Роберт Уоррен - Вся королевская рать Страница 23

Но в один прекрасный день я увидел ее по-другому. Вы давно знакомы с женщиной и считаете ее уродом. Вы смотрите на нее, как на пустое место. Но однажды ни с того ни с сего начинаете думать, какая она под этим твидовым или полотняным балахоном. И вдруг из-под рябой маски проглядывает лицо – доверчивое, робкое, чистое лицо, – и оно просит вас снять с него маску. Вот так же, наверное, старик, взглянув на свою жену, на миг увидит черты, которые он знал тридцать лет назад. Только в моем случае вы не вспоминаете то, что давно видели, а открываете то, чего никогда не видели. Это – образ будущего, а не прошлого. И это может выбить из колеи. И выбило на какое-то время. Я сделал заход, но – безрезультатно.

Она рассмеялась мне в лицо и сказала:

– Я занята и не меняю своих занятий, покуда эти занятия у меня есть.

Я не знал, о каких занятиях идет речь. Это было до Сен-Сена Пакетта. До того, как он начал пользоваться ее даром ставить на верный номер.

Ничего такого не было у меня в мыслях, когда я опустил руку на выключатель лампы и оглянулся на Сэди Берк. Рассказывая об этом, я просто хочу объяснить, что за женщина стояла у кровати, созерцая останки, пока я держал руку на выключателе, – что за женщина была Сэди Берк, которая проделала большой путь благодаря своему умению держать язык за зубами, но так сплоховала в тот вечер.

По крайней мере так мне тогда показалось.

Я выключил свет, мы вышли с ней в коридор и пожелали друг другу спокойной ночи.

На следующее утро часов в девять Сэди постучала в мою дверь, и я, словно размокший кусок дерева со дна взбаламученного пруда, качаясь и поворачиваясь, всплыл на поверхность из мутных глубин сна. Я подошел к двери и высунул голову.

– Слушайте, – заговорила она, не поздоровавшись, – Дафи уже отправляется на эту ярмарку, и я еду с ним. Ему надо поговорить с местными шишками. Он хотел и растяпу поднять пораньше, чтобы тот пообщался с народом, но я сказала, что он неважно себя чувствует и приедет немного погодя.

– Ладно, – сказал я, – хоть мне и не платят за это, я попытаюсь его доставить.

– Мне все равно, приедет он или нет, – ответила она. – Плевать мне с высокой горы.

– И тем не менее я попытаюсь его доставить.

– Валяйте, – сказала она и пошла по коридору, раздирая юбку.

Я посмотрел в окно, увидел, что впереди у меня опять целый день, побрился и пошел вниз пить кофе. Потом я поднялся к своему номеру и постучал. Внутри послышался странный звук – как будто в бочке с пухом дудели на гобое. Тогда я вошел. Дверь я накануне не запер.

Был уже одиннадцатый час. Вилли лежал на кровати. На том же месте, в том же смятом пиджаке, со сложенными на груди руками и бледным ясным лицом. Я подошел к кровати. Голова его оставалась неподвижной, но глаза повернулись в мою сторону – так, что я удивился, почему не слышу скрипа в глазницах.

– Доброе утро, – сказал я.

Он осторожно приоткрыл рот, оттуда высунулся кончик языка и медленно пополз по губам, проверяя их и смачивая одновременно. Затем он слабо улыбнулся, словно пробуя, не лопнет ли кожа на лице. И поскольку она не лопнула, прошептал:

– Кажется, я вчера напился?

– Да, удачнее слова не подберешь, – ответил я.

– Это со мной в первый раз, – сказал он. – Я никогда не напивался. Только раз в жизни попробовал виски.

– Знаю. Люси не одобряет спиртного.

– Но она, наверное, поймет, когда я ей расскажу. Поймет, что меня довело до этого. – И он погрузился в задумчивость.

– Как ты себя чувствуешь?

– Нормально, – сказал он и принял сидячее положение, свесив ноги на пол. Он сидел в носках, прислушиваясь к напряженным процессам в своем организме. – Да, – заключил он, – нормально.

– Ты едешь на митинг?

Он с усилием повернул голову и посмотрел на меня, причем на лице его изобразился вопрос, как будто отвечать была моя очередь.

– Почему ты спрашиваешь?

– Ну столько разных событий.

– Да, – сказал он. – Еду.

– Дафи и Сэди уже отбыли. Дафи хочет, чтобы ты приехал пораньше и пообщался с народом.

– Хорошо, – сказал он. Затем, упершись взглядом в воображаемую точку на полу, метрах в трех от своих носков, снова высунул язык и стал облизывать губы. – Пить хочется, – сказал он.

– Обезвоживание, – объяснил я, – результат чрезмерного принятия алкоголя. Но только так его и можно принимать. Только так он приносит человеку пользу.

Но он не слушал. Он встал и поплелся в ванную.

Я услышал плеск воды, шумные глотки и вздохи. Он, должно быть, пил из крана. Примерно через минуту звуки смолкли. Некоторое время было тихо. Потом раздался новый звук. Потом мучительный процесс окончился.

Он появился в дверях, цепляясь за косяк, с выражением печальной укоризны на лице, орошенном холодным потом.

– Зачем ты на меня так смотришь, – сказал я, – виски было хорошее.

– Меня вырвало, – сказал он с тоской.

– Ну, не тебя первого, не тебя последнего. Кроме того, теперь ты сможешь съесть горячий, жирный, питательный кусок жареной свинины.

Эта шутка, по-видимому, не показалась ему удачной. Как и мне. Но неудачной она ему тоже не показалась. Он просто держался за косяк и смотрел на меня, как глухонемой на незнакомца. Затем он еще раз удалился в ванную.

– Я закажу тебе кофе, – крикнул я, – он тебя взбодрит.

Но он не взбодрил. Вилли выпил его, но он даже не успел дойти до места.

Потом он прилег. Я положил ему на лоб мокрое полотенце, и он закрыл глаза. Руки его покоились на груди, и веснушки выглядели как крапинки ржавчины на отшлифованном алебастре.

В четверть двенадцатого позвонил портье и сказал, что м-ра Старка ожидают два джентльмена с машиной – отвезти его на митинг. Я прикрыл трубку рукой и обернулся к Вилли. Глаза его были открыты и смотрели в потолок.

– За каким чертом тебе ехать на митинг? – спросил я. – Я им скажу, чтоб убирались.

– Я поеду на митинг, – возвестил он загробным голосом, по-прежнему глядя в потолок.

Поэтому я спустился в холл, чтобы отделаться от двух местных полулидеров, которые готовы были ехать с кандидатом хоть на кладбище – лишь бы попасть в газеты. Я их спровадил. Я сказал, что м-ру Старку нездоровится и мы с ним выедем примерно через час.

В двенадцать часов я повторил кофейную процедуру. Она не дала желаемого эффекта. Дала нежелательный. Позвонил Дафи, он хотел знать, какого черта мы не едем. Я посоветовал ему приступить к раздаче хлебов и рыб и молиться богу, чтобы Вилли приехал к двум.

– В чем дело? – спросил Дафи.

– Друг мой, – ответил я, – чем позже вы узнаете, тем легче будет у вас на душе, – и повесил трубку.

Ближе к часу, после того как Вилли сделал еще одну неудачную попытку выпить кофе, я сказал:

– Слушай, Вилли, зачем тебе ехать? Может, останешься? Передай им, что ты болен, и избавь себя от лишних огорчений. А попозже, если…

– Нет, – сказал он и, с трудом приподнявшись, сел на край кровати. Лицо у него было ясное и одухотворенное, как у мученика, восходящего на костер.

– Ладно, – отозвался я без энтузиазма, – если ты так уперся, остается последнее средство.

– Опять кофе? – спросил он.

– Нет, – ответил я и, расстегнув чемодан, достал вторую бутылку. Я налил в стакан и дал ему. – Если верить старикам, лучший способ – залить колотый лед двумя частями абсента и добавить одну часть ржаного виски. Но нам не до тонкостей. При сухом законе.

Он выпил. Была томительная пауза, затем я перевел дух. Через десять минут я повторил вливание. Потом я велел ему раздеться и наполнил ванну холодной водой. Пока он лежал в ванне, я позвонил портье и заказал машину. После этого я зашел в номер Вилли, чтобы принести ему другой костюм и свежее белье.

Он кое-как оделся, сел на край кровати, и на груди его появилась надпись: «Не кантовать! – Стекло – Верх». Я отвел его в машину.

Потом мне пришлось вернуться за текстом речи, который остался в верхнем ящике стола. Текст может ему пригодиться, объяснил он, когда я вернулся. Может, у него отшибло память, и тогда придется читать по бумажке.

– Про белого бычка и гуся-губернатора, – сказал я, но он пропустил это мимо ушей.

Драндулет поехал, подпрыгивая по щебенке, Вилли откинулся на спинку и закрыл глаза.

Вскоре я увидел рощу, и на ее опушке – ярмарочные сооружения, ряды фургонов, колясок, дешевых автомобилей, а в синем небе – поникший на древке американский флаг. Потом, перекрывая дребезжание нашего рыдвана, донеслись обрывки музыки. Дафи помогал пищеварению масс.

Вилли протянул руку к бутылке.

– Дай еще.

– Осторожнее, – сказал я. – Ты ведь не привык. Ты уже…

Но он уже поднес ее ко рту, и я решил не тратить слов понапрасну, тем более что их все равно бы заглушило бульканье в его горле.

Когда он вернул мне бутылку, ее уже не стоило класть в карман. Я наклонил ее, но того, что собралось в уголке, не хватило бы и школьнице.