Август Мейхью - Блумсберийская красавица Страница 20

Она хорошо знала, что дѣлала мнѣ большое и непоправимое оскорбленіе, говорилъ онъ. — Что же за польза въ томъ, что я сталъ бы говорить ей то, что она уже знала?

Я и до настоящаго времени не могу рѣшить, былъ ли Долли идіотъ или ангелъ въ образѣ человѣка.

Холодность Долли часто заставляла благородную Анастасію искать утѣшенія у нѣжнаго Боба.

— Онъ все такой же угрюмый, жаловалась она этому милому юношѣ: — не хочетъ даже говорить со мной. Боже мой! какъ онъ перемѣнился!

— Я бы его перемѣнилъ, мудро отвѣчалъ Бобъ: — я бы его заставилъ быть учтивымъ! онъ скоро бы у меня очнулся.

Наконецъ, наступило время, когда докторъ велѣлъ больному каждый день выходить въ гостиную. Бѣдный Долли! Какъ его утомляло это короткое путешествіе по лѣстницѣ! Онъ самъ не думалъ, что такъ ослабѣлъ. Ноги его дрожали подъ тяжестью тѣла, которое я могъ бы нести подъ мышкой столь же легко, какъ зонтикъ; достигнувъ дивана, Долли падалъ на него и задыхался такъ, зло, казалось, сдѣлай онъ еще одинъ шагъ — и ему угрожаетъ смерть. Но Анастасіи онъ не позволялъ себя поддерживать. Она злобно кусала губки, когда онъ выражалъ желаніе опереться на лакея. Впрочемъ, она не возражала; вообще, съ нѣкотораго времени, она остерегалась обижать Долли, сознавая, что его присутствіе въ домѣ необходимо для ея собственнаго спокойствія и выгоды.

Но Боба она все-таки держала въ домѣ (къ большому ущербу въ занятіяхъ этого талантливаго дантиста), держала, какъ сильнаго, мускулистаго палача, который можетъ пригодиться въ случаѣ новаго побѣга Долли.

— Зачѣмъ этотъ человѣкъ здѣсь? спросилъ разъ Долли.

— Какой человѣкъ, мой милый? спросила у него Анастасія, думая, что мозгъ мужа въ разстройствѣ и ему представляются привидѣнія.

— Вашъ братъ, отвѣчалъ Долли.

— Онъ гоститъ у меня, мой дорогой, возразила Анастасія, съ трудомъ сдерживая горечь при названіи такого прекраснаго юноши, какъ Бобъ, просто «человѣковъ».

— Я желаю, чтобы онъ немедленно оставилъ мой домъ, приказалъ Долли.

— Тамъ-какъ онъ мой близкій и кровный родственникъ, мистеръ Икль, возразила Стаси съ пламеннымъ достоинствомъ: — то, я думаю, вы могли бы менѣе рѣзко о немъ выражаться. Но онъ уйдетъ, мой милый! Я на все готова, чтобы вамъ угодить, мой дорогой!

Оставивъ мужа, она поспѣшила въ Бобу.

— Бобъ, милый! онъ говоритъ, что вы должны уйти отсюда, но не безпокойтесь: только не будьте у него на глазахъ, вотъ и все!

Когда жена говоритъ о своемъ мужѣ «онъ» и входитъ въ соглашеніи съ братомъ, какъ бы провести его, то я всегда считаю это вѣрнымъ знакомъ, что лэди уже совершенно покончила съ любовью — и мои догадки всегда бываютъ вѣрны. Долли, по одному табачному запаху, зналъ, что Бобъ все еще оставался въ домѣ; онъ хорошо понималъ и то, что этого, многообѣщающаго молодаго храбреца, удерживали въ качествѣ стража и наблюдателя надъ нимъ, Долли. Однакожъ, когда нахальный юноша появился однажды за обѣдомъ, Долли спокойно перенесъ его присутствіе, вмѣсто того, чтобы позвонить и послать за полисменомъ. Эта нерѣшительность стоила ему потери власти.

