Эрих Ремарк - Возлюби ближнего своего Страница 23

Штайнер кивнул. Эльвира, совершенно не заботясь о том, что на ней ничего нет, подошла к двери.

— Фрау Пошник! — закричала она. — Что-нибудь выпить!

Хозяйка появилась так быстро, словно подслушивала за дверью. Это была полная, краснощекая особа с блестящими круглыми глазами, затянутая в черный бархат.

— У нас имеется шампанское, — услужливо сказала она. — Сладкое, как сахар.

— Водки, — ответил Штайнер, не поднимая головы. — Сливянки, вишневки, горькой, все равно какой.

Женщины обменялись взглядами.

— Вишневки, — сказала Эльвира. — Хорошей, которая стоит на верхней полке. Стоит десять шиллингов, дорогой.

Штайнер дал ей деньги.

— Откуда у тебя такая кожа? — спросил он.

— Ни одного пятнышка, правда? — Эльвира вертелась перед ним. — Такая кожа бывает только у рыжих.

— Да, — ответил Штайнер. — Я как-то не заметил, что у тебя рыжие волосы.

— Потому что я была в шляпке, дорогой. — Эльвира взяла у хозяйки бутылку. — Может, и вы выпьете с нами, фрау Пошник?

— Если разрешите! — Хозяйка села. — Вам хорошо, фрейлейн Эльвира! — Она вздохнула. А мы, бедные вдовы, всегда одиноки…

Бедная вдова залпом выпила рюмку и сразу налила вторую. — За ваше здоровье, элегантный господин!

Она поднялась и кокетливо взглянула на Штайнера.

— Ну, большое спасибо. Желаю приятно провести время!

— У нее ты будешь иметь успех, дорогой, — сказала Эльвира.

— Дай мне вон тот стакан, — сказал Штайнер. Он налил его до краев и выпил.

— О, боже ты мой! — Эльвира с тревогой посмотрела на Штайнера. — Надеюсь, ты ничего не побьешь, милый? — Комната дорого обходится, понимаешь? Такие комнаты не бывают дешевыми.

— Садись сюда, — ответил Штайнер. — Рядом со мной.

— Нам лучше было бы прокатиться. В Пратер[6] или в лес.

Штайнер поднял голову. Он чувствовал, как после выпитой вишневки в его голове застучали тысячи молоточков.

— В лес? — спросил он.

— Да, в лес. Или в поле с колосящейся рожью. Ведь сейчас лето…

— В поле?.. С рожью?.. Как ты додумалась до такого?

— Ведь это же естественно, — оживленно и озабоченно лопотала Эльвира. — Потому что сейчас лето, дорогой! А летом люди охотно идут в поля, разве ты не знаешь?

— Не прячь бутылку! Я не испорчу твою каморку. Значит, ты говоришь, в поле… летом?

— Конечно, летом, дорогой; зимой холодно.

Штайнер налил полный стакан.

— Черт возьми, как ты благоухаешь!

— У всех рыжих одинаковый аромат, дорогой.

Молоточки застучали сильнее. Комната закачалась.

— Поле, — промолвил Штайнер с трудом и медленно, — и ветер ночью…

— Ну, иди, дорогой, раздевайся…

— Открой окно!

— Окно же открыто, милый. Иди ко мне и будешь счастлив!

Штайнер выпил.

— Ты когда-нибудь была счастлива? — спросил он, уставясь на стол.

— Конечно. Часто.

— А-а! Помолчи лучше. Потуши свет.

— Ты сперва разденься.

— Потуши свет.

Эльвира послушалась. В комнате стало темно. — Иди в постель, милый!

— Нет. В постель… нет. Постель — это нечто другое. Черт возьми! В постель — нет.

Нетвердой рукой Штайнер налил себе в стакан вишневки. В голове гудело. Девушка прошлась по комнате. На минуту остановилась у окна и выглянула. Слабый свет уличных фонарей упал на ее темные плечи. За ее головой распростерлась ночь. Она поднесла руку к волосам.

— Иди сюда, — хрипло сказал Штайнер.

Она повернулась, мягко и беззвучно пошла к нему. Подошла, зрелая, как хлебное поле, темная и неузнаваемая, с ароматом и кожей тысяч женщин и той, одной…

— Мария, — прошептал Штайнер.

Девушка рассмеялась, искренне и нежно.

— Вот видишь, как ты пьян, дорогой… меня же зовут Эльвирой…

8

Керну удалось продлить вид на жительство еще на пять дней, потом его выслали. Ему выдали бесплатный билет до границы, и он отправился к таможне.

— Документов нет? — спросил его чешский чиновник.

— Нет.

— Входите. Там уже ждут несколько человек. Лучшее время для перехода — часа через два.

Керн зашел в таможню. Там уже сидело трое — очень бедный мужчина с женой и старик еврей.

— Добрый вечер, — поздоровался Керн.

Те что-то невнятно пробормотали.

Керн сел на скамейку, поставил чемодан на пол. Он устал и закрыл глаза. Он знал, что ему еще предстоит долгий путь, и попытался заснуть.

— Мы перейдем, Анна, — услышал он голос мужчины. — И ты увидишь, там будет лучше.

Женщина не ответила.

— Конечно, мы перейдем, — снова заговорил мужчина. — Конечно! Почему ты думаешь, что они нас не пустят!

— Потому что мы им не нужны, — ответила женщина.

— Но мы же люди…

«Бедный глупец», — подумал Керн. Он слышал, как мужчина еще что-то неясно пробормотал, потом Керн заснул.

Он проснулся, когда за ними пришел таможенник. Они пошли полем по направлению к лиственному лесу, который нечетко вырисовывался вдали большим темным пятном.

Чиновник остановился.

— Идите по этой тропинке и держитесь правой стороны. Когда доберетесь до дороги, сверните налево. Всего хорошего.

Он исчез в ночи.

Все четверо стояли в нерешительности.

— Ну, что будем делать? — спросила женщина. — Кто-нибудь знает дорогу?

— Я пойду вперед, — сказал Керн. — Год тому назад я уже здесь был.

Они медленно пошли к лесу, было темно. Луна еще не взошла. Трава шуршала под ногами, — мокрая, невидимая и враждебная. А потом они услышали могучее дыхание леса, который принял их под свою сень.

Шли они долго. Керн слышал позади себя шаги остальных. Внезапно перед ними засверкал свет электрических фонариков и раздался грубый голос.

— Стой! Стоять на месте!

Керн одним прыжком отскочил в сторону. Он помчался в темноту, натыкаясь на деревья; ощупью пробивался все дальше и дальше, продираясь через кусты ежевики. В один из кустов он забросил свой чемодан. Внезапно Керн услышал, что за ним кто-то бежит. Он обернулся. Бежала женщина.

— Спрячьтесь, — зашептал он. — Я залезу на дерево.

— Мой муж… он ведь…

Керн быстро забрался на дерево. Он почувствовал под собой мягкую, шуршащую листву и присел на развилке веток. Внизу неподвижно стояла женщина, он ее не видел, он только чувствовал, что она там стоит.

Вдали послышался голос старика еврея, он что-то говорил.

— А мне наплевать, — ответил на это грубый голос. — Без паспорта вы не пройдете! И все!

Керн прислушался. Через некоторое время он услышал голос другого спутника, который что-то отвечал жандарму. Значит, оба попались. В этот момент внизу зашуршало. Женщина что-то пробормотала и пошла обратно.

Некоторое время было тихо. Потом Керн увидел, как меж стволов замелькали огоньки карманных фонариков. Он прижался к стволу. Листва хорошо его скрывала. Внезапно он услышал твердый взволнованный голос женщины:

— Он должен быть здесь! Он забрался на дерево. Вот здесь!

Пучок света заскользил вверх.

— Слезай! — закричал грубый голос. — Иначе будем стрелять!

Минуту Керн раздумывал. Скрываться не имело смысла. Он спустился вниз. Яркий свет ударил ему в лицо.

— Документы?!

— Если бы у меня были документы, я не прятался бы на дереве.

Керн посмотрел на женщину, которая его выдала. Она была очень подавлена и находилась почти в невменяемом состоянии.

— Вам хотелось убежать, да? — набросилась она на него. — Вырваться? А мы бы остались здесь, — закричала она. — Все!

— Заткнитесь! — гаркнул жандарм. — Построиться! — Он осветил группу. — Собственно, мы должны отвести вас в тюрьму, это вы, наверно, знаете? За переход через границу без разрешения. Незачем на вас тратить продукты. Убирайтесь обратно. Обратно в Чехословакию! И запомните: в следующий раз будем стрелять без предупреждения!

Керн разыскал в кустах свой чемодан. Затем Керн и его попутчики молча пошли цепочкой назад. За ними следовали жандармы с карманными фонариками. Перебежчики не видели своих врагов — они видели только белые пятна фонариков, и от этого жандармы казались чем-то призрачным; существовали только, голоса и свет, которые их поймали и гнали обратно.

Кружки света остановились.

— Марш! Вперед в этом направлении! — крикнул грубый голос. — Если вернетесь, пристрелим!

Все четверо пошли дальше, пока свет не исчез между деревьями.

Керн услышал позади себя тихий голос мужа женщины, которая его выдала.

— Извините… она была вне себя… извините! Она уже наверняка жалеет об этом.

— Мне теперь все равно, — сказал Керн, обернувшись.

— Вы поймите, — зашептал мужчина. — Страх, ужас…

— Понять-то я пойму! — Керн обернулся. — Но простить — это для меня слишком тяжелая задача. Я лучше забуду.