Портрет леди - Генри Джеймс Страница 21

сестры славные люди – «не особенно умны, знаете ли, но простые, и заслуживают всяческого уважения и доверия». Он выразил надежду, что Изабелла познакомится с ними поближе. Один из его братьев принял духовный сан и жил в церковном доме довольно большого прихода в Локли. Лорд считал его отличным парнем, несмотря на то, что они расходились во мнениях по всем возможным вопросам. Он привел в пример некоторые взгляды своего брата, но Изабелле подобные взгляды были знакомы, и она полагала, что их разделяет большая часть рода человеческого. Она полагала, что и сама придерживается многих из них, пока лорд не убедил ее, что она глубоко заблуждается; что на самом деле это невозможно; что она, вне всяких сомнений, только воображала, будто разделяет эти взгляды; но их можно пересмотреть, и если она немного задумается, то обнаружит, что на самом деле они совершенно несостоятельны. Когда Изабелла ответила, что уже не раз серьезно их обдумывала, лорд заявил, что это лишний раз подтверждает так часто поражавший его факт: американцы больше всех в мире подвержены предрассудкам. В этом отношении они – просто настоящие тори[13], фанатики, консервативнее американских консерваторов вообще никого нет. Пример ее дяди и кузена вполне подтверждает это: некоторые их взгляды – это же настоящее средневековье! Они исповедуют такие идеи, которых современные англичане стыдятся; кроме того, смеясь, сказал его светлость, им хватает дерзости полагать, будто они знают о нуждах и бедах милой, бедной, глупой старушки Англии больше, чем он, родившийся на этой земле и владеющий – к своему стыду – значительной ее частью! Из всего этого Изабелла заключила, что лорд Уорбартон – аристократ нового образца, реформатор и радикал, презирающий старые порядки. Другой его брат, упрямец и повеса, служил в Индии, и до сих пор от него не было никакого проку, кроме долгов, которые оплачивал Уорбартон – одна из самых дорогих привилегий старшего брата[14]. «Впрочем, не думаю, что стану и дальше платить за него, – сказал лорд. – Он живет не в пример лучше меня, купается в неслыханной роскоши и воображает себя джентльменом почище меня. А так как я стойкий радикал, то ратую за равенство и выступаю против привилегий младших братьев». Две его сестры, вторая и четвертая, были замужем. Одна из них сделала очень хорошую партию, а другая, как говорится, «так себе». Муж старшей, лорд Хейкок – славный малый, но, к сожалению, страшный тори, а его жена, как все порядочные английские жены, и того хуже. Другая сестра вышла за мелкого сквайра из Норфолка и, хотя жила с ним без году неделя, успела народить пятерых детей. Сообщая эти и еще многие другие сведения своей американской собеседнице, лорд Уорбартон старался показывать и объяснять ей некоторые особенности английской жизни. Изабеллу часто забавляла его обстоятельность и то, что он, казалось, вовсе не берет в расчет ее собственный опыт и воображение. «Он принимает меня за варвара, – думала она, – который никогда не видел ни ножа, ни вилки»; бывало, она задавала ему самые простые вопросы только ради удовольствия послушать, с какой серьезностью лорд будет на них отвечать. А когда он попадал в эту ловушку, Изабелла замечала:

– Жаль, что вы не видели меня в боевой раскраске и перьях. Если бы я знала, как нежно вы относитесь к нам, бедным дикарям, я привезла бы с собой мой национальный костюм!

Лорд Уорбартон поездил по Соединенным Штатам и знал о них гораздо больше нашей героини. Тут же назвав с присущей ему учтивостью Америку самой очаровательной страной в мире, он, однако, вскользь заметил, что воспоминания о ней позволяют ему предположить, что американцы, прибывшие в Англию, нуждаются в том, чтобы им многое разъяснили.

– Вот если бы вы были со мной в Америке, вы многое растолковали бы мне! – сказал лорд. – Ваша страна озадачила меня; я был совершенно сбит с толку, но главное, все объяснения, которые я слушал, только запутывали дело. Знаете, по-моему, мне часто нарочно морочили голову; американцы это любят. Но моим объяснениям вы можете доверять; все, что я говорю, – чистая правда.

Чистой правдой, во всяком случае, было то, что он умен, образован и знает чуть ли не все на свете. Рассказывал обо всем он необыкновенно интересно и увлекательно, и Изабелла не чувствовала в нем никакой рисовки; он управлял громадным состоянием, но никогда не ставил это себе в заслугу. Ему были доступны все жизненные блага, но он не потерял чувства меры. В его характере соединились добродушная мужская сила и застенчивость, временами почти мальчишеская; эта смесь была благотворной и свежей – казалось, ее можно попробовать на вкус, – и она ничего не теряла в сочетании с добротой, кстати, совсем не мальчишеской, потому что в ней было много здравомыслия и совестливости.

– Мне очень нравится ваш «экземпляр» английского джентльмена, – сказала Изабелла Ральфу после отъезда лорда Уорбартона.

– Мне он тоже нравится… Я очень люблю его, – ответил Ральф, – но еще больше жалею.

Девушка искоса взглянула на кузена.

– Но, мне кажется, единственная его беда в том, что его невозможно хоть за что-нибудь пожалеть. Он производит впечатление человека, который все знает, все имеет, всего достиг.

– Нет, его дела плохи, – настаивал Ральф.

– Надеюсь, вы не имеете в виду состояние его здоровья?

– Нет, что до этого, то он неприлично здоров. Я хочу сказать, что он очень одаренный человек, который только забавляется своим положением. Он не относится к себе всерьез.

– То есть считает себя смешным?

– Гораздо хуже. Он считает себя обузой, сорняком.

– Но, возможно, так и есть, – сказала Изабелла.

– Возможно. Хотя я так не думаю. Но в таком случае, есть ли что-нибудь более жалкое, чем наделенный чувствами и самосознанием сорняк, кем-то посаженный, пустивший корни, но страдающий оттого, что чувствует несправедливость собственного существования? Я-то принимаю беднягу очень даже всерьез; он занимает такое положение, которое будит мое воображение. Огромная ответственность, огромные возможности, огромное уважение, огромное состояние, огромная власть, врожденное право участвовать в общественной жизни великой страны. Но в его голове царит полная неразбериха насчет себя, своего положения, власти и всего прочего. Он жертва нашего переломного времени: в себя он верить перестал, а во что теперь верить, не знает. Когда я пытаюсь подсказать ему (потому что на месте лорда я бы отлично знал, во что верить), он называет меня старомодным и ограниченным. Я знаю, что он и в самом деле считает меня ужасным мещанином; говорит, я не понимаю, в какое время живу. Но уж я-то определенно