Сергей Гаврилов - Закон О.М.а Страница 20

Шония не мог отказать депутату. Он был обязан Сидору всем: должностью, нынешним благополучием и стабильной крышей. Пришлось, естественно, всё делать тихо, без доклада Мамуту, который не любил незапланированных движений за своей спиной. Пауль Ланге должен был «выздороветь» не раньше определённой даты.

Три недели головной боли. Вазген поморщился. Пока всё идёт правильно. Он задействовал исключительно надёжных людей. Да и ничего, собственно говоря, не произошло. Заметили аварию на трассе, оказали иностранцу первую помощь. Затем предложили ему отлежаться не в казенной больничке, а в домашней обстановке, при полном медицинском уходе. Проявили украинское гостеприимство, доктора взяли из частной клиники… Тимуровцы! Всё! Хватит себя заводить!

- Лёня, - Шония позвал охранника, - машину пробили?

- Да, стоит на балансе их киевского офиса.

- Где она сейчас?

- В болоте, там всё чисто.

- Сурок где?

- В комнате охранников.

- Зови.

Вазген повернулся к окну и отогнул штору. Задний двор был чисто подметен, сугробы аккуратными холмами отбили автостоянку.Три недели, три недели… три недели пролетели.

- Вадим, чего бледный такой? Всё в порядке?

- В порядке, Вазген Анатольевич. Мало спал, снег ночью грёб.

- Так, слушай внимательно. В левом флигеле остаются два человека. Они поживут там. Будет приходить дополнительно три раза в неделю кухарка и раз в день – медсестра. Вот их фамилии и копии документов, оставь на пульте для сменщика. В остальном без изменений. Ясно?

- Яснее некуда.

- Хорошо. Иди. Всё, народ, - обернулся к присутствующим, - по коням.

Уехали, слава богу. Нужно теперь как-то выпихнуть девку. Если её кто заметит – мне кранты. Сурок через три ступеньки взбежал на второй этаж. Дверь в хозяйскую спальню была открыта.Блин! Я ж ей сказал, чтоб не дергалась. Он быстро вошёл в комнату…

- Вадим, что тебе тут надо? – в хозяйской спальне, у кровати, с тряпкой в руках ползала уборщица Зина. Сурок остолбенел. Какого чёрта припёрлась? Как вошла? Я не заметил.

- Здравствуйте, Зинаида Степановна, с улицы штора открытая колышется. Вы ж знаете, Вазген не любит сквозняков…

- Это я её, наверное, задела, сейчас закончу всё и прикрою, как положено.

- Добре, ключи на пост потом занесёте.

Так. В гардеробной она убирает не часто. Если сегодня её туда занесёт, мне нужно будет искать новую работу. А может, и голову. Через два часа уборщица оставила ключи и попрощалась. Сурок вбежал в спальню, рывком открыл дверь. На полке для обуви безмятежно спала Олеся Макаронова.

***

- Не морочьте мне голову. Стойте на месте и никуда не двигайтесь! Сейчас пришлю машину. Действуйте по инструкции: один за рулём, другой - в двух метрах от бампера. Всё! Разбор полетов в офисе!

Шония по телефону распекал нерадивых инкассаторов, которые с дневной выручкой целого супермаркета «въехали» на Октябрьском перегоне в молоковоз со скромной надписью «Президент». Гоняют с включёнными мигалками, как на пожар. Твоя задача – бабки в целости привезти, а не ралли выиграть. Летают, мать твою, пилоты!

В приёмной у Вазгена толпились люди, ожидая распоряжений. Обычная банковская текучка. Постучал в дверь и вошёл дежурный охранник.

- Вазген Анатольевич…

- Что тебе?

- Вот, - протянул фотографию. – У вас в спальне уборщица нашла под кроватью.

- Интересная картинка.

- Родственник?

- Одноклассник.

Суровый взгляд старика с фотографии заставил вздрогнуть. Включилась профессиональная память. Он где-то видел это лицо. Вспомнил! Когда готовились принимать немца, собирали о нём всю информацию.

Через полчаса Вазгену положили на стол цветныераспечатки из Facebook. Семейные фотографии «пациента». Пауль Ланге на яхте с девушкой, на ипподроме с друзьями, на рок-концерте с другой девушкой… вот он в кругу семьи… Ага, наконец-то, этот старик.

Хм-м-м. Дед клиента. Ого! Военные фото. Какой красавец в мундире! Железный крест, какие-то награды, а вот это, кажется, нашивки за ранения. Герой… Только кого этот герой караулил в моей спальне?

Шония был смелым человеком, но опасался вещей, выходивших за рамки привычного осмысления. Кто-то хотел его сильно подставить при помощи этого фото.Расчёт простой: обыск, запертый «больной», протокол, плюс фотография – как дополнительная улика, указывающая на тщательную разработку всех деталей похищения иностранного гражданина. Это как пакетик с героином.

Но кто? Эсбэушники так топорно не работают. Здесь что-то не так. Или это игра, в которой его используют как болвана, или месть. Вазген мысленно перебрал всю обслугу. Кто принёс фотографию немца? Сурок? Вальдек? Шония перевернул фото старика и увидел на обратной стороне штамп брачного агентства «Луч надежды».

Вот оно как! Кто у нас специалист по одиноким тёткам? Топотун! Ну да, перед отъездом он подменял Сурка на вахте, затем я его выгнал. Мстит? Кто его зарядил на меня? Разберёмся. Где он сейчас болтается? Ничего, найду, Николаев – город маленький. Э-эх, Топотун, Топотун. Опять с тобой проблемы…

ТОПОТУН

Бывший охранник Николаевского филиала «АКТИВ-банка» Топотун – в миру Тимофеев Иван Ильич – сидел в занюханной кафешке «Серебряная рыбка» на улице Дзержинского и тупо набирался алкоголем. Он не пил почти десять лет, потому водка его поначалу не брала. Бутылка подходила к концу, а он ни в одном глазу. В полутёмном зале было накурено и людно. Компания парней за соседним столом шумно отмечала День защитника отечества.

Защитники, твою мать… Дети игровых приставок. Тяжелее собственного члена в руках ничего не держали. Чмо, мусор человеческий. Иван потрогал левую сторону головы. Большой ватный пластырь цеплялся за воротник меховой куртки. В больнице аккуратно отстригли лохмотья простреленного уха, оставшиеся на левой стороне черепа.

Молодые парни сдвинули столы, к ним подсели две смазливые девчонки. Сквозь дым и гам доносились обрывки военной географии: Гудермес, Шали, Бамут… блокпост… Топотун поднял глаза на пьяных соседей. Самому старшему лет двадцать пять.Бойцы вспоминают минувшие дни. Чужая война… чужое отечество. Своё отечество давно пропили… Разворовали, суки, всё.

Водка начала действовать. Вслед за теплом накатило раздражение, которое копилось в последнее время. Отлаженная жизнь полетела под откос. Сначала мыл сортиры, затем отобрали надбавку, потом вовсе выгнали, да ещё и ухо отстрелили. Сейчас без работы, накопленное утекает сквозь пальцы. Топотун заказал ещё сто граммов и выпил махом.

Пьяный спор за соседним столом обострял неприятие происходящего. Три парня, перебивая друг друга, рисовались перед девчонками.

- … У чечен БМД никогда не было. Они к нашемубатальонному несколько раз подкатывались, купить хотели. Он не дал…

- … Да были у них грузинские легкие, а наши только потом с бэтээрами подтянулись. В Аргунском ущелье они их в капониры зарывали

… Суки! Достали!

- Эй, вояки-ссыкуны! – бывший охранник грохнул стаканом по столу. – Орать нельзя потише? Защитнички, мать вашу! Не одни здесь! В зале замолчали. Головы повернулись в сторону Топотуна, на дальних столах тоже затихли. - Базар умерьте, салабоны. Раскудахтались… ещё тут спойте про Афган, ветераны хреновы…

Стало совсем тихо. Затем поднялся осторожный гул.

- Дядя, ты чё, с дуба рухнул? – высокий парень в распахнутой куртке вальяжно откинулся на стуле. – Контузило на ухо? Сейчас второе оторвём, убавим громкость…

Сильная рука удержала Топотуна на стуле. Иван резко обернулся, чтобы ударить наглеца. За спиной стояла инвалидная коляска, в которой сидел его одноклассник Вова Рыбаченко.

- Остынь, Ваня, зачем детей дразнишь? – инвалид-афганец повернулся к пьяной компании. – Лёша и Дима, домой – завтра тренировка. Забыли? Максим, давай сюда… – Вальяжный парень в куртке покорно подошёл. – Сходи в гараж, возьми в бардачке флягу. Сейчас, Иван, презентую тебе мой эксклюзивный напиток.

Все поименованные быстро испарились.

- Кто это, Вова? Твои бойцы? – обернулся Топотун к другу.

- Нет, Ваня, скорее – подопечные. Шалопаи местные. Приглядываю тут за ними понемногу. Как ты?

Вернулся из гаража Максим. Эксклюзивный напиток оказался медицинским спиртом – «девяносто шесть процентов чистой радости». Развели апельсиновымсоком и просидели в кафешке до закрытия. Рыбаченко пил мало, больше слушал. Топотуна развезло, он поначалу невнятно говорил о жизненных перипетиях. Затем вошёл во вкус и нарисовал складную картинку своего бытия.