Дин Лин - Солнце над рекой Сангань Страница 21

— Не сама я к ним убежала, — разрыдалась вторая дочь Гу Юна, — это вы отдали меня замуж из страха перед Цянь Вэнь-гуем! Вот отчего у вас такая родня! А если коммунисты теперь требуют вашу землю, при чем тут я?.. Кто заставлял вас покупать так много земли? Пусть коммунисты ее у вас отнимают. Недовольны, так идите и жалуйтесь начальникам. За что же меня-то гнать?

— Ты дальше своего носа не видишь! — накинулся на отца Гу Шунь. — Лучше самим отдать, чем дожидаться, пока с нами начнут рассчитываться. Оставим себе земли, сколько нужно, чтобы прокормиться. Отец! Дядя! Скажите одно слово — и я пойду к Чжан Юй-миню. Все обойдется по-хорошему.

Гу Юн не спорил, но и не соглашался. Он взял мотыгу и ушел. Дядя тоже отмалчивался.

— Давайте разделимся, — вдруг предложил старший сын. — Семья у нас большая, после раздела у каждого останется понемногу. А кто захочет, тот пускай и дарит свою землю.

— Все вы отсталые, тупые головы! — закричал, топая ногами, Гу Шунь. — И правда, с вами нужно бороться! Дождетесь. Напялят на вас бумажные колпаки, станут водить по улицам да бить!.. Будете упорствовать, я надену военную форму и пойду в армию к брату… А мою землю берите с собой хоть на тот свет.

Его слова внесли еще большее смятение. Старуха и сама плакала, и пыталась утешить плачущую дочь. Всех охватило такое отчаяние, словно в доме был покойник. И все сторонились друг друга точно враги.

После бессонной ночи старуха вдруг вспомнила о Дун Гуй-хуа. Ведь она им не чужая, и ей, как председательнице Женского союза, все должно быть известно. Вот она и велела снохе сходить к Дун Гуй-хуа… Ну и времена! Все сноси и покоряйся, как новобрачная в день свадьбы сносит грубые шутки родных мужа.

Ли Чжи-сян не знал, что посоветовать сестре. Отдать землю самим, казалось ему делом хорошим. Ведь Гу Юн сам обработать ее не может. Правда, батраков он не держит, но в горячую пору без поденщиков не обходится. Надо оставить себе столько земли, чтобы хватило на пропитание. Но бороться с ним, должно быть, не станут.

Вслух же он сказал только:

— Ваш Гу Шунь — парень грамотный, с умом. Он понимает, что жить надо по-новому. Нынче время не для тех, у кого деньги и власть, не для эксплуататоров. Хорошо, если бы твой свекор послушался его. В деревне знают, кто плох и кто хорош. И хорошего человека никто не обидит. Того, кто не сделал ничего дурного, и ночью не испугает стук в дверь. Твой свекор может не волноваться. Пусть дорога заходит в тупик, поворот всегда найдется. Придет день, когда все прояснится. У тебя у самой муж в солдатах, тебе бояться нечего, с тобой ничего не случится. Иди домой, а после завтрака я пришлю к вам жену.

Сестра Ли Чжи-сяна ушла. Дун Гуй-хуа молча принялась разводить огонь. На душе у нее было тоскливо. Если уж с Гу Юном начнут рассчитываться, значит, никому покоя не будет.

ГЛАВА XX

Колебания

Покончив с домашними делами, Дун Гуй-хуа отправилась к Гу Юну, а Ли Чжи-сян, чувствуя слабость во всем теле, остался дома и даже не пошел к дяде убирать коноплю. Но от безделья ему стало еще хуже, и он вышел на улицу. Недалеко от его дома, в тени дерева, несколько ротозеев смотрели, как режут свинью.

— Купи мяса на пельмени! Дешевле, чем на базаре! Сто шестьдесят юаней за цзинь! — смеясь сказал Ли Чжи-сяну кто-то из зевак.

— Что, больная свинья?

— Нет, здоровая.

— Да чья она? Разве можно резать скотину в такую жару? А если за день не продашь мясо? Ведь оно протухнет…

Все молчали.

— Свинья моего брата, — отозвался, наконец, совсем молоденький парень, — он решил ее прикончить. Говорят, все равно отберут. Целый год не ели мяса, попробуем хоть теперь! Что успеем продать — предадим, что останется — съедим сами. Засолим получше — не испортится. Нести тушу на базар брат не захотел: не стоит, говорит, тратить силы. — Все кругом рассмеялись.

— Ведь разговор идет о богатых, а твоему брату до них далеко. Что ему торопиться?

— Ну и жадный у тебя брат, — добавил кто-то, — подумаешь, какая беда! Одна свинья стала бы общей! В деревне побольше двухсот семей, и все вам родня: кто по отцу, а кто по матери. Все равно всех позовете в гости отведать свинины!

Ли Чжи-сян отошел, даже не спросив, почему люди не пошли работать в поле. На главной улице ему встретился Ли Чан, как всегда, оживленный и веселый.

— Ты не в поле, брат? Приходи сегодня на собрание пораньше, — сказал, здороваясь, Ли Чан.

— Э-эх, — с неохотою протянул Ли Чжи-сян.

— Нужно быть решительнее, старший брат! Пришло время беднякам освободиться! Не слушай тех, кто болтает чепуху, что коммунистам, мол, жить недолго!..