Первая серьезная стычка, возобновившая непріятныя дѣйствія, случилась по поводу того, что Долли, который уже кончилъ леченіе, однажды утромъ прогналъ своего лакея за грубости.

Безтолковый слуга потерялъ мѣсто, поддавшись дурнымъ внушеніямъ мистера Боба де-Када, который съ нимъ свелъ компанію. Они играли по пенсу въ карты, обокрали погребъ съ виномъ, и роспили свою добычу сидя въ кладовой съ трубками. Бобъ взялъ въ займы нѣсколько шиллинговъ изъ плисовыхъ кармановъ пріятеля, и въ заключеніе, подбилъ этого глупца наговорить Долли грубостей.

— Не обращайте вниманія на слова этого дурака, совѣтовалъ Бобъ: — я васъ поддержу, Анастасія также.

Я до сихъ поръ твердо убѣжденъ, что именно по внушенію Боба этотъ малый, передъ уходомъ своимъ изъ дому, разорвалъ свои плисовые брюки и каштановаго цвѣта ливрею; впрочемъ, на подобномъ святотатствѣ страшно остановиться, и я не буду болѣе говорить объ этомъ предметѣ.

Анастасія была чрезвычайно раздражена тѣмъ, что мистеръ Икль позволилъ себѣ вмѣшиваться въ дѣла съ прислугой; но, сдержавъ гнѣвъ, стала пріискивать новаго лакея. Она занималась списываніемъ нѣсколькихъ объявленій изъ «Times», когда Долли, успѣвшій запастись мужествомъ, прервалъ ея работу.

— Мистриссъ Икль, сказалъ онъ (теперь онъ уже не называлъ ее Анастасіей): — съ вашего позволенія, я буду нанимать нашу мужскую прислугу. Это будетъ лучше. Я имѣю на то свои причины.

Милая женщина едва вѣрила своимъ ушамъ.

— Что вы сказали, мистеръ Икль? спросила она.

— Я нахожу неудобнымъ, мистриссъ Икль, чтобъ женщина толковала съ цѣлой толпой мужчинъ. Это неприлично, отвѣчалъ Долли, несмотря на все.

— Неприлично, мистеръ Икль? такъ ли я воняла? Вы говорите, что я виновна въ неприличныхъ поступкахъ? Прекрасно, сэръ! только этого недоставало!

— Прошу замѣтить, что всѣ слуги, которые будутъ искать у насъ мѣста, должны являться ко мнѣ, мистриссъ Икль, продолжалъ Долли.

— Не знаю, мистеръ Икль, каковъ законъ нашей страны, продолжала Анастасіи съ убійственнымъ величіемъ въ осанкѣ:- но едва ли онъ позволяетъ мужу называть жену грубой, нескромной, непристойной женщиной! Судьи страны, сэръ, рѣшатъ этотъ вопросъ о мужской прислугѣ. Я не берусь рѣшать его.

— Это будетъ рѣшено, мистриссъ Икль, спокойно сказалъ Долли. — Въ моемъ собственномъ домѣ позвольте мнѣ быть судьей, что хорошо и прилично.

— Вы раскаетесь въ этомъ, сэръ, свирѣпо крикнула красавица. — Вы осмѣлились обвинить меня въ неприличномъ обращеніи съ толпой мужчинъ; это ваши собственныя слова, сэръ, съ толпой мужчинъ! Я передамъ это на усмотрѣніе суда, сэръ! Потому только, что я сдѣлала глупость, выйдя замужъ за идіота, я не должна открывать рта! Я не смѣю сказать слова никому изъ вашей отвратительной братіи! Mы живемъ не въ Турціи, мистеръ Икль! Не въ Турціи, сэръ! Мы, слава Богу, не невольницы, сэръ! A имѣю ли я право говорить съ мясникомъ, съ булочникомъ и съ продавцемъ молока, скажите, пожалуйста? Быть можетъ, и это неприлично, мистеръ Икль?

— Я не желаю входить въ обсужденіе по этому предмету, мистриссъ Икль, возразилъ Долли: — вы слышали, что я сказалъ, и этого довольно.

