Ивлин Во - Полное собрание рассказов Страница 22

— Послушайте, вы знали, что они у вас есть?

— Знала, — солгала Белла.

— Это все первые издания. Должно быть, безумно дорогие.

— Поставь их на место.

Впоследствии, когда написал благодарственное письмо за прием — и приложил к нему несколько собственноручно сделанных фотографий, — Бэнкс снова упомянул о книгах. Это заставило Беллу задуматься: «С какой стати этот щенок высматривает все в доме и всему назначает цену? Я еще жива». И чем больше она об этом думала, тем невыносимее становилась мысль об Арчи Бэнксе, увозившем ее книги в Южный Кенсингтон, забиравшем каминные украшения и, как он угрожал, писавшем очерк о доме для журнала «Аркитекчерел ревью». Она часто слышала, что эти книги очень дорогие. Так вот, книг в библиотеке много, и непонятно, с какой стати Арчи Бэнксу наживаться на них. Поэтому она написала письмо одному дублинскому книготорговцу. Тот приехал, осмотрел библиотеку и предложил тысячу двести фунтов за все книги или тысячу за те шесть, что привлекли внимание Бэнкса. Белла не знала, вправе ли распродавать вещи из дому. Если продать всю библиотеку, это будет заметно, поэтому она оставила сборники проповедей и военную историю, составлявшие подавляющую часть собрания. Книготорговец уехал с первыми изданиями, которые, в конце концов, принесли несколько меньше денег, чем он уплатил, а Белла осталась с приближением зимы и тысячей фунтов в кармане.

Вот тут ей и взбрело на ум задать вечеринку. На Рождество в окрестностях Баллингара всегда устраивалось несколько вечеринок, но в последние годы Беллу не приглашали ни на одну: отчасти потому, что многие из соседей ни разу с ней не разговаривали; отчасти потому, что соседи думали — она не захочет приезжать; отчасти потому, что не знали, как быть с ней, если приедет. Сказать по правде, она любила вечеринки: любила сидеть за ужином в шумной комнате; любила танцевальную музыку и болтовню на тему, кто из девушек красив и кто в них влюблен; любила пить и есть блюда, поданные ей мужчинами в розовых вечерних пиджаках. И хотя пыталась утешиться презрительными размышлениями о происхождении хозяек, раздражалась всякий раз, когда узнавала, что по соседству задавали вечеринку, куда ее не пригласили.

И вышло так, что, сидя с газетой «Айриш таймс» под картиной с убийством Авраама Линкольна и глядя сквозь голые деревья парка на холмы вдали, Белла надумала задать вечеринку. Она немедленно встала, пошла к сонетке и позвонила. Через минуту в маленькую столовую вошел дворецкий. На нем был зеленый бязевый фартук, в котором он чистил серебро, а в руке щетка, подчеркивающая несвоевременность вызова.

— Это вы звонили? — спросил дворецкий.

— Я, кто же еще?

— А я занят чисткой серебра!

— Райли, — сказала Белла с некоторой торжественностью, — я собираюсь задать бал на Рождество.

— Вот тебе на! — сказал дворецкий. — С чего это вам захотелось танцевать в вашем возрасте?

Но когда Белла объяснила вкратце свой замысел, в глазах Райли замерцал сочувственный огонек.

— Такого бала не было в округе уже двадцать пять лет. Он обойдется в целое состояние.

— Он обойдется в тысячу фунтов, — с гордостью сказала Белла.

Приготовления, естественно, были титаническими. Семерых нанятых в деревне работников приставили вытирать пыль, чистить и полировать, выносить мебель и снимать ковры. Их трудолюбие лишь выявляло новые изъяны: гипсовые лепнины, давно обветшалые, крошились под метелками из перьев; изъеденные древоточцем половицы красного дерева поднимались вместе с гвоздями; за шкафами в большой гостиной обнаружились голые кирпичи. Вторая волна нашествия принесла маляров, декораторов, водопроводчиков, и в минуту воодушевления Белла велела позолотить заново карниз и капители колонн в зале; окна застеклили вновь, в зияющие отверстия вставили балясины, ковровую дорожку на лестнице передвинули, чтобы вытертые полосы были не так заметны.

