Василий Аксенов - Пора, мой друг, пора Страница 21

Две парочки отплясывали на мостках, Миша хлопал в ладоши.

Потом они пошли обедать. Решено было веселиться остаток дня, весь вечер и всю ночь до утра, прямо до Таниного самолета.

За обедом на открытой террасе кафе они взяли коньяку, захмелели, ели много и вкусно, шумно разговаривали.

Солнце краешком уже задело воду. От горизонта прямо в кафе катились красные волны. За стеклом был виден саксофонист в темных очках. Он задумчиво выводил какую-то неслышную здесь мелодию.

Они сидели за столом, поднимали рюмки, подмигивали друг другу.

– На Гавайских островах любимый спорт – плаванье по волнам на доске. Безумно сложная штука, – говорил Олег.

– Я, помню, был на соревнованиях во Львове. Так вот, выдали нам талоны на питание, а мы с Гошей Масловым… – рассказывал Эдуард.

– Таня, у тебя в Москве много подруг? – спросил Миша.

– Наш режиссер тиран, невозможный тип, – жаловалась Таня.

– Конечно, доска не простая, специальной выработки, стоит тысячу долларов.

– А Кольчугин – это просто террорист.

– А Гошка Маслов – страшный заводила.

– У меня есть идея в зимние каникулы снять хату под Ленинградом.

– Главное, не упасть и стараться держаться на гребне волны.

– Так мне все надоело, а еще павильоны, озвучивание, ужас!

– У них там плешка возле памятника Мицкевичу.

– К Новому году, думаю, у нас будет мотор.

– Важно не потерять доску. Это позор для спортсмена.

– Вчера опять звонили из Ленинграда.

– А они, понимаешь, любительницы кофе с коньяком.

– Вы видели новую модель «Москвича»?

– Эта традиция идет еще от древних гавайцев.

– Крутят тебя, как куклу, перед камерой.

– Ну, ясное дело, он ей делает «ерша».

– Отличная отделка. Корпус типа «фургон».

– Как вы думаете, смог бы я проплыть на доске? – спросил Олег.

– Гаврилова получает по высшей ставке, а я что, рыжая, что ли? – сказала Таня.

– И вдруг вваливаются те пижоны, которых и не звали, – сказал Эдуард.

– Один малый в Москве достал «Альфа-Ромео», – сказал Миша.

– Тише! – крикнул Олег и ударил ладонью по столу.

– Я спрашиваю: смог бы я проплыть, стоя на такой доске, или нет?

– Что ты такое говоришь? – удивилась Таня.

Олег закусил губу и зло посмотрел на всех.

– Конечно, смог бы, Олежка. Каждому ясно, что смог бы, – сказал ему Кянукук.

– Действительно, это несправедливо, – сказал он Тане.

– Скажи, пожалуйста, «Альфа-Ромео», – сказал он Мише.

– Ну и что дальше было? – спросил он у Эдуарда.

– Ага, тут Гошка Маслов преподносит одному по кумполу, – обрадовался Эдуард.

– Кретин, – процедил сквозь зубы Олег.

– Что-о? – Эдуард отшвырнул вилку и уставился на Олега. – Что ты сказал?

– Я сказал, что ты кретин, – мирно улыбнулся Олег.

– Ах так! – Эдуард встал и подошел к Олегу. – Хорош дружок, нечего сказать. Ты думаешь, если я на твои деньги сейчас киряю, то ты можешь… А ты-то знаешь, кто ты такой? Знаешь, нет?

Хочешь, скажу?

Кянукук похолодел и вцепился пальцами в стол. Он знал, что сейчас Эдуард скажет как раз то, после чего Олег двинет Эдуарду. Он уже видел, как летит в сторону Эдуард и сразу вскакивает, ощерясь, и видел боксерскую стойку Олега. Таня была бледна. Миша выжидательно улыбался. Эдуард нагнулся к уху Олега, чтобы сказать ему, кто он такой. Кянукук вскочил и закричал:

– Ребята, одну минуточку! Я предлагаю тост за полковника Кянукука, за его счастливое плаванье. Ведь я, друзья, скоро ухожу в Атлантику. Жду, когда придет плавбаза «Петропавловск».

Уже оформляюсь, вот как.

– Капитаном оформляешься, Кяну? – спросил Миша.

– Помполитом, – буркнул Эдуард.

– Первая удачная острота за сезон, – сказал Олег.

– Ты-то уж больно остер, – огрызнулся Эдуард.

– А как же Лилиан, Витя? – вставила находчивая Таня.

– Бедная моя Лилиан, – театрально вздохнул Кянукук.

– Как поется в песне: «Ты стояла в белом платье и платком махала».

Все засмеялись, начались общие упражнения на тему «Лилиан», общее веселье, посыпались шуточки, и конфликт был забыт.

После обеда отправились в город. Эдуард оседлал свой мотоцикл, Миша прыгнул в коляску. Олег сел за руль «Волги», Таня рядом с ним, Кянукук развалился на заднем сиденье один.