Онъ могъ считать это достаточнымъ, но не такъ смотрѣла на дѣло оскорбленная лэди. За обѣдомъ, въ тотъ же день, она принялась колоть и жалить самымъ язвительнымъ образомъ Долли, по поводу его тонкихъ понятій о приличіи.

— Если бы это не было неприлично, Бобъ, сказала мистриссъ Икль съ ужасающею выразительностью въ голосѣ: — я взяла бы другую картофелину.

— Сдѣлайте, пожалуйста, такое неприличіе, Бобъ, налейте мнѣ стаканъ хересу, замѣтила она въ концѣ обѣда.

— Какъ вы можете, Бобъ, быть до такой степени неприличны, что говорите, въ присутствіи дамы, о занятіяхъ медиковъ — развѣ вы не знаете, что они составляютъ гадкую толпу мужчинъ? саркастически щебетала красавица.

Но Долли молча ѣлъ и не выказывалъ даже признаковъ неудовольствія.

Война возобновилась и, мало-по-малу, пріобрѣла убійственную ему. При помощи Боба, мистриссъ Икль могла совершать великіе и свирѣпые подвиги.

— О, мой милый Робертъ, говорила она благородному юношѣ де-Каду:- что бы вы ни дѣлали, никогда не будьте грубы съ своей бѣдной женой. Это такъ низко, такъ отвратительно! Я питаю величайшее презрѣніе въ низкимъ, грубимъ, гадкимъ мужьямъ! никогда не дѣлайте такъ, милый Бобъ, или на васъ всѣ станутъ указывать, какъ на самую отвратительную гадину, какая только есть на свѣтѣ!

Разъ она замѣтила:

— Вы помните, Бобъ, молодаго мистера Гурди, прекраснаго молодаго джентльмена съ выразительными чертами лица, который былъ, кажется, литографомъ индійскаго принца, и такъ былъ влюбленъ въ меня? Знаете, это извѣстный органный мастеръ, фирма Хурди, Чурди и К°? что это былъ за милый, восхитительный человѣкъ!

— Въ самомъ дѣлѣ? отозвался Бобъ, видя, что тутъ наносился ударъ Долли, и съ удовольствіемъ играя свою роль.

— Я, кажется, никогда вамъ не говорила, что онъ дѣлалъ мнѣ предложеніе? Но онъ опоздалъ, бѣдный! я уже была обручена. Это былъ прелестный, высокаго роста молодой человѣкъ. Хотела бы я, чтобъ вы видѣли, какъ онъ рвалъ на себѣ волосы, когда я сказала ему роковую новость, — такіе волнистые, кудрявые волосы! Я нашла его локонъ гдѣ-то на лѣстницѣ; я покажу его вамъ, напомните когда-нибудь!

Это былъ тяжелый ударъ, но Долли выдержалъ его, даже не пошевельнувшись въ своемъ креслѣ.

Любимымъ ея маневромъ было развертывать письмо, будто бы полученное недавно изъ дому отъ милой мамаши, и, по поводу этого, дѣлать самыя оскорбительныя размышленія относительно поведенія мистера Икля.

— Я получила такое нѣжное, любящее письмо отъ мамаши, Бобъ, обыкновенно начинала она: — письмо, такъ прекрасно написанное, полное такихъ добрыхъ совѣтовъ! Я вамъ прочту изъ него нѣкоторыя мѣста. Послушайте, милый, это дѣйствуетъ очень успокоительно: «знаю, моя дорогая Анастасія, что вы терпите душевныя и тѣлесныя мученія отъ своего низкаго мужа. Любимая моя, вы стоили лучшей участи! Онъ очень ужасный человѣкъ. Вспыльчивый, грубый, гадкій, низкій и трусливый. Не завидую вашей долѣ. Удивляюсь только, какъ вы его не оставите. Еслибы вы не были такою кроткою, любящею, благородною женщиною, и притомъ преданною англиканской церкви, то уже давно бросили бы это чудовище!» Ахъ, Бобъ! прочитавъ такое письмо, я чувствую въ себѣ новыя силы. Дорогая мамаша!