Во всех этих делах Белла была неутомима. Она семенила из гостиной в зал, вдоль по длинной галерее, вверх по лестнице и наставляла нанятых слуг, оказывала помощь с самыми легкими предметами мебели, осторожно проходила по полам гостиной из красного дерева, чтобы поработать портняжным мелком. Не забыла вынуть серебро из сундуков на чердаке, нашла давно забытые фарфоровые сервизы, спустилась в погреб с Райли, чтобы сосчитать оставшиеся бутылки шампанского, уже выдохшегося и кислого. А вечерами, когда усталые работники уходили на отдых, сидела до глубокой ночи, листала страницы кулинарных книг, сравнивала оценки соперничающих поставщиков провизии, сочиняла длинные, подробные письма агентам танцевальных оркестров и, главное, составляла список гостей и надписывала открытки с гравюрами, которые стояли двумя высокими стопками в тумбе ее письменного стола.

С расстояниями в Ирландии особенно не считаются. Люди с готовностью ведут машину три часа, чтобы нанести послеполуденный визит, а для такого значительного бала, как этот, никакая дорога не была слишком дальней. Белла с трудом составила список, прибегая к справочникам, знаниям Райли современного общества и своей внезапно оживившейся памяти. Бодро, твердым детским почерком, она наносила имена на открытки и адреса на конверты. Ей прошлось несколько раз засиживаться допоздна. Многие из тех, чьи имена надписывала, были мертвы или прикованы болезнями к постели; кое-кто из тех, кого она видела совсем детьми, достигали пенсионного возраста в отдаленных уголках земного шара; многие из домов, куда писала, сгорели во время волнений и представляли собой почерневшие развалины; в некоторых «не жил никто, только фермеры». Но в конце концов адрес был написан на последнем конверте. Облизнув и наклеив последнюю марку, она поднялась из-за стола позже, чем обычно. Руки и ноги ее затекли, глаза слезились, на языке был вкус клея почтового министерства свободного государства; у нее слегка кружилась голова, но в тот вечер она заперла письменный стол с сознанием, что самая важная часть работы позади. Из этого списка было сделано несколько важных, умышленных исключений.

— Что это я все слышу о том, что Белла задает вечеринку? — обратилась леди Гордон к леди Моксток. — Я не получила открытки.

— И я пока что не получила. Надеюсь, старушка не забыла меня, поскольку твердо намерена поехать. Я ни разу не бывала в этом доме. Думаю, у нее есть какие-то привлекательные вещи.

С чисто английской сдержанностью леди, муж которой взял внаем Мок-Хаус, ни разу не проболталась, что во Флистауне готовится какая-то вечеринка.

С приближением назначенного дня Белла сосредоточилась главным образом на своей внешности. В последние годы она покупала маю одежды, а дублинская портниха, с которой она имела дело, закрыла ателье. Какую-то безумную минуту она носилась с мыслью поехать в Лондон, даже в Париж, и только воспоминание о времени заставило ее отказаться от этого намерения. В конце концов нашла магазин, который ее устраивал, и купила великолепное платье из темно-красного атласа, а к нему длинные белые перчатки и атласные туфли. Среди ее драгоценностей, увы, не было тиары, но она отыскала множество блестящих безвкусных викторианских колец, несколько цепочек и медальонов, жемчужных брошей, бирюзовых серег и гранатовое ожерелье. Вызвала из Дублина парикмахера, чтобы сделал ей прическу.

В день бала Белла проснулась рано, слегка лихорадочной от нервозного волнения, и ворочалась в постели, пока нужда не заставила подняться, мысленно перебирая все подробности приготовлений. До полудня она наблюдала, как вставляют сотни свечей в канделябры вдоль стен танцевального зала и столовой и в три громадные люстры резного уотерфордского стекла; смотрела, как накрывают столы к ужину серебром и хрусталем, ставят у буфета большие ведерки с бутылками во льду; помогала убирать хризантемами лестницу и коридор. В тот день она не обедала, хотя повар соблазнял ее деликатесами, уже прибывшими от поставщика провизии. Почувствовав легкую слабость, она ненадолго прилегла, но вскоре собралась с силами и стала собственноручно пришивать гербовые пуговицы на ливреи нанятых слуг.

В приглашениях было указано, что начало в восемь часов. Белла подумала, не слишком ли это рано — она слышала рассказы о вечеринках, которые начинались очень поздно, — но пока невыносимо тянулась вторая половина дня и густые сумерки окутывали дом, обрадовалась, что назначила короткий срок этому утомительному ожиданию.

В шесть она поднялась, чтобы одеться. Парикмахер с целой сумкой щипцов и гребней был там. Он расчесывал, завивал ей волосы, взбивал и обрабатывал, пока прическа не стала аккуратной, строгой и гораздо более пышной. Белла надела все свои драгоценности и, встав перед большим зеркалом в своей комнате, не смогла сдержать удивленного восклицания. Потом, хромая, спустилась.