Исаак Башевис-Зингер - Сатана в Горае. Повесть о былых временах Страница 21

Вечером в местечке так тихо, будто жители вымерли. Воздух синеет, как страницы старых книг. Стоят полуразрушенные дома, словно после погрома. Служанки несут ведра с водой, и кажется, что собираются обмывать покойника. Тянет гарью и чем-то тухлым, как после пожара. Мужья сонными голосами читают псалмы в синагоге, будто молятся о тяжелобольном, жены толпятся у дверей. Говорят шепотом, оглядываются по сторонам, словно боятся, что услышит кто-то посторонний. Разрешают детям играть с бусами: пусть хоть порвут, лишь бы молчали. Одна из женщин заметила, что надо бы починить дом, да и вообще выкинуть из головы эти глупости: не придет Мессия в Горай… Но на нее накричали, погрозили кулаком и посоветовали закрыть рот. Напомнили, кто она сама и кто ее родители. Все говорят о том, что беспокоит каждого. Качают головами, сплевывают, сморкаются и повторяют:

— Чтоб это был последний испорченный праздник, Господи!

— Чтоб нам уже порадоваться после всех этих несчастий!..

Глава 9

ЗЛО ПРИХОДИТ В МИР

В третий день Кущей на Горай обрушился потоп. Дождь лил три дня и три ночи кряду. Река вышла из берегов, снесла мельничные шлюзы, прорвала плотину, затопила низины. Во всех домах женщины, закатав до колен подолы, горшками и ведрами вычерпывали воду, как на корабле, получившем пробоину, но это не помогало, вода тут же набиралась снова. Ледяной ветер срывал с крыш остатки гонта. Окна в домах были заткнуты тряпьем, трудно было найти хоть одно полено, чтобы растопить печь. Дети простужались, кашляли, чихали. Вернулись прошедшие за лето болезни, у кого-то снова потекло из ушка, у кого-то выступила сыпь на коже. От избытка мясной пищи у детей болели животы, многие страдали тошнотой или поносом. Матери прибегали в синагогу, зажигали свечи. Ученики хедера хором читали псалмы. И все же то в одном, то в другом доме ребенок вдруг синел и переставал дышать. По местечку ходил Йоэл из погребального братства. Детей умирало столько, что самых маленьких он просто заворачивал в тряпку, клал в свой огромный глубокий карман и уносил. Когда ливень немного ослабевал, появлялись стаи ворон, с карканьем летали над самой землей, выискивая падаль. Над желтым, как масло, болотом висели теплые клочья тумана, будто оно горело в глубине. Это было похоже на гибель Содома и Гоморры.

Даже старики не помнили такого праздника и не слышали ничего подобного от своих родителей. Вдруг ни с того ни с сего днем стало темно, как ночью. Люди ждали чего-то ужасного, казалось, наступает конец света. За день до Гойшано-Рабо[35] пошел град. Куски льда величиной с гусиное яйцо убили на заболоченных пастбищах немало коров, несколько пастухов погибло. Потом началась гроза, хотя такого никогда не случалось в это время года. Слепящий огненный шар залетел в синагогу, прокатился по столам, как мяч, затем нырнул в открытую дверцу печи и вылетел через трубу с таким грохотом, что несколько человек упало замертво. Потом шар залетел в церковь и тоже причинил немало вреда. Ночью произошло страшное событие: женщина вышла за водой, а черти столкнули ее в колодец. Обнаружили ее только наутро, она лежала там мертвая вниз головой. Той же ночью на рыночной площади черти напали на старого сторожа и вырвали ему полбороды.

В Шмини-Ацерес[36] на молитве ни с того ни с сего вспыхнула ссора, чего раньше в Горае никогда не бывало. Никто потом так и не смог толком объяснить, как все началось. Одни утверждали, что кто-то из врагов реб Гедальи вдруг подошел и ударил его по лицу. Другие распускали слухи, что тут дело нечисто, ведь среди молящихся видели незнакомца, который потом исчез, как в воду канул. Так или иначе, внезапно в синагоге поднялся крик, будто на нее напали разбойники, и завязалась драка, такая, что кровь лилась как вода. Саббатинацы с дикой яростью набросились на своих противников, начали избивать их, топтать ногами, рвать на них одежду. Женщины тоже дрались, царапались, срывали друг с друга чепцы и шали, вопили как безумные. Наконец реб Гедалья и еще несколько здравомыслящих человек с трудом разняли дерущихся и утихомирили народ. В драку ввязались даже старики. Благочестивого реб Гудла так избили, что все его тело было сплошь покрыто синяками и ссадинами. В побоище пострадали ни в чем не повинные дети и больные. Мало того, на другой день, на Симхас-Тойру, парни, ремесленники и подмастерья, собрались и начали творить невесть что. Сначала они ворвались в корчму, как грабители, и утащили бочонок водки. Потом стали с песнями ходить по домам и отбирать гусей и кур, горшки с вареньем и прочую еду и напитки, все, что попадалось им под руку. Не пощадили даже дом реб Гедальи, но он поступил умно: впустил их, открыл перед ними шкаф и кладовку и сказал, что они могут брать все, что душе угодно, на то сегодня и праздник, чтобы веселиться. Парням это понравилось, они не стали грабить реб Гедалью и даже назвали его «наш ребе». Потом, пьяные, они отправились на задворки, где обитает простонародье, и там продолжили осквернять праздник всевозможными бесчинствами.