Ли Чжи-сян хотел было сообщить Ли Чану о том, что слышал вчера от Ли Чжи-шоу, но раздумал и сказал только:

— В гоминдановской армии американцы. А что у нас? Эх… Мы, бедняки, — люди темные, простые, не то, что хитрецы, вроде Чжугэ Ляна с веером из гусиного пуха.

— Чего нам бояться? Отберем у него веер! — перебил его Ли Чан. — Будем держаться вместе, и страха не будет. Настроение у тебя неважное, как я погляжу.

Ли Чжи-сян промолчал, но Ли Чан все же сказал на прощанье:

— Если робеть и страшиться, новой жизни не добудешь. Приходи сегодня пораньше. Нужно тебе мозги сменить.

Ли Чжи-сян опять не ответил, но про себя подумал:

«Я и сам бы не прочь сменить мозги, да смелости не хватает. Нет, нам уж не расправить плечи; вот вы, если сумеете, держитесь крепко, не давайте снова согнуть себя…»

Вся семья дяди Ли Чжи-сяна ушла на уборку конопли, даже женщин не было дома — на двери висел замок. Удивленные соседи спрашивали участливо.

— Ты что, заболел? Побледнел-то как!

Ли Чжи-сян зашел к другому дяде. Сухонький старичок только что слез с крыши, которую обмазывал глиной. Растопырив измазанные пальцы, он повел племянника в дом.

— Отдыхаешь сегодня, не работаешь? А у меня беда! Дом совсем разваливается. Крыша протекает. Если на улице сильный дождь, в доме он, правда, слабее; зато, когда на улице перестанет, в комнате все еще льет да льет. Давно я собираюсь переехать отсюда. Столько денег уходит каждый год на починку! Хватило бы оплатить хорошую квартиру, жили бы удобнее. Но я стар, не смею и рта раскрыть. Ведь дом-то дяди Хоу Дянь-куя! Сколько уж лет я у него арендатором, да и в родстве мы с ним. Теперь для него настали черные дни. Когда стена валится, пнуть ее много охотников. Но я в таком деле не участник… Посиди у нас. Поглядим, над чем хлопочет твоя тетка.

Старик зачерпнул ковшом воду, набрал полный рот и, брызгая на руки, наскоро помыл их. Потом вытер о старую синюю безрукавку, оставляя на ней следы глины.

Хоу Чжун-цюань, которого лет сорок назад прозвали Номи[27], за то, что он был белым и толстым, теперь так высох, что походил на черствый хлебец из гречневой муки. Только живые глаза его блестели по-прежнему.

Приветливо улыбаясь, тетка спустилась с кана.

— Ах! Круглый год только и делаем, что заплаты на свои прорехи кладем. — Она собрала груду лохмотьев неопределенного цвета и сунула в изголовье кана.

— Твоя жена далеко пойдет. Совсем захлопоталась.

— Присаживайся на кан, отдохни. Ведь у тебя редко бывает свободная минута. Покурим, — сказал старик.

Вытащив из-за пояса трубку, старик предложил ее племяннику, но тот отказался. Тогда старик закурил сам и добродушно проговорил:

— Ха, не могу отказать себе в табаке. Одна радость в жизни и осталась.

— Жена твоя была вчера на собрании? А ты? О чем там говорили? — не удержалась жена Хоу Чжун-цюаня. — Слышно, опять будут рассчитываться с помещиками и землю делить. Землю будто бы дадут тому, кто на ней работает. Правда это?

— Эх ты, женщина, — перебил ее старик, — состарилась, а все суешь нос не в свое дело! Вчера со мной спорила, рвалась на собрание. А что ты там поймешь? Место ли тебе там? Пора бы остепениться, поменьше заниматься чужими делами.

— У моей жены теперь титул, точно у князя: председательница! Будто она и в самом деле на что-то годится. Не знаю, пускать ли ее на собрания. Как ты думаешь, дядя, что теперь будет? В деревне всякое болтают, — сказал Ли Чжи-сян и даже почувствовал облегчение: вот и ему есть с кем посоветоваться.

— Ты меня спрашиваешь? — сказал старик, теребя реденькую бородку и с усмешкой поглядывая на жену и племянника. — Нет, не гожусь я в советчики, неподходящий я человек. Теперь все стало по-иному. В новом мире новые повадки. Хорошо сказал вчера начальник: «Все для бедняков!» Но… моя жизнь, можно сказать, конченная. Против меня, старика, и жена и сын с дочерью. Не будь меня, они давно расправили бы плечи, освободились, разбогатели бы, ха-ха! А ты, Ли Чжи-сян, все-таки слушался бы своей жены, она человек дельный. Теперь на рассвете и курица кричит петухом. Мужчины и женщины равны, ха-ха!

— Верно люди говорят, — вмешалась тетка, — зрячий у слепого дорогу спрашивает. Уж кто в деревне известнее твоего дяди? Он даже землю вернул помещику!.. Ты спрашиваешь, что тебе делать? Дядя тебе отвечает: рабом был, рабом и оставайся. А есть нечего — затяни пояс потуже. Он всего боится, даже листа, падающего с дерева: как бы не убил. Что с ним говорить? — Впервые за всю свою жизнь тетка решилась излить свою душу, она никак не могла примириться с тем, что упрямый старик вернул землю помещику.