видимому, стала читать молитву. Старшая озиралась с равнодушным и даже немного скучающим видом. Тереза почувствовала, что ее душа полнится надеждой на лучшее. Она никогда не была верующей в подлинном смысле слова. Ребенком и юной девушкой она добросовестно участвовала во всех религиозных обрядах, но не ощущала глубокой взволнованности. А сегодня она, впервые повинуясь внутренней потребности, склонила голову, молитвенно сложила руки и вышла из церкви с твердым намерением вскоре вернуться сюда и бывать здесь часто. И она действительно стала пользоваться любой возможностью, чтобы одной или вместе с девочками хотя бы на несколько минут зайти в любую попавшуюся им по дороге церковь и помолиться. Вскоре ей этого показалось мало, и в первое воскресенье декабря она попросилась у госпожи Эппих, не выразившей никакого удивления, отлучиться к заутрене. А в церкви — то ли из-за недосыпания, то ли от недостатка набожности, в чем она сама себя упрекала, среди множества людей, несмотря на звуки органа и торжественную службу, — она оставалась равнодушной, а когда вышла наружу, в морозное утро, сердце ее еще больнее сжалось от одиночества. Тем с большим жаром она стала каждый вечер молиться у себя в комнате, как делала когда-то в детстве. И так же, как тогда молила Господа о милости к себе, к родителям, к учительницам, к подружкам, даже к куклам, так и теперь она молила Бога о снисхождении и прощении не только для себя, но и для сшей матушки, заблудшей и смущенной душе, для младенца, первые проявления жизни которого она начала ощущать в своем лоне, даже для Казимира, каким бы он ни был, но это он зачал ее дитя и, возможно, когда-нибудь еще вернется к нему и к ней. А однажды даже молила Бога ниспослать вечное блаженство ее отцу, после чего залила подушку горючими и облегчающими душу слезами.

Через несколько дней после Рождества госпожа Эппих пригласила Терезу в свою комнату и объявила, что, к сожалению, отныне не может долее видеть ее в своем доме. Собственно говоря, она, мол, ждала, что Тереза сама вовремя распрощается с ними. Но поскольку та, очевидно, поддалась нередкому в таких случаях заблуждению, то она вынуждена, хотя бы ради своих девочек, настоять на том, чтобы Тереза покинула ее дом сегодня же, самое позднее завтра.

— Значит, завтра, — беззвучно повторила Тереза.

Госпожа Эппих кивнула:

— В доме уже все предупреждены. Я сказала им, что в Зальцбурге заболела ваша матушка.

Едва слышно и как бы машинально Тереза ответила:

— Во всяком случае, я благодарна вам, сударыня, за вашу доброту.

Потом направилась в свою комнату и собрала вещи. Прощание произошло быстро и без особой сердечности. Доктор Эппих выразил надежду, что ее матушка скоро поправится, девочки поверили — или сделали вид, что поверили, — в скорое возвращение Терезы. Однако в насмешливом взгляде молодого Жоржа она прочла: «Ох, какой же я молодец!»

Тереза опять заночевала у фрау Каузик. Но уже на следующее утро поняла, что не сможет оставаться в этих беспросветно нищенских условиях. Она прикинула свои возможности. Поскольку ей выплатили небольшую долю отцовского наследства, то она надеялась при некоторой бережливости продержаться с год. Прежде всего надо было найти убежище на ближайшее время. Но что делать потом, спрашивала она себя, когда речь уже будет идти не о ней одной? Мысли ее замирали, дыхание останавливалось, словно только теперь до ее сознания с полной ясностью доходило, что ей предстоит. И внезапно она вспомнила фрау Рузам, словно та была единственным существом, у которого она может найти понимание не только ее внешних обстоятельств, но и душевного состояния. Приветливый облик фрау Рузам породил у Терезы новую надежду, и она отправилась к ней, не признаваясь самой себе, что ее тянет туда еще и надежда найти там родной дом на самое тяжелое время.