Помчались. Началась гонка. Эдуард сразу ушел вперед, Миша оборачивался, корчил зверскую рожу, «строчил из автомата».

Олег нагонял. Таня обняла его за шею.

– Подожди, девочка. Принципиальная гонка, – сквозь зубы процедил Олег.

Не задумываясь, он сделал левый обгон автобуса и сравнялся с мотоциклом. Кянукук «метнул гранату». Олег вырвался вперед метров на сто. Оглянулся и оскалился. Сзади с проселочной дороги на шоссе выворачивал мотоцикл автоинспектора, преграждая путь Эдуарду.

– Ты мальчишка! – воскликнула Таня.

– Нет, – коротко бросил Олег.

– А я хочу, чтобы ты был мальчишкой, – закапризничала она.

– Ну, хорошо, – согласился он.

Кянукук посмотрел на их затылки и вдруг почувствовал, что ему очень хочется дать Олегу ребром ладони по шее.

Море скрылось. По обеим сторонам шоссе теперь тянулись сосновые леса. Справа, там, где было невидимое сейчас море, над соснами висели розовые и фиолетовые облака. В соснах иногда мелькали белые рубашки, по обочинам тихо проезжали велосипедисты, перед дачами люди играли в бадминтон.

Кянукук подумал, что он напрасно сидит здесь на заднем сиденье чужой «Волги», что напрасно он остановил драку Олега и Эдуарда: пусть бы как следует накостыляли друг другу – напрасно он смотрит на затылки этих двух людей, лучше бы сейчас на лихтере поиграть с детьми, дождаться матросов и спеть им какие-нибудь песни, помечтать о приходе «Петропавловска», а это все – напрасное, напрасное и ненужное – ну, хорошо – в последний уж раз – ну, черт с ним – ведь в самый последний.

– Спички, друг мой Кяну, спички! – воскликнул Олег.

Кянукук перегнулся через спинку и дал ему прикурить.

Вперединесколькомашинмедленно объезжали асфальтоукладчик. Пришлось и Олегу сбросить скорость.

Асфальтоукладчик своей странной формой походил на гигантскую черную пишущую машинку древних времен. Над ним струился нагретый воздух. Внизу, у его подножия, полыхал огонь. Девушки в вылинявших майках и ситцевых шароварах шуровали лопатами ноздреватую черную массу. За рычагами сидел костлявый парень в бабьем платке, по-пиратски обмотанном вокруг головы. За укладчиком тянулась широкая дымящаяся полоса нового асфальта.

Там еще подрабатывал каток.

«Вот работают, – подумал Кянукук, глядя на девушек, на парня, на асфальтоукладчик и каток. – Молодцы!»

Через несколько минут они уже въезжали в предместье, где шла тихая вечерняя жизнь: у ворот деревянного дома стояли солдат с девушкой, группа мужчин освежалась пивом у голубого ларечка, около столба с репродуктором слушала футбольный репортаж другая группа – в переулках лежала мягкая коричневая пыль, ватага ребят бежала куда-то с мячом, а один их сверстник тихо сидел возле забора и что-то строгал.

«Так вот и я в Свердловске всегда уединялся от ребят, – подумал Кянукук. – Если бы не уединялся, небось не вырос бы таким».

Мальчик скользнул взглядом по их машине. У него был крутой лобик, и волосы ежиком, и внимательные добрые глаза.

«Мне бы такого внука к старости бог послал», – подумал Кянукук.

Он стал ждать в вестибюле гостиницы, пока «ребятишки» переоденутся. Сел на диван и углубился в чтение проспекта, возвещавшего сразу на четырех языках об удобствах гостиницы и красотах побережья. Вскоре он заметил в толпе приезжающих и отъезжающих, иностранцев и наших, итальянского певца Марио Чинечетти. Марио уныло беседовал со строгим гражданином явно не артистического вида. Кянукук привстал и поприветствовал итальянца:

– Салют, Марио! Привет представителям стиля «прогрессив»!

Певец, вместо того, чтобы бурно ответить на приветствие, только вяло помахал ему: подожди, мол. Что такое?

Марио кивнул несколько раз серьезному гражданину, получил из его рук какую-то бумажку, вздохнув, сунул ее в карман, подошел к Кянукуку и сел рядом на диван.

– Все, – сказал он, – нащупали. Придется возвращаться.

– Куда? – изумился Кянукук. – Неужто в Геную?

– В Вологду, – ответил Марио. – Я в Вологде живу.

– То есть? – опешил Кянукук.

– Вообще-то я ленинградец, – загорячился Марио. – Понимаешь, старик, выселили в административном порядке.

Несправедливость, понимаешь? Сиди теперь и тухни в этой Вологде.

– Фарцовка, что ли? – смекнул Кянукук.

– Грехи молодости, – уклончиво ответил «итальянец».

– Ничем не могу помочь, Марио, – вздохнул Кянукук.