Август Стриндберг - Жители острова Хемсё Страница 22

Наверху перед стугой образовалось теперь несколько небольших кучек людей. Рундквист с вымазанными ворванью волосами, бритый, в черной куртке, взял на себя добровольно обязанность увеселять гостей шутливыми замечаниями.

Норману разрешено было вместе с Раппом производить приветственный салют, главным образом с помощью динамитных патронов; он стал за домом и упражнялся, стреляя из пистолета. Зато ему пришлось оставить свою гармонику, она этот день была в опале и изгнана, потому что был приглашен лучший скрипач в округе, портной из Фифонга; а этот господин очень обижался, если кто состязался с ним в искусстве.

Вот приехал пастор. Он был в веселом, свободном настроении, готовый шутить с новобрачными, как того требует обычай. Его принял Карлсон на пороге стуги.

— Ну-с, быть может, мы заодно и крестить будем,— сказал, здороваясь, пастор Нордстрём.

— Нет, черт возьми! Так все же спешить не годится! — ответил, не смущаясь этим, жених.

— Уверен ли ты в этом? — спросил пастор в то время, как все присутствующие зубоскалили.— Мне пришлось раз на одной свадьбе сразу и венчать, и крестить, но это были люди прыткие; они могли такую вещь учинить. Серьезно, как поживает невеста?

— Гм!.. на этот раз опасности нет; но никогда нельзя поручиться, когда что произойдет,— ответил Карлсон, указывая пастору место между матерью церковного старосты и вдовой из Овассы, которых пастор начал занимать разговором о рыбной ловле и о погоде.

Пришел профессор в белом галстуке и в черном цилиндре. Пастор сразу обратился к нему как к человеку, равному ему по положению, и начал разговор, к которому дамы прислушивались, вытаращив глаза и расставив уши; они были глубоко убеждены в том, что профессор высокообразованный человек.

Пришел Карлсон и объявил, что все готово, что только ищут Густава, чтобы начать.

— Где Густав? — раздались крики на дворе и повторялись до самого амбара.

Ответа не было. Никто его не видал.

— О, я отлично знаю, где он! — заявил Карлсон.

— Где бы он мог быть? — сказал пастор Нордстрём с насмешкой, которая не ускользнула от Карлсона.

— Птичка чирикнула нам, что его видели на Норстене; и с ним была лисица, заставлявшая его пить.

— Ну, если он попал в дурную компанию, то вам нет основания ожидать его,— заметил пастор.

— Во всяком случае с его стороны нехорошо, что его нет дома, где у него такие достойные для подражания примеры и такие верные друзья. Но что скажет невеста? Должны ли мы начать или нам подождать?

Высказалась невеста. Хотя ей было очень грустно, но она желала бы, чтобы начали, а то остынет кофе.

Итак, все при динамитных залпах, произведенных с горы, двинулись. Музыкант наканифолил смычок и настроил скрипку. Пастор надел на себя мантию. Шафера пошли вперед. Пастор повел невесту. На ней было черное шелковое платье и белая вуаль с миртовым венком на голове. Она была сильно затянута, и то, что она желала скрыть, было тем очевиднее.

Так двинулось шествие в зал профессора при пиликанье скрипки и при грохоте выстрелов.

Невеста еще последний раз оглянулась назад, надеясь увидеть заблудшего сына; когда ей надо было пройти в дверь, то пастору пришлось чуть ли не тащить ее; она все смотрела назад.

Когда вошли в зал, гости стали вокруг комнаты вдоль стен, как бы образуя охрану для смертного приговора. Брачная пара заняла места на двух стульях, покрытых брюссельским ковром.

Пастор взял в руки книгу, поправил свой воротник и только что собрался откашляться, как невеста опустила свою руку на его.

— Еще одно мгновение! Вероятно, сейчас придет Густав!

В комнате наступила полная тишина; только слышен был скрип сапог и шуршанье накрахмаленных сорочек. Через несколько мгновений и это прекратилось; все друг на друга смотрели; всем стало неловко; многие кашлянули; потом опять стало тихо.

— Теперь мы начнем,— сказал наконец пастор, на котором сосредоточились все взоры.— Дольше ждать мы не можем! Раз его теперь нет, то уж он не придет.

И он начал:

— Возлюбленные христиане, брак установлен самим Богом…

Прошло довольно продолжительное время; пожилые женщины нюхали лаванду и плакали; вдруг на дворе раздался треск и звон разбитой посуды. На мгновение служба прекратилась, но вскоре опять продолжалась, только Карлсон что-то тревожно задвигался и взглянул в окно. Но вскоре раздался новый треск: «поф! поф! поф!» Казалось, что откупоривают бутылки шампанского. Парни, стоявшие в дверях, начали лукаво хихикать.

Когда улеглось волнение, пастор обратился к жениху:

— Перед всеведущим Богом и в присутствии прихожан спрашиваю я тебя, Иоганн-Эдуард Карлсон, желаешь ли ты взять себе в жены здесь присутствующую Анну-Еву Флод и обещаешься ли ты ее любить и в радостях и в горе?

Вместо ответа раздался новый залп бутылочных пробок, зазвенели стеклянные осколки, и собака начала неистово лаять.

— Кто же там на дворе раскупоривает бутылки и таким образом нарушает священную службу? — заревел вне себя пастор Нордстрём.

— Я именно хотел об этом справиться,— обрадовался Карлсон, который больше не в силах был сдержать свое любопытство и волнение.— Не Рапп ли производит этот скандал?

— Зачем мне это делать? — воскликнул стоявший в дверях Рапп, обиженный подозрением.

«Поф! поф! поф!» — продолжался беспрерывный треск.

— Пойдите, бога ради, посмотрите, что там такое, чтобы не произошло несчастья,— закричал пастор,— мы потом будем продолжать!

Иные из свадебных гостей вылетели на двор, другие бросились к окнам.

— Это пиво! — закричал кто-то.

— Пивные бутылки лопаются! — повторил профессор.

— Как же это возможно ставить пиво на самое солнце!

Как кегли, лежали пивные бутылки кучкой и трещали и шипели, а пена покрывала землю вокруг.

Невесту взволновал перерыв священного служения; это не предвещало ничего хорошего! Напустились на жениха за то, что он плохо распорядился; чуть не произошла драка между ним и Бауманом, на которого он хотел взвалить всю вину. Пастор был недоволен тем, что священное служение было нарушено какими-то бутылками. На дворе же парни выпивали остатки пива из полуразбитых бутылок. Спасая таким образом остаток пива, они нашли несколько бутылок, из которых только вылетели пробки.

Когда наконец улеглось волнение, все снова собрались в зал, но настроение было отнюдь не такое сосредоточенное, как раньше. После того как пастор повторил вопрос жениху, служба была доведена до благополучного конца, ничем не нарушенная, кроме разве хихиканья парней на крыльце. От этого они воздержаться уже никак не могли.

Пожелания счастья посыпались на новобрачных, и все как можно скорей вышли из зала, пропитанного потом, сырыми чулками, лавандой и запахом увядших цветов.

Быстро направились все к кофейному столу.

Карлсон сел между профессором и пастором. Молодая не могла усидеть спокойно на месте: ей надо было идти то туда, то сюда, наблюдать за приготовлениями.

Солнце ярко сияло в этот июльский вечер, и под дубами раздавались веселая болтовня и смех. В кувшины с кофе налили водки, когда дошла очередь до вторых чашек, которые выпивались без пирога. Однако на конце стола, где сидел молодой, был предложен пунш; ни пожилые поселяне, ни парни ничего против него не имели. Это напиток, которым приходилось лакомиться не каждый день, и пастор выпил свою кофейную кружку с большим удовольствием.

Сегодня он был необычно мягок по отношению к Карлсону, постоянно пил за его здоровье, восхвалял его и выказывал ему большое внимание. Но он не забывал и профессора, знакомство с которым доставляло ему огромное удовольствие, так как ему так редко приходилось встречаться с образованным человеком. Но нелегко было ему завязать разговор, так как музыка не была коньком пастора, а профессор из любезности старался перевести разговор на область пастора, чего последний именно старался избежать. А так как они друг друга плохо понимали, то не могли и сблизиться, как того хотели. Вообще же профессор, привыкший выражать свои чувства в музыке, говорил мало.

Теперь подошел к этой части стола музыкант, которому очень трудно было сидеть тихо и незаметно; он пришел от кофе с водкой в бодрое настроение духа, и ему захотелось поговорить с профессором о музыке.

— Прошу прощения, господин камер-музыкант,— сказал он с низким поклоном, щелкнув по струнам своей скрипки,— у нас с вами до известной степени общее дело, так как я тоже играю, хотя и в своем роде.

— Иди к чертям, портной! Постыдись! — заметил Карлсон.

— Прошу прощения, но вас это не касается, Карлсон! Попробуйте-ка эту скрипку, господин камер-музыкант, и скажите мне, хороша ли она. Она стоит своих риксдалеров.

— Очень хороша! — сказал профессор, взяв квинту и весело улыбнувшись.