Озорные рассказы - Оноре де Бальзак Страница 21

супруга, она и близко его к себе не подпускала, считая, что навсегда принадлежит Ренэ. В награду за старческое обожание Бланш лелеяла Брюина, расточала ему улыбки, развлекала его, нежно льстила ему, как то обычно делает женщина с обманутым мужем; а сенешаль чем дальше жил, тем больше привыкал к жизни и никак не желал умирать. Но однажды вечером старый Брюин все-таки начал отходить, не зная сам, что с ним такое, и настолько даже, что сказал Бланш:

— Ах, моя милочка, я тебя не вижу. Разве уже настала ночь?

То была смерть праведника, и сенешаль заслужил ее в награду за свои бранные труды в Святой земле.

Бланш после его кончины долго носила траур, оплакивая супруга, как родного отца. Так она не выходила из печального раздумья, не склоняя слуха к просьбам искателей ее руки, за что хвалили ее добрые люди, не ведавшие того, что у нее был тайный друг, супруг сердца, и что жила она надеждой на будущее и на самом деле пребывала вдовою и для людей и для себя самой, ибо, не получая вестей от своего возлюбленного крестоносца, считала его погибшим. Нередко бедной графине снилось, что он лежит распростертый на земле где-то там далеко, и она пробуждалась вся в слезах. И так прожила она долгих четырнадцать лет воспоминаниями об одном счастливом миге. Однажды сидела она в обществе туреньских дам, беседуя с ними после обеда, и вот вбегает ее сын, которому шел тогда четырнадцатый год, и был он похож на Ренэ более, чем мыслимо ребенку походить на отца, ничего не унаследовав от Брюина, кроме фамилии. И вдруг мальчик, веселый и приветливый, какой была в юности его мать, вбегает из сада весь в поту, разрумянившись, толкая и сшибая все на своем пути; по детскому обычаю и привычке бросается он к любимой матери, припадает к ее коленям и, прерывая беседу дам, восклицает:

— О матушка, что я вам скажу! На дворе я встретил странника, он схватил меня и обнял крепко-крепко.

Графиня строго взглянула на дядьку, которому поручено было следовать за молодым графом и охранять его бесценную жизнь:

— Я ведь запретила вам допускать чужих людей к моему сыну, будь то даже святой. Уходите прочь из моего дома!

— Госпожа моя, тот человек не мог причинить ему зла, — ответил смущенно старый дядька, — ибо, целуя молодого графа, обливался горючими слезами…

— Он плакал? — воскликнула графиня. — Это отец!..

Она уронила голову на подлокотник кресла, того самого, где, как вы уже догадались, совершился ее грех.

Услышав странные ее слова, дамы всполошились и не сразу разглядели, что бедная вдова сенешаля мертва. И никто никогда не узнал, произошла ли эта скоропостижная смерть от горя, что ее милый Ренэ, верный своему обету, удалился, не ища встречи с ней, или же от великой радости, что он жив и есть надежда снять с него запрет, коим мармустьерский аббат разбил их любовь.

И все погрузились в великий траур. Мессир де Жаланж лишился чувств, когда предавали земле останки его возлюбленной. Он удалился в Мармустьерский монастырь, который называли в то время Мармустье, что можно было понять как maius Monasterium, то есть самый славный монастырь, и поистине не было во всей Франции монастыря прекраснее.

Королевская зазноба

Время действия: XVI век (царствование Франциска I).

В то время один золотых и серебряных изделий торговец проживал близ кузниц, что рядом с мостом Менял, а дочка его по всему Парижу славилась красотой своей и любезностью, так что многие домогались ее любви известными для таких случаев способами, а некоторые, желая взять эту самую дочку в законные жены, предлагали деньги ее отцу, что оному льстило несказанно.

Один сосед, адвокат парламента[38], торговавший своим красноречием до того ловко, что прибрал к рукам столько земель, сколько вшей у собаки, вознамерился подарить отцу красавицы в благодарность за его согласие особняк. Ювелир не устоял и обещался дочь ему отдать, не посмотрев, что рожей этот крючкотвор был точно обезьяна, да, сверх того, с редкими зубами и шамкающими челюстями. Алчного торговца не отпугнул даже запашок, исходивший от соискателя, хотя от того воняло, как от всех судейских, что разгребают дворцовые конюшни, загнивая в пергаментах, анналах и темных делах.

Как только дочка сего женишка узрела, так недолго думая выпалила:

— О Господи! Нет, мне такого даром не надобно.

— Это мне решать! — отвечал отец, которому особняк уже пришелся по вкусу. — Я даю его тебе в мужья. Настройте ваши лютни на один лад, и — с Богом! Отныне ублажать тебя — его повинность.

— Ах так? Ин ладно, послушаюсь я вас, но прежде я ему все скажу.

Ввечеру того же дня, после ужина, когда влюбленный принялся с жаром расписывать, как он влюблен, да обещать златые горы до конца ее дней, она прервала его речи такими словами:

— Отец запродал вам мое тело, и коли вы возьмете его, то превратите меня в продажную девку, но знайте, чем вам, я лучше первому встречному отдамся. Обещаю в отместку за всех девушек такое бесчестье, которое обернется только смертью — вашей или моею.

Потом она заплакала, запричитала, как поступают поначалу все еще неопытные девицы, хотя потом из них чего-чего, а слезинки уже не выжмешь. Любезный адвокат принял столь странные повадки за уловки и приманки, к которым прибегают женщины, дабы посильнее раздуть пламя страсти и обратить на все готовность своих суженых в женину долю в наследстве и в прочие имущественные права. Потому сей павлин от слез девичьих отмахнулся и даже посмеялся над тяжкими вздохами красавицы, сказав:

— Так когда свадьба?

— Завтра же, — отвечала она, — поелику чем скорее, тем ранее я получу свободу, заведу полюбовников и заживу веселой жизнью тех, кто любит по склонности сердца своего.

Тут эта жаба безголовая, попавшаяся, как пташка на клей, уходит, приступает к приготовлениям, держит речь во дворце правосудия, бежит в церковный суд, выдает расписки и все это проделывает быстрее, чем свои бесконечные тяжбы, только и мечтая о красавице.

Тем временем король[39], возвратясь из дальних странствий, услышал, как весь двор судачит о девушке, которая отказалась от тысячи экю, предложенной ей таким-то, дала