Шолом Алейхем - Кровавая шутка Страница 23

– Давида?! Какое отношение имеет к этому делу Давид?

– Ах, Сарра, голубушка, и вы еще спрашиваете? Нет ничего невозможного в наши дни. Разве вы забыли вечер пурим, когда вы были у нас и эта женщина пришла спрашивать вас о своем сыне?

Не жалея красок, Тойба Фамилиант рисовала картины одну другой мрачнее. Наконец, удостоверившись, что Сарра близка к обмороку, Тойба стала ее успокаивать: сейчас, мол, незачем говорить обо всем этом, потому что если что и случится, то не раньше чем на "ихнюю" пасху. Наконец, при малейшей тревоге Сарра может, недолго думая, забрать всех своих домочадцев (квартиранта тоже) и перебраться к ним, в верхнюю часть города. Они живут на очень спокойной улице - там все будут в полнейшей безопасности.

После бесконечных взаимных пожеланий к празднику женщины распрощались, и Тойба с дочерьми направилась домой.

По инициативе Сарры проводить тетю Тойбу пошла Бетти с неизменным своим спутником Рабиновичем.

Иссиня-черная ночь вырядилась в праздничные одежды, усыпанные мириадами сверкающих звезд...

От них струился неверный колеблющийся свет, в мерцании которого то выступали, то прятались счастливые лица влюблённой четы.

Они возвращались домой медленно, нарочно растягивая свою прогулку и возможность побыть наедине.

И теперь уже Рабиновичу казалось, что настало время раскрыть Бетти все свои тайны, излить душу. Рассказать все, от начала до конца, вплоть до того, что он намерен порвать со всем своим прошлым для того, чтобы устранить последнее препятствие.

Отчасти он уже подготовил ее. Он как-то рассказал, что история с теткой-миллионершей - сплошная выдумка, которая до поры до времени нужна ему по некоторым соображениям. Рассказал, что у него есть отец, который его очень любит, но не сходится с ним во взглядах по некоторым вопросам, и очень религиозная сестра - Вера, готовая за брата в огонь и в воду.

Говорил о том, что, несмотря на всю свою любовь к родным, ему придется порвать с ними, так как шаг, который он собирается предпринять, будет для них смертельным ударом.

Более точно Рабинович не объяснялся, но Бетти, не без некоторой досады, этот "шаг" истолковала по-своему. Ей не улыбалась война с отцом; она не понимала, откуда взялась у Рабиновича верующая сестра. Отца Рабиновича она представляла себе буржуем, разбогатевшим евреем, выскочкой, разыгрывающим аристократа. И для того чтобы Рабинович не кичился своим аристократизмом, она ему как-то намекнула, что, в противоположность своей мамаше, она ненавидит этих новоявленных богачей до тошноты...

– Что вы против них имеете? - спросил Рабинович, любивший её подразнить.

– Ничего я против них не имею. Я их просто терпеть не могу. Уж очень они противны - эти еврейские денежные тузы с одутловатыми брюшками, тройными затылками, пресыщенными губами и потухшим взором...

– Однако попасть к вам на зубок - удовольствие небольшое, - заметил Рабинович, любуясь ею.

– Упаси вас Господь! - шутливо ответила Бетти.

– Интересно бы попытаться.

– Не рекомендую - раскаетесь.

Рабинович вспомнил этот разговор. С тех пор прошло довольно много времени. И теперь, идя рядом, они чувствуют, как их влечет друг к другу все сильнее и сильнее.

Медленно идут они по улице, не нарушая торжественной тишины ненужными словами. Все чаще встречаются их взоры, все теснее пожатие рук, и, будто в полусне, тянутся друг к другу их губы.

Бетти вырвалась из рук Рабиновича и побежала вперед. Он помчался за ней.

В дом оба вошли раскрасневшимися, с предательски горящими глазами.

Сарра, подметив их возбуждение, спросила нарочито спокойно:

– Хорошо на улице?

И оба ответили в один голос:

– Чудесно! Восхитительно!

Глава 33

ПАСХАЛЬНАЯ НОЧЬ

Давид вернулся из синагоги с обычным праздничным приветствием, уселся и стал спокойно справлять ритуал "сейдера".

Но лицо его было подернуто грустью, и в голосе больше, чем всегда, звучали минорные ноты. Впрочем, заметить такие детали могла только Сарра, сидевшая по правую руку мужа.

Кто бы сказал, что это та самая Сарра, которая своими руками соорудила весь этот праздник? Теперь руки ее сверкают белизною и бриллиантами старомодных колец, надетых по случаю праздника. Но больше всего сияет еще молодое, прекрасное, хотя и озабоченное, лицо Сарры. Душа ее переполнена печалью, особенно после визита Тойбы, испортившей настроение несколькими брошенными вскользь словами. К тому же она вспомнила, что среди забранных полицией у квартиранта бумаг была и фотографическая карточка Бетти... Что же это будет? Она глядит на дочь и на Рабиновича, сидящих рядом, и молит за них обоих Бога... В том, что они любят друг друга, она не сомневается. Это видно по всему. А сегодняшний вечер и эта торжественная трапеза сблизили их еще больше.

