Уильям Теккерей - История Пенденниса, его удач и злоключений, его друзей и его злейшего врага (книга 2) Страница 23

Неподалеку от него тот же концерт слушали Пен и мисс Болтон, и Пен только посмеялся, когда она обратила внимание на удрученный вид мистера Фокера.

Фанни спросила, почему этот чудной человечек такой печальный.

— Кажется, он несчастлив в любви, — сказал Пен. — Это хоть кого может опечалить, правда, Фанни? — И он обратил на нее горделиво покровительственный взгляд, как Эгмонт на Клерхен в драме Гете, или Лестер на Эми в романе Скотта.

— Несчастлив в любви? Ах бедненький! — вздохнула Фанни, и глаза ее обратились на Гарри, полные ласки и жалости; но он не увидел этих прекрасных темных глаз.

— Мистер Пенденнис, мое почтенье! — раздался голос. Голос этот принадлежал молодому человеку в просторном белом сюртуке с красным шейным платком, на который был отвернут грязноватый воротничок, открывавший сомнительной чистоты шею, — с большой булавкой, может быть, золотой, а может быть, и нет, в фантастическом жилете с аляповатыми стеклянными пуговицами и в панталонах, громко заявлявших: "Поглядите, до чего мы дешевые и кричащие и какой немытый франт наш хозяин!" — с короткой тросточкой в правом кармане сюртука и с дамой в розовом атласе с левого бока.

— Мое почтенье! Небось забыли меня? Хакстер, из Клеверинга.

— Здравствуйте, мистер Хаксгер, — отвечал граф Фэрокский самым графским тоном. — Надеюсь, вы в добром здоровье.

— Спасибо, прыгаем помаленьку. — И мистер Хакстер покивал головой. — А вы, Пенденнис, высоко занеслись со времен нашей драки у Уопшота, помните? Знаменитым писателем стали. Дружите со знатью. Я вашу фамилию в "Морнинг пост" видел. Небось погнушаетесь прийти поужинать со старым знакомым? Завтра вечером на Чартерхаус-лейн… соберутся отличные ребята от Варфоломея, и пунш будет первый сорт. Вот, пожалуйста, моя карточка.

С этими словами мистер Хакстер выпростал руку из кармана, в котором держал трость, зубами открыл футляр с визитными карточками и, вытащив одну, протянул ее Пену.

— Благодарствую, — сказал Пен, — но завтра вечером я, к сожалению, занят, мне придется уехать из города.

И маркиз Фэрокский, поражаясь, как у такого субъекта хватило наглости дать ему карточку, величественно любезным жестом сунул карточку Хакстера в жилетный карман. А мистер Сэмюел Хакстер, возможно, и не видел большого общественного различия между Артуром Пенденнисом и собой. Отец мистера Хакстера был врачом и аптекарем в Клеверинге, точно так же, как родитель мистера Пенденниса был в свое время врачом и аптекарем в Бате. Но нахальство некоторых людей поистине непредрекаемо.

— Ну, не беда, любезный, — сказал мистер Хакстер (он по природе был прост и откровенен, а тут еще успел выпить). — Если будете поблизости, захаживайте. По субботам я обычно дома, и сыр в буфете найдется. Всего наилучшего… Вон, звонят к фейерверку. Пошли, Мэри. — Ион вместе с другими гуляющими бегом устремился в сторону фейерверка.

Едва этот приятный молодой человек скрылся из виду, как Пен со своей спутницей побежали туда же. Миссис Болтон последовала было за ними, но поскольку капитан Костиган считал ниже своего достоинства передвигаться бегом при каких бы то ни было обстоятельствах, он продолжал вышагивать молодцевато, но неторопливо, и вскоре они оба отстали от Пена и мисс Фанни.

Возможно, Артур забыл, а возможно, и не пожелал вспомнить, что ни у капитана, ни у миссис Болтон нет денег, хотя это было ясно после их приключения у кассы; как бы там ни было, он заплатил по шиллингу за себя и за Фанни и стал подниматься с нею по лестнице на галерею. Они так спешили, что даже не оглянулись, чтобы удостовериться, следуют ли старшие за ними. Со всех сторон теснились спешащие наверх люди. Какой-то человек, обгоняя Фанни, так ее толкнул, что она охнула и пошатнулась; Артур, разумеется, ловко подхватил ее и, защищая от толпы, не выпускал из объятий, пока они не дошли доверху и не заняли свои места.

Бедный Фокер сидел в самом верхнем ряду, освещаемый фейерверками, а в промежутках между ними — луной. Артур увидел его, посмеялся и тут же забыл думать о своем приятеле. Он был занят Фанни. Как она всем восхищалась! Как была счастлива! Как вскрикивала, когда ракета взмывала ввысь и рассыпалась лазурным, пунцовым, изумрудным дождем.

Одно чудо за другим вспыхивало и гасло перед ее глазами, и девочка вся дрожала от восторга. Артур чувствовал, как она, закинув голову к небу, в увлечении сжимает его руку.

— Какая красота, сэр! — воскликнула она.

— Не говорите мне "сэр", Фанни, — сказал Артур.

Девушка вспыхнула.

— А как мне вас называть? — спросила она тихим дрогнувшим голосом. — Как мне надо говорить, сэр?

— Опять? А впрочем, Фанни, я забыл; так лучше, милая, — сказал Пенденнис мягко. — Но мне-то можно называть вас Фанни?

— Ну, еще бы! — И снова маленькая ручка стиснула его руку, и девушка прильнула к нему так крепко, что он услышал биение ее сердца.

— Мне можно называть вас Фанни, потому что вы еще девочка, и очень хорошая девочка, а я старик. Но вы лучше говорите мне "сэр" или, если хотите, мистер Пенденнис. Ведь мы, Фанни, не одного с вами круга. Вы не сердитесь на меня, но… зачем же вы отнимаете руку, Фанни? Вы меня боитесь? Думаете, я вас обижу? Ни за что на свете, милая моя девочка. И… посмотрите, как хороша луна, и звезды, как спокойно они светят, когда ракеты гаснут, а колеса перестают сверкать и шипеть. Когда я шел сюда, я и не думал, что рядом со мною будет любоваться фейерверком такая хорошенькая соседка. Я ведь живу один и очень много работаю. Я пишу, Фанни, в книгах и в газетах, и сегодня я страшно устал и уже готов был весь вечер провести в одиночестве, а тут… да не плачьте же, девочка милая…

Пен разом прервал речь, которую начал так спокойно, — женские слезы всегда выводили его из равновесия, — и принялся утешать и успокаивать Фанни, произнося бессвязные слова сочувствия и ласки, которые нет нужды здесь приводить, ибо в печати они выглядели бы нелепо. Так же нелепо выглядели бы в печати слова, которые мать говорит ребенку или жених — невесте. Эта безыскусственная поэзия непереводима и слишком тонка для неуклюжих определений грамматистов. Одним и тем же словом обозначается приветствие, которое мы запечатлеваем на лбу нашей бабушки и на священной щеке любимой. Хотим ли мы намекнуть, что слово это понадобилось бы Артуру Пенденнису? Отнюдь нет. Во-первых, было темно: фейерверк кончился, и никто не мог бы ничего увидеть; во-вторых, он не выдал бы такой тайны, это было не в его характере; а в-третьих и последних, пусть честный человек, которому приходилось целовать красивую девушку, скажет, как бы он сам вел себя в таком затруднительном положении?

Ну, а если говорить правду, то, какие бы ни возникли у вас подозрения, и как бы вы ни поступили в подобных обстоятельствах, и как бы ни хотелось поступить Пену, он повел себя честно и мужественно. "Я не намерен играть сердцем этой девочки, — сказал он себе, — я помню о ее чести и о своей. Она, видимо, наделена опасной и заразительной чувствительностью, и я очень рад, что фейерверк кончился и что я могу сдать ее на руки мамаше".

— Пошли, Фанни. Осторожно, ступенька, обопритесь на меня. Да не спотыкайтесь вы, до чего же рассеянная малютка! Сюда, сюда, а вот и ваша матушка.

И в самом деле, у дверей стояла миссис Болтон, крепко сжав в руке зонтик и терзаясь тревогой. Она вцепилась в Фанни с чисто материнской горячностью и стала быстро ей выговаривать вполголоса. Во взгляде капитана Костигана — он стоял позади матроны и подмигивал из-под шляпы Пенденнису — была бездна лукавства. Поймав этот взгляд, Пен невольно расхохотался.

— Напрасно вы не пошли со мной, миссис Болтон, — сказал он, предлагая ей руку. — Рад возвратить вам мисс Фанни в целости и сохранности. Мы думали, что вы тоже подниметесь на галерею. Фейерверк нам очень понравился, правда?

— Еще бы! — сказала мисс Фанни, потупив глазки.

— Последний "букет" был просто великолепен, — продолжал Пен. — Но я, милые дамы, десять часов ничего не ел, а посему разрешите пригласить вас поужинать.

— Я тоже не прочь перекусить, — сказал Костиган. — Только вот кошелек забыл дома, а то бы я непременно предложил дамам угощение.

Миссис Болтон холодно заявила, что у нее разболелась голова и больше всего ей хочется домой.

— Лучшее средство от головной боли — салат с омарами и стакан вина, — галантно сказал Пен. — Не обижайте меня, миссис Болтон, прошу вас. Без вас мне ужин в горло не полезет, а я, честное слово, нынче не обедал. Берите же мою руку, давайте зонтик. Костиган, поухаживайте за мисс Фанни! Если миссис Болтон не удостоит меня своим обществом, я подумаю, что она на меня сердится. Давайте поужинаем не спеша; а потом все вместе поедем домой в кебе.

Кеб, салат с омарами, открытая и дружелюбная улыбка Пенденниса усыпили подозрения доброй женщины, и она сменила гнев на милость. Раз уж мистер Пенденнис так любезен, от омаров она, пожалуй, не откажется… И они двинулись к ресторану, где Костиган, едва войдя в кабинку, позвал лакея таким зычным и грозным голосом, что к нему сразу кинулись двое.