Жюль Ромэн - Бог плоти Страница 22

Но несколько дней тому назад, когда мы говорили о каких-то посторонних вещах, Люсьена вскользь заметила, что ей по опыту известно, как трудно бывает изложить письменно факты, которые знаешь самым лучшим образом.

Я стал ее расспрашивать. Она призналась, что у нее есть довольно объемистая тетрадь, в которой рассказаны, «правда, с большими пропусками и без соблюдения должных пропорций», наша встреча, помолвка, свадьба и последующие события. Несоблюдение пропорций означало, вероятно, что она подробнее останавливалась на событиях, особенно ее интересовавших, и пренебрегала остальными.

Мне, разумеется, захотелось познакомиться с этой тетрадью, хотя я сознавал, что погрешу, таким образом, против принятого мной метода. Смогу ли я прекратить чтение вовремя? Ведь если я продолжу его далее того места, на котором остановилась моя собственная работа, то как предотвратить его влияние на мое дальнейшее изложение?

Сама о том не подозревая, Люсьена пришла мне на помощь. Как только она заметила мое любопытство, так тотчас же поспешила сообщить мне, что большая часть ее заметок беспорядочна, неудобочитаема и что лишь начало было ею отделано.

Я стал просить ее дать мне хотя бы это начало. После долгих колебаний и как бы с некоторым сожалением она согласилась.

Я только что прочел это начало. Оно посвящено описанию жизни Люсьены в последние месяцы перед нашей встречей и первого периода нашей любви, до обеда у Барбленэ[10]. Чтение в высшей степени заинтересовало меня и произвело на меня сильное впечатление. Я долго говорил и даже спорил на эту тему с Люсьеной.

Прежде всего, я самым искренним образом похвалил ее за ее произведение, которое действительно и по композиции и по стилю было гораздо выше моего скромного отчета.

— Лучшие романисты не могли бы сделать тебе упрека!

Но похвала в моих устах прозвучала для нее, как критика.

— Хочешь ли ты этим сказать, что я выдумала и исказила факты? Если это так, то это произошло помимо моей воли.

— Нет. Все, что я мог припомнить, показалось мне вполне точным. За исключением, впрочем, одного обстоятельства. (Мне захотелось немного ее подразнить.)

— Какого же именно?

— Когда ты описываешь, как пройти к дому Барбленэ, ты ошиблась в нумерации железнодорожных путей.

— Только-то! А ты разве знаешь их расположение наизусть?

— Нет. Но мне известен устав, а указанное тобою расположение не допускается уставом.

— Ну, мне это безразлично. У тебя действительно только одно это возражение?

Потом мы перешли к более серьезным вопросам. При чтении ее тетради я, пожалуй, больше всего был удивлен тем, насколько все окрашено там иначе, чем у меня. Вещественно оба показания совпадают. Излагаемые события одни и те же. Но в то время, как у меня они остаются плоскими, обыденными, достойными только того беглого упоминания, которое я о них делаю, у Люсьены они приобретают богатство, глубину и даже таинственность, которые вначале смутили меня. Эту разницу можно объяснить разным складом нашего ума и особенно различием нашего прошлого. Когда я встретился с Люсьеной, я не был таким новичком, чтобы с самого начала приписать нашим отношениям характер чего-то необычайного. Я был готов наслаждаться их очарованием, но не уделял им того огромного головокружительного внимания, не впадал в тот вещий транс, на которые способны некоторые души, когда они открывают любовь. (Да и случалось ли это со мной вообще когда-нибудь?) Таким образом, было вполне естественно, что Люсьена заметила целое множество новых перспектив, необычных и волнующих подробностей там, где я находил только освежение моего опыта.

Такое объяснение может быть приемлемо, но оно не вполне удовлетворяет меня. Когда я перечел некоторые страницы тетради во второй или третий раз, я не мог больше видеть в них простую фантасмагорию любви, создавшуюся в голове молодой девушки. Невольно они привлекают и беспокоят меня. Я прихожу к убеждению, что начало этой буржуазной идиллии уже заключало в себе нечто гораздо более значительное, чем то, что я видел в нем; что оно являлось подготовкой, предызображением и зародышем грядущих событий; что большую, чем у меня, чувствительность Люсьены нельзя было ставить ей в заслугу, так как все происходило почти исключительно в ней самой, в тайниках ее внутренней жизни; но что все-таки мне следовало бы почувствовать хотя бы смутное волнение, следов которого нет в написанных мною страницах.

Помимо некоторого укола самолюбию, все это причиняет немалое смущение моему уму. Я остаюсь в нерешительности относительно, например, следующего.

Когда два существа дают столь различное толкование событиям, которые они оба пережили, какую долю этого различия следует отнести на счет чисто субъективной оценки (следовательно, не имеющей отношения к истине; отсюда можно выйти, отыскав средний путь) и какую долю на счет особого, ничем незаменимого ясновидения, которое могло быть у того или другого участника в тот или иной момент? (И тогда нужно иметь смелость произвести выбор.)

Если в этот первый период мне недоставало ясновидения, что может служить мне ручательством, что оно появилось у меня или появится в будущем? И не лучше ли будет пользоваться впредь показаниями Люсьены?

И все-таки я настаиваю на том, что эта работа будет иметь для меня смысл, принесет мне пользу и окажется убедительной лишь в том случае, если я буду продолжать ее самостоятельно, не подчиняясь постороннему влиянию. (Может быть, мне не следовало бы читать даже эту первую тетрадь Люсьены.)

Я не мог обсуждать с нею откровенно эти вопросы, так как иначе мне пришлось бы признаться ей в существовании моей работы. Поэтому я старался косвенным образом вызвать ее на размышления, заставить высказать свое мнение с тем, чтобы воспользоваться всем этим для себя.

Был еще другой, более деликатный вопрос, который нам надлежало выяснить. Когда Люсьена дала мне свою тетрадь, я заканчивал предшествующую главу. Я только что пытался измерить границы «царства плоти», и мне нелегко было об этом забыть.

По разным причинам я не ожидал найти в тетради Люсьены живых откровений на эту тему. Но я все-таки надеялся, что при известной проницательности я встречу не одно указание, которое поможет мне понять внезапное превращение Люсьены в великую, необыкновенную жрицу любви. Мне показалось, что таких указаний там почти вовсе нет. И самое странное заключалось не в их отсутствии, а в том, что я назвал бы их утайкой.

Ибо вот что я вижу на одной из страниц, передающих размышления Люсьены, когда она была молодой девушкой:[11] «О любви… я знаю все заранее. Любовь пережитая будет только мучительным осуществлением любви, известной мне из внутреннего опыта». И немного выше: «Мой инстинкт говорил мне о ней тоном весьма уверенным». Затем дальше: «Единственная вещь, которую я себе представляю слабо, это физическое обладание женщины мужчиной и смятение души по поводу этого ни с чем несравнимого события». Или еще: «Нужно бы испытать это хотя бы один раз, вдали отсюда, с каким-нибудь незнакомцем, который не знал бы также меня, скажем, во время путешествия, с завуалированным лицом…»

Подобные фразы не звучат как беглые впечатления, записываемые в тот момент и в том виде, как они появляются. Наоборот, они свидетельствуют о целом мире мыслей и мечтаний. И они прячут его.

Я стараюсь побудить Люсьену высказаться по этому поводу. Прежде всего, я обращаю ее внимание на то, что она написала свой рассказ или, по крайней мере, придала ему окончательную форму значительно позже нашей свадьбы, следовательно, обладая уже опытом замужней женщины. Когда она писала его, она уже знала, какое важное значение примет в ее глазах «царство плоти». Она не скрывает, что оно играло известную роль в ее мечтаниях молодой девушки, но если это так, то почему же она находит, что о нем не стоит говорить?

Люсьена, по-видимому, очень смущена вопросом, который, впрочем, я поставил ей не в такой грубой форме, как он выражен здесь. Я догадываюсь, что честность ее ума борется с другими, не совсем для меня ясными чувствами. Прежде чем ответить, она нащупывает почву:

— Да, это верно, что я была уже замужем, когда кончила писать это. Но я твердо решила не проецировать настоящее на прошедшее. Я не могла приписывать тогдашней Люсьене тот взгляд на вещи и на их относительное значение, которого у нее не было.

— Прости. В твоем рассказе часто попадаются намеки на будущие события и переживания. И мне кажется даже, что я знаю, на какие именно. В своих девических впечатлениях ты тщательно отмечаешь то, что можно считать предчувствием этих событий или подготовкой к ним, а также и то, что проливает известный свет на эту часть будущего.