С тех пор не проходило ни дня без какого-нибудь происшествия.

В конце осени ночью из-под земли донесся гром, дома закачались. Не одевшись, люди в страхе выбежали на улицу. Хотя гул вскоре утих, жители Горая побоялись сразу вернуться под крышу. После долгих часов на холоде многие сильно простудились. Через несколько дней в стене синагоги обнаружили трещину от фундамента до самого верха. Говорили, что молиться опасно, здание может рухнуть. Город пребывал в растерянности.

В начале зимы посреди утренней молитвы открылась дверь, и в синагогу вошли нежданные гости: реб Мордхе-Йосеф и реб Иче-Матес. Всех поразило, как они выглядели. Ноги реб Мордхе-Йосефа были замотаны тряпками, поясница обернута мешковиной, лацканы разорваны, словно он справлял траур. Реб Иче-Матес был бос, с головы до ног облеплен грязью, его лицо почернело, как закопченный горшок. От удивления народ онемел. Гости поздоровались, но никто не ответил. Когда все подошли ближе, столпились вокруг, реб Мордхе-Йосеф изо всех сил ударил костылем о пол, начал бить себя кулаком в грудь и кричать:

— Горе нам, евреи! Посыпайте голову пеплом!.. Великая беда случилась, горе нам!..

Он прислонился к стене, закашлялся, пена выступила у него на губах. Народ попятился, но реб Мордхе-Йосеф пришел в себя и снова заговорил:

— Турком стал!.. Отступник!.. Лучше б мы до этого не дожили!.. Пропали наши души!..

— Кто, реб Мордхе-Йосеф, что такое? — отозвались люди, чуя неладное.

— Мессия этот сраный! — взвизгнул реб Мордхе-Йосеф. — Саббатай-Цви, совратитель, и эта блядь Сура!.. Чтоб им сдохнуть!.. Чтоб им в аду гореть!.. Казни египетские им в печенку!..

Реб Иче-Матес сел на пол и закрыл лицо руками. Ватный кафтан висел на нем клочьями, разбитые ноги были измазаны глиной. Крупные, прозрачные слезы катились по бороде, он раскачивался вперед-назад, как над покойником. Глаза реб Мордхе-Йосефа горели огнем, густые брови топорщились, тряслась всклокоченная рыжая борода. Он походил на разъяренного льва, вырезанного на дверце ковчега. Реб Мордхе-Йосеф кашлял, отплевывался, размахивал волосатой рукой, всхлипывал, как когда-то, произнося речи на похоронах.

— Тюрбан надел, собака!.. Идолам служит!.. А сколько народу совратил!.. Горе нам! Позор на наши головы!..

Евреи склонились, как под тяжким грузом. Таких вестей никто не ожидал. Будто снова, как годы назад, люди услышали, что казаки и татары окружили город. Один побелел, как мел, и чуть не потерял сознание, но его подхватили и не дали упасть. Волосы у всех шевелились от страха. Даже дети замерли на месте. Толпа стояла, открыв рты, не в силах двинуться с места. Вдруг распахнулась дверь, и стремительно вошел реб Гедалья. Видно, он уже обо всем знал. Прямо с порога он насмешливо спросил:

— Что с вами, Мордхе-Йосеф? Орете, как роженица!

— Ты не сдох еще?! — метнулся к нему реб Мордхе-Йосеф. — Сволочь! Бес!..

— Вяжите его! Он с ума сошел!

— Ах ты… тварь развратная! — рычал реб Мордхе-Йосеф. — Свинья Саббатай кланяется идолам, а ты с чужой женой спишь!..

— Он богохульствует! — подскочил к нему реб Гедалья, и раздался звук оплеухи. — Проклинает помазанника Божьего!..

Реб Мордхе-Йосеф упал бы, если бы его не удержали. Из волосатого носа потекла красная струйка.

— Помогите! — завопил он. — У меня кровь!..

— Евреи, он лжет! — повернулся к толпе реб Гедалья. — Все, что он тут гавкал, — вранье! Это не Саббатай-Цви, а его тень!.. Так и сказано в «Зогаре»!.. Мессия вознесся на небо, скоро он вернется и спасет нас!.. Вот письма! От праведников!..

И он вытащил из-за пазухи пачку пергаментных листов.

Внезапно реб Мордхе-Йосеф растолкал всех, кто стоял у него на пути, с силой отшвырнул костыль, бросился вперед, как бешеный зверь… и тяжело рухнул на пол. Еще долго он бился в судорогах и причитал: