Сигрид Унсет - Мадам Дортея Страница 23

Но Дортея не смела задавать вопросов. Она боялась. В последнее время ее преследовала одна мысль: если тело Йоргена найдут, его, наверное, будет трудно узнать. Ей от всей души хотелось, чтобы его земные останки нашли покой в освященной земле, хотелось также, чтобы томительной неизвестности, теперь уже не оставлявшей места надежде, был положен конец. Но в то же время она страшилась увидеть любимое тело, отмеченное тлением.

— Да-да, маленькие детки, маленькие беды, если, конечно, дети здоровы, — вздохнула мадам Хаусс. — Но то ли еще будет, когда они вырастут. Хотя я должна благодарить Бога за своих девочек, они не доставляли мне серьезных неприятностей. Пока, во всяком случае, не доставляли. Даже не представляю себе, как я отпущу от себя Матильду. Правда, она уедет недалеко, но все-таки…

— Что ты такое говоришь? Куда уедет Матильда? — Дортея засмеялась. — Уж не означает ли это, что Матильда выходит замуж?

— Я думала, до тебя уже дошли слухи. Да, она обручилась с Эстеном Нимуеном. — Мадам Хаусс смахнула слезинку. — Он такой славный, ты сама знаешь. Если я и смогу со спокойным сердцем отдать кому-то свою крошку, так только Эстену. Но все равно, это так странно… Конечно, она попадет в богатую семью… — Мадам Хаусс снова уронила несколько слезинок.

— Это верно. — Дортея взяла чистую шейную косынку, потом отложила ее. — Желаю тебе счастья, милая Карен! — Она обняла и поцеловала мадам Хаусс. — У тебя будет зять, которого ты хорошо знаешь и уважаешь. И Матильда не уедет от тебя далеко, ты всегда сможешь увидеть ее, когда захочешь. Ты должна радоваться…

Он порядочный человек, и Ос — богатая усадьба, сундуки там наверняка не пустые, подумала Дортея. Но мне бы хотелось, чтобы жених хорошенькой Матильды был более привлекателен — не такой толстый и молчаливый. И не шепелявил бы так сильно. Вслух же она сказала:

— Мы должны быть готовы к тому, что наши девочки когда-то вылетят из гнезда. Мы и не хотели бы, чтобы было по-иному. Разумеется, хорошо иметь их рядом, когда мы будем больными и немощными, но до этого еще далеко. И ты прекрасно понимаешь, Карен, если мы будем держать их подле себя до самой нашей смерти, они превратятся в старых дев.

— Да, да. Воистину так, милая Тея. И я очень довольна, не сомневайся…

— Вы приехали, чтобы сообщить мне эту новость? Как это мило с вашей стороны! Сейчас я приведу себя в порядок. Мне не терпится поскорей поздравить мою славную подружку Матильду, и мы выпьем по рюмочке за счастье помолвленных…

— Постой минутку! — Мадам Хаусс встала, вся наигранность мигом слетела с нее. Ее красивые карие глаза стали печальны и серьезны. — Я должна кое-что сказать тебе… За этим я и пошла за тобой сюда. Мне подумалось, что лучше уж я сама скажу тебе это до того, как Хаусс… На этой неделе он был в Христиании… Иди сюда, Тея, давай сядем. — Большой, мягкой рукой мадам Хаусс обняла Дортею за плечи. — Он разговаривал там в конторе… У придворного советника он тоже был. Не думай, будто мы не сочувствуем твоему горю, твоя судьба и судьба твоих детей нам далеко не безразлична… — Красивое круглое лицо мадам Хаусс выразило душевное смятение. — Но надеяться, что управляющего Теструпа найдут живым… О, Дортея, даже ты уже давно потеряла эту надежду! Придворный советник должен думать о будущем завода… Хаусс воспользовался случаем и поговорил с ним о тебе… О твоем пенсионе. Теструп никогда не оговаривал его размеров… Но придворный советник оказался весьма щедр, он обещал Хауссу…

— Я понимаю. А придворный советник не сказал твоему мужу, кто будет преемником Теструпа на заводе?

— Завод не может существовать без управляющего… — Мадам Хаусс крутила в пальцах носовой платок. — О, Дортея, я так сочувствую тебе, поверь мне. Но бесполезно прятать голову в песок…

— Я и не прячу, милая Карен. У меня было время понять, что нам придется уехать отсюда. Так твой муж знает, кто займет место Теструпа?

— Да, его займет Эстен… — смущенно проговорила мадам Хаусс. — Ты знаешь, он умеет и покупать и продавать, знает счетоводство, изучал в Дании юриспруденцию. Но Хаусс собирается сам следить за делами… Если завод решат сдать в аренду, он подумывает…

Дортея кивнула:

— Йорген тоже подумывал об этом. Он полагал, что завод станет давать хорошую прибыль, если он сумеет реализовать свои планы…

— Мне об этом известно, думаю, именно твой покойный муж и подал Хауссу эту мысль…

Мой покойный муж… Первый раз кто-то назвал Йоргена покойным. Мой покойный муж, говорила она сама, когда разговор заходил о пробсте Бисгорде. Теперь покойным мужем стал и Йорген Теструп. Дортее неудержимо захотелось смеяться — она представила себе, как на небесах встретятся два ее мужа — маленький тщедушный старичок, сутулый и бледный от долгих занятий и продолжительной болезни, и ее энергичный, обветренный Йорген, который вдруг явился после своей роковой поездки вооруженный, в сапогах с отворотами, бодрый и пышущий здоровьем. Господи, о чем только она думает! На небесах покойники выглядят совсем не так, как на земле, они не схожи с живыми ни телом, ни платьем. На небесах ничего не дается и не отнимается… Дортея вдруг со страшной неумолимостью поняла, что второй раз стала вдовой, и теперь уже навсегда…

— Ты не обижена на нас? — умоляюще спросила мадам Хаусс, приложив платочек к глазам. — В любом случае кто-то все равно получил бы это место. Ты сама говоришь, что уже думала об этом. Мне показалось, что тебе будет легче узнать эту новость от меня. Хотелось подготовить тебя…

— Спасибо тебе, что ты подумала об этом… Это так… так трогательно с твоей стороны, милая Карен. Ты всегда была мне доброй подругой. — Дортея поцеловала ее в щеку. — Поверь, я все понимаю.

Она подошла к зеркалу, поправила на плечах косынку и заколола ее нарядной брошью с бриллиантом.

— Поверь, — сказала она своему отражению в зеркале, — я не вижу ничего дурного в том, что присяжный поверенный предпринял некоторые шаги, чтобы помешать кому-то другому опередить себя. К тому же Матильда!.. — Она повернулась к Карен Хаусс. — Вот уж не думала, что эта девочка когда-нибудь станет моей преемницей в Бруволде!

Нет ничего дурного в том, что присяжный поверенный предпринял некоторые шаги, чтобы помешать кому-то другому опередить себя, мысленно повторила Дортея, сидя уже одна на канапе в пустой зале. Она проводила гостей до брички и вернулась в залу, чтобы самой убрать хрустальные бокалы.

Ее немного знобило. Как будто эти стены еще хранили зимний холод, хотя по утрам уже сияло солнце и она каждый день приказывала отворять ставни, чтобы мебель в зале не пострадала от сырости.

Мебель была покрыта темным лаком и украшена позолоченными завитушками. Ее изготовил краснодеревщик в Трондхейме специально по заказу Йоргена, который хотел, чтобы стулья были похожи на те, что его брат привез себе из-за границы. Все эти предметы занимали лишь небольшую часть залы, были там и два консольных зеркала — Йорген говорил, что собирается заказать еще одно точно такое же для среднего простенка, последний раз он вспомнил об этом на Рождество. Зеркала-то она точно возьмет с собой, они не будут выставлены на аукцион. Аукциона ей не избежать. Присяжный поверенный сказал, что Матильда и Нимуен с удовольствием купили бы у нее часть вещей. Однако если она продаст их с аукциона, то получит за них гораздо больше.

Два больших портрета, матери и ее первого мужа, на аукцион выставлять нельзя: мать живет слишком близко, слухи об этом быстро достигнут Люнде, да и здесь местные жители осудили бы ее за это. Но, видит Бог, у нее нет желания тащить портреты с собой. Надо поинтересоваться, не захочет ли их взять брат Уле? Впрочем, зачем Уле портрет майора?..

Вильхельм и Клаус ушли на охоту с Хансом Вагнером и должны были вернуться домой только под утро. Дортея чувствовала себя одинокой в этой большой зале и дрожала от холода.

Так уж водится. Кому смерть, а кому радость, Дортея сама не раз повторяла эту поговорку. Вот и теперь гибель Теструпа обернулась куском хлеба для Эстена Нимуена. Правда, нельзя сказать, чтобы он и раньше сидел голодный, однако они с присяжным поверенным быстро сообразили, что новое место обеспечит им не только хлеб, но еще и масло на него. При том, разумеется, условии, что они смогут руководить стекольным заводом так, чтобы он давал прибыль. Если когда-нибудь она узнает, что это у них не получилось, то плакать не станет — нельзя требовать слишком многого от человеческого сердца. Хотя в их поступке не было ничего бесчестного. И к тому же она знала, что, если они по неопытности и по непониманию особенностей производства испортят все, созданное Теструпом, пострадают в первую очередь старые рабочие. А тогда Теструп огорчится даже на том свете.

Заденет это и ее самое — ведь пенсион ей будет выплачивать завод. Придворный советник, конечно, позаботится об этом, передавая завод новому управляющему, и тогда ей останется только желать, чтобы у них все получилось. Своя рубашка ближе к телу, гласит другая древняя пословица. Бисгорд был прав, когда говорил, что научиться познавать себя — весьма трудное дело.