Началось с того, что Давид Шапиро, вернувшись из синагоги, обратился к Рабиновичу и попросил его надеть фуражку:

– Вы хоть и студент, и медалист, и наполовину гой, но это не имеет отношения к сейдеру. За сейдером еврей должен сидеть в фуражке!

Затем он усадил Рабиновича рядом с Бетти, дал им обоим одну "Агаду" и сказал дочери:

– Уж ты покажешь ему там, что читать и чего не читать... Он, наверно, в этом деле не очень-то смыслит...

Бетти переводит Рабиновичу слова отца, и оба чувствуют себя на седьмом небе.

Они сидят рядом, склонившись друг к другу, глядят в одну "Агаду", а мысли витают далеко-далеко...

У Бетти на устах еще горит поцелуй Рабиновича, и ей кажется, что следы его видят все окружающие. Как это случилось? Кто сделал первое движение: он или она? И что будет теперь? С кем он будет говорить и как будет говорить? Может быть, он вызовет своего отца, откормленного буржуя?..

"Нет. Этого он не сделает: он знает, как я к этому отношусь".

Так думает Бетти, перелистывая "Агаду", и встречается с его глазами.

– Будь моей! - говорят его глаза.

– Я твоя! Я давно твоя! - отвечают глаза Бетти, и ей кажется, что она видит своего возлюбленного насквозь, читает его мысли... Бедная, счастливая девочка! Если бы она могла знать, что сидящий рядом с ней человек с черной копной волос, с семитическим носом и еврейской фамилией, человек, прошедший уже через "процентную норму", "правожительство" и прочие еврейские привилегии, ведет свое происхождение не от праоцев Авраама, Исаака и Иакова, а... от потомственных почетных дворян!

Может ли Бетти предполагать, что отец "Рабиновича" - богатейший помещик Иван Иванович Попов, заметная фигура в сферах? Конечно, Иван Иванович Попов не может похвастать, что он происходит от "настоящих славутских Шапиро"; но этот недочет до некоторой степени компенсируется тем, что сам он - бывший губернский предводитель дворянства.

Кто бы мог подумать? Да и самому Рабиновичу могло ли прийти в голову год назад, что он будет справлять еврейскую пасху, будет сидеть за "сейдером", глядеть в "Агаду" и есть мацу? Чего только не передумал он, сидя за столом в этот пасхальный вечер...

Только на днях он прочел в газете сообщение о том, что, согласно распоряжению Т-ского губернатора (его дяди), из губернии высылается 450 еврейских семейств...

"Четыреста пятьдесят семейств! - думает он, заглядывая в "Агаду", - ведь это больше двух тысяч человек. И высылает их из губернии мой дядя не за воровство или преступления, а единственно за то, что они евреи... И вот снимается с насиженных мест этакая уйма народу и тянется неизвестно куда и почему по железным дорогам, рекам и шоссейным путям нашей необъятной страны...

Новый "исход из Египта" в двадцатом столетии. "Согласно распоряжению губернатора"... Ведь это - брат отца, Андрей Иванович Попов, человек с мягким характером и либеральным образом мыслей... Ведь это тот самый дядя Андрей, который вместе с отцом пылал негодованием, когда другой их брат, Николай, земский начальник, допустил, чтобы у него в округе высекли мужика! Дядя Андрей тогда назвал Николая "Аракчеевым". Как же он мог выслать обездоленных четыреста пятьдесят семейств? Они, конечно, умоляли оставить их на месте, посылали к губернатору депутацию..."

– Ну, вы, кажется, чересчур увлеклись "Агадой"! - сказала Бетти и, весело смеясь, захлопнула у него под носом книжку.

– Ах, Бетти! - возмутилась мать. - Какое тебе дело? Может быть, он еще хочет почитать "Песнь песней Соломона".

– Н-на! - сказал Давид. - По-моему, будет с него и "Агады". Можете снять фуражку, если вам уж не терпится!

Рабинович встал, с удовольствием скинул фуражку и сел с Бетти в сторонку поболтать. Давид затянул на старинный лад "Песнь песней", Сёмка подтягивал, а Сарра счастливыми глазами глядела на картину своего семейного благополучия.

Глава 34

ПЕРЕД ГРОЗОЙ

Утром первого дня пасхи, когда евреи, разодетые по-праздничному, вместе с женами и детьми направлялись в синагогу, торжественное настроение еврейской части города было нарушено мальчишками-газетчиками, выкликавшими нараспев: