Франц Кафка - Америка Страница 21

— Конечно, — ответил Карл, — я не могу здесь ничего получить.

— В таком случае пойдем со мной, малыш, — сказала она, прощаясь со знакомым, снявшим свою шляпу, что здесь казалось невероятным проявлением учтивости, взяла Карла за руку и направилась к буфету; отодвинув одного из посетителей, женщина открыла откидную дверцу, пересекла свободное пространство за стойкой, где надо было остерегаться без устали снующих буфетчиков, открыла неприметную дверь, и они очутились в большой прохладной кладовой. «Надо знать, что к чему, вот то-то и оно», — подумал Карл.

— Итак, чего вы хотите? — спросила она и услужливо склонилась перед ним. Женщина была очень толстая, прямо необъятная, но лицо — конечно, сравнительно с фигурой — было почти миловидным. Карл едва не соблазнился при виде множества продуктов, в образцовом порядке размещенных на полках и столах, быстренько придумать более изысканный ужин, особенно потому, что надеялся у. этой влиятельной женщины на скидку, но в конце концов, так ничего и не придумав, назвал все тот же шпик, хлеб и пиво.

— И больше ничего? — спросила женщина.

— Нет, благодарю, — сказал Карл, — но на троих. На вопрос женщины Карл в двух словах сообщил о своих товарищах; он обрадовался, что она проявила к ним интерес.

— Но ведь это пища арестантов, — сказала женщина, ожидая, видимо, следующих пожеланий Карла. А тот опасался, что она не захочет брать с него денег, и потому молчал.

— Сейчас мы все подберем, — сообщила женщина, с удивительной при ее полноте подвижностью направилась к столу, длинным, тонким, похожим на пилу ножом отрезала огромный кусок сала с мясными прожилками, взяла с полки каравай хлеба, подняла с пола три бутылки пива и сложила все это в легкую соломенную корзинку, которую и протянула Карлу. Попутно она объясняла ему, что привела его сюда потому, что, несмотря на быстрое потребление, продукты там, в буфете, из-за чада и разнообразных испарений скоро теряют свежесть. Впрочем, для тамошних посетителей сойдет и это. Карл ничего не сказал, не зная, чем заслужил такое отличительное обращение. Он подумал о своих товарищах, которые, вероятно, при всем своем знании Америки вряд ли попали бы в эту кладовую и принуждены были бы довольствоваться испорченной пищей из буфета. Здесь не было слышно из зала ни звука — должно быть, кирпичная кладка была очень толстой, чтобы поддерживать низкую температуру под этими сводами. Карл уже некоторое время держал корзинку в руке, но не вспоминал ни об оплате, ни об уходе. Только когда женщина хотела было положить в корзинку бутылку, вроде тех, что стояли на столах в зале, он, вздрогнув, поблагодарил.

— Далеко ли вам еще идти? — спросила женщина.

— До Баттерфорда, — ответил Карл.

— Это очень далеко.

— Еще день пути.

— Не дальше? — спросила женщина.

— О нет.

Женщина передвинула на столе какие-то предметы, наводя порядок; вошел буфетчик, обвел взглядом помещение и, когда женщина указала на большое блюдо с грудой сардин, посыпанных петрушкой, унес это блюдо на высоко поднятых руках в зал.

— Почему же вы, собственно, решили ночевать под открытым небом? — спросила женщина. — Здесь достаточно места. Отдохните у нас в гостинице.

Для Карла это предложение было очень соблазнительно, особенно потому, что прошлую ночь он провел так скверно.

— Мой багаж там, на улице, — помедлив, ответил он не без некоторой рисовки.

— Так несите его сюда, — сказала женщина, — это не помеха.

— А мои товарищи! — вскричал Карл и тут же сообразил, что они-то, конечно, помехой будут.

— Разумеется, они тоже могут переночевать здесь, — сказала женщина. — Приходите же! Не заставляйте себя упрашивать!

— Мои товарищи — бравые ребята, только не очень опрятные, — сказал Карл.

— Разве вы не видели, какая в зале грязь? — спросила женщина и поморщилась. — К нам даже самое отребье заходит. Итак, я сейчас велю приготовить три кровати. Правда, на чердаке, ведь гостиница переполнена, я и сама перебралась на чердак, но это все равно лучше, чем под открытым небом.

— Я не могу привести с собой товарищей, — сказал Карл. Он представил себе, сколько шума наделали бы эти двое в коридорах столь приличной гостиницы; Робинсон все перепачкал бы, а Деламарш непременно начал бы приставать к этой женщине.

— Не понимаю, почему это невозможно, — сказала женщина, — но, если вам так хочется, оставьте своих товарищей на воздухе и приходите к нам один.

— Нет, так не пойдет, — возразил Карл, — это мои товарищи, и я должен остаться с ними.

— Вы упрямец, — заметила женщина и отвернулась, — к вам относятся по-доброму, стараются помочь, а вы отбиваетесь изо всех сил.

Карл все это сознавал, но не видел иного выхода и потому только добавил:

— Примите мою величайшую благодарность за доброе ко мне отношение. — Тут он вспомнил, что еще не уплатил, и спросил, сколько с него причитается.

— Расплатитесь, когда вернете корзинку. Я должна получить ее, самое позднее, утром.

— Благодарю, — сказал Карл. Она открыла дверь, ведущую прямо на улицу, и, когда он с поклоном вышел, сказала ему вслед:

— Доброй ночи, но вы поступаете неразумно. Он был уже в нескольких шагах от нее, когда она крикнула:

— До встречи утром!

Едва очутившись на улице, он опять услышал неослабевающий шум из зала, к которому примешивались теперь звуки духового оркестра. Карл был доволен, что не пришлось выходить через зал. Все пять этажей гостиницы сейчас сияли огнями, освещая дорогу на всю ее ширину. Автомобили проносились по-прежнему, но теперь уже с интервалами; еще быстрее, чем днем, они появлялись издали, ощупывали яркими лучами фар мостовую, пересекали с побледневшими фарами освещенное пространство перед гостиницей и, полыхнув огнями, уносились дальше в темноту.

Карл обнаружил товарищей уже крепко спящими — так долго он отсутствовал. Только он собрался разложить принесенное поаппетитнее на бумаге, обнаруженной в корзинке, с тем чтобы, когда все будет готово, разбудить товарищей, как вдруг, к своему ужасу, увидел, что его чемодан раскрыт, хотя оставил он его запертым и ключ унес в кармане; половина содержимого чемодана была разбросана вокруг по траве.

— Вставайте! — крикнул он. — Вы спите, а здесь меж тем побывали воры!

— Чего-нибудь недостает? — спросил Деламарш. Робинсон, еще толком не проснувшись, ухватился за пиво.

— Я не знаю, — сказал Карл, — но чемодан открыт. Все-таки опрометчиво улечься спать и оставить чемодан без присмотра.

Деламарш и Робинсон рассмеялись, и француз сказал:

— В другой раз не уходите так надолго. Гостиница в десяти шагах, а вы потратили на дорогу туда и обратно три часа. Мы проголодались, подумали, что в вашем чемодане может оказаться что-нибудь съестное, и щекотали замок, пока он не открылся. Впрочем, ничего съестного там не было, так что можете спокойно уложить все обратно.

— Ну-ну, — сказал Карл, в оцепенении глядя на быстро пустеющую корзинку и прислушиваясь к своеобразному звуку, с которым Робинсон поглощал пиво; жидкость сначала врывалась ему в глотку, с присвистом возвращалась и в конце концов бурным потоком устремлялась в желудок.

— Наелись? — спросил Карл, когда парочка на мгновение остановилась отдышаться.

— Разве вы не поели в гостинице? — удивился Деламарш, полагая, что Карл требует своей доли.

— Если не наелись, то поторопитесь, — сказал Карл и направился к своему чемодану.

— Кажется, он не в духе, капризничает, — заметил Деламарш, обращаясь к Робинсону.

— Я не капризничаю, — сказал Карл, — но разве же порядочно — взломать в мое отсутствие чемодан и выбросить оттуда вещи. Я понимаю, среди товарищей многое позволительно, и я вполне готов кое-что допустить, но это уж слишком. Я переночую в гостинице и в Баттерфорд не пойду. Ешьте быстрее, я должен вернуть корзинку.

— Слышишь, Робинсон, — начал Деламарш, — как он заговорил, вот тебе изысканная речь. Немец есть немец. Ты меня предупреждал, но я сдуру все-таки взял его с собой. Мы оказали ему доверие, целый день тащили его с собой, потеряли из-за этого не меньше чем полдня, а теперь там, в гостинице, кто-то его поманил — и он сматывается, просто-напросто сматывается. Но поскольку он — лживый немец, он это делает не в открытую, а выискал предлог — чемодан, а поскольку он — немец хамовитый, он не может уйти, не оскорбив нашего достоинства и не обозвав нас ворами за то, что мы сыграли с его чемоданом маленькую шутку.

Карл, укладывая свои вещи и не оборачиваясь, сказал:

— Продолжайте, продолжайте, тем легче мне будет уйти. Я прекрасно знаю, что такое товарищество. В Европе у меня тоже были друзья, и ни один не упрекнет меня в том, что я обманывал или интриговал против него. Правда, сейчас мы потеряли контакт, но, если я вернусь в Европу, все меня встретят по-доброму и тотчас признают во мне друга. А вы, Деламарш, и вы, Робинсон, смеете говорить, будто я вас предал, притом что вы — а я никоим образом не намерен это замалчивать — проявили ко мне дружеское участие и обещали добиться для меня место ученика в Баттерфордс! Нет, здесь нечто другое. У вас ничего нет, но это ни в коей мере не унижает вас в моих глазах, однако вы завидуете моему мизерному имуществу и потому стараетесь меня унизить, — вот этого я вынести не могу. А теперь, взломав мой чемодан, вы даже не подумали извиниться, наоборот, вы оскорбляете меня и мою нацию, а тем самым лишаете меня всякой возможности остаться с вами. Впрочем, в сущности, речь не о вас, Робинсон. Мне просто жаль, что по слабости характера вы слишком уж подпали под влияние Деламарша.