Айн Рэнд - Источник. Книга 1 Страница 24

— Я подожду, Питер, — прошептала она. — Нам незачем спешить.

— Мы никому не скажем, Кэти… Это будет наша тайна, только паша, пока… — И тут он замер, пораженный одной мыслью, тем более неприятной, что он был не в силах доказать, что эта мысль до сего момента ему в голову не приходила. И все же он мог честно признаться себе, что это, как ни странно, было именно так. Он резко отстранил Кэтрин и сердито спросил: — Кэти, ты не думаешь, что :»то из-за твоего чертова великого дядюшки?

Она рассмеялась, легко и беззаботно, и он понял, что оправдан.

— Боже мой, Питер, что ты говоришь! Ему, конечно, это не понравится, но какое нам дело?

— Не понравится? Но почему?

— Он, мне кажется, не одобряет брака. Не подумай только, что он проповедует что-то аморальное. Но он всегда говорил мне, что брак — это старомодный, чисто экономический союз, призванный увековечить институт частной собственности, или что-то в этом роде, (ловом, он его не одобряет.

— Ну и замечательно! Мы ему покажем.

Честно говоря, Китинга это даже обрадовало. Ведь хотя сам он шал, что ничего такого у него в мыслях не было, но у других могло возникнуть подозрение, что к его чувству к Кэтрин примешиваются, пусть и в незначительной степени, такие соображения, которые могли бы возникнуть у него по отношению… например, к дочери Франкона. Неодобрительное отношение Тухи к браку начисто снимало подобные подозрения. Китинг и сам не понимал, почему для него гак важно, чтобы его любовь к Кэтрин никак не соприкасалась с его отношениями со всеми остальными.

Откинув голову, он ощутил на губах покалывание снежинок. Потом он повернулся и поцеловал ее. Прикосновение ее губ было мягким и холодным от снега.

Ее шляпка сбилась набок, губы полуоткрыты, глаза — круглые и беспомощные, ресницы блестели. Он держал ее руку, глядя на ладонь. На ней была черная вязаная перчатка с по-детски неуклюже растопыренными пальцами. В ворсинках перчатки он увидел жемчужины растаявшего снега — они ярко блеснули в свете фар пронесшегося мимо автомобиля.

VII

Бюллетень Американской гильдии архитекторов опубликовал в разделе «Разное» коротенькое сообщение о прекращении профессиональной деятельности Генри Камерона. В шести строчках обобщались его достижения в области архитектуры, причем названия двух лучших его зданий были напечатаны с ошибками.

Питер Китинг вошел в кабинет Франкона, когда тот самым деликатным образом торговался с антикваром, который запросил за табакерку, когда-то принадлежавшую мадам Помпадур[38], на девять долларов двадцать пять центов больше, чем Франкон готов был заплатить. После ухода антиквара, сумевшего-таки уломать Франкона, тот с недовольной миной повернулся к Китингу и спросил:

— В чем дело, Питер, чего надо?

Китинг швырнул бюллетень на стол Франкона и отчеркнул ногтем заметку о Камероне.

— Мне нужен этот человек, — сказал он.

— Какой человек?

— Говард Рорк.

— Что еще за Рорк? — спросил Франкон.

— Я тебе о нем рассказывал. Проектировщик Камерона.

— А… да, помнится, рассказывал. Ну так иди и приведи его.

— Ты дашь мне полную свободу действий при его найме?

— Какого черта? Нанять еще одного чертежника — что тут особенного? Кстати, обязательно надо было меня тревожить из-за такого пустяка?

— Он может заартачиться. А мне обязательно надо заполучить его, прежде чем он обратится в другую фирму.

— В самом деле? Значит, по-твоему, он может заартачиться?

— Ты что, намерен умолять его поступить сюда после работы у Камерона, что, кстати, не Бог весть какая рекомендация для молодого человека.

— Брось, Гай. Сам же понимаешь, что это совсем не так.

— Ну… ну, в общем, если брать аспект чисто технический, но не мистический, надо признать, что Камерон дает основательную подготовку… конечно, в свое время он был значительной фигурой. Более того, я сам когда-то был его лучшим чертежником. С этой точки зрения за старика Камерона можно замолвить словечко-другое. Действуй. Веди своего Рорка, если он тебе так нужен.

— Да не то чтобы он мне был так уж нужен. Просто он мой старый друг и остался без работы, и я решил, что неплохо было бы ему помочь.

— Делай что хочешь, только ко мне не приставай… Кстати, Питер, согласись, что более очаровательной табакерки ты в жизни не видел.

В тот же вечер Китинг без предупреждения поднялся в комнату Рорка, нервно постучался и вошел с очень веселым видом. Рорк сидел на подоконнике и курил.

— Мимо проходил, — сказал Китинг. — Выдался свободный вечерок, и я как раз вспомнил, что ты живешь тут неподалеку. Дай, думаю, зайду, скажу: «Привет, давно не виделись».

— Я знаю, зачем ты пришел, — сказал Рорк. — Я согласен. Сколько?

— О чем ты, Говард?

— Ты прекрасно знаешь, о чем я.

— Шестьдесят пять в неделю, — выпалил Китинг. Это был совсем не тот тонкий подход, который он тщательно продумал; но он и представить не мог, что такой подход вовсе не понадобится. — Шестьдесят пять для начала. Но если этого недостаточно, и мог бы…

— Шестьдесят пять меня устраивает.

— Так ты… ты придешь к нам, Говард?

— Когда приступать?

— Ну… как только сможешь! В понедельник?

— Хорошо.

— Спасибо, Говард!

— Но при одном условии, — сказал Рорк. — Я не буду заниматься проектированием. Никаким. Даже деталей. Никаких небоскребов под Людовика Пятнадцатого. Если хочешь, чтобы я у вас работал, избавь меня от эстетики. Определи меня в технический отдел. Посылай на строительные площадки. Ну что, все еще хочешь заполучить меня?

— Разумеется. Все будет так, как ты скажешь. Тебе у нас понравится, вот увидишь. И Франкон тебе понравится. Он ведь и сам начинал у Камерона.

— Уж ему-то не стоит этим похваляться.

— Ну...

— Ладно, не переживай. Этого я ему в лицо не скажу. Вообще ничего никому говорить не стану. Тебе это надо было знать?

— Да нет. За это я не переживаю. Мне вообще такое в голову не приходило.

— Тогда решено. Спокойной ночи! До понедельника.

— Да, но… я особенно не тороплюсь, я ведь, собственно, пришел тебя проведать и…

— В чем же дело, Питер? Что тебя беспокоит?

— Ничего… Я…

— Ты хочешь знать, почему я так поступаю? — Рорк улыбнулся, без сожаления, но и без энтузиазма. — Так ведь? Я скажу, если тебе интересно. Мне совершенно безразлично, где теперь работать. В городе нет архитектора, у которого мне хотелось бы поработать. Но где-то работать надо, можно и у твоего Франкона, если там согласны на мои условия. Я продаю себя, Питер, я готов вести такую игру — до поры до времени.

— Честное слово, Говард, не надо так смотреть на это. У нас перед тобой откроются безграничные возможности, надо только немножко пообвыкнуть. Хотя бы увидишь, для разнообразия, как выглядит настоящее архитектурное бюро. После Камероновой дыры.

— Об этом, Питер, помолчим. И сейчас, и после!

— Я не собирался критиковать и… я вообще ничего не имел в виду. — Он не мог сообразить, что сказать и какие, собственно, чувства следует испытывать. Это была победа, но какая-то уж очень неубедительная. Но все же победа, и ему очень хотелось найти в себе хоть какую-то симпатию к Рорку. — Говард, пойдем, выпьем. Отметим, так сказать, событие.

— Извини, Питер. Это в мои служебные обязанности не входит.

Китинг шел сюда, готовый проявить предельную осмотрительность и весь такт, на который только был способен. Он добился цели, которой в глубине души и не рассчитывал добиться. Он понимал, что сейчас не следует рисковать. Нужно молча удалиться.

Все же нечто необъяснимое, не оправданное никакими практическими соображениями подталкивало его. Он не выдержал:

— Ты можешь хоть раз в жизни держаться как человек?

— Как кто?

— Как человек. Просто. Естественно.

— Я так и держусь.

— Ты вообще способен расслабиться?

Рорк улыбнулся — он ведь и так сидит на подоконнике в совершенно расслабленной позе, лениво привалившись спиной к стене, болтая ногами. Даже сигарета висит между пальцев, которые писем ее не удерживают.

— Я не об этом! — взвился Китинг. — Почему ты не можешь шипи и выпить со мной?

— А зачем?

— Неужели обязательно должна быть какая-то цель? Непременно надо всегда быть таким чертовски серьезным? Ты не способен хоть иногда сделать что-то без всякой причины, как все люди? Ты такой серьезный, такой старый. Для тебя вечно все такое важное, великое, каждая минута, даже если ты ни черта не делаешь! Неужели ты не можешь просто отдохнуть, быть не столь значительным?

— Не могу.

— Тебе не надоело быть героем?

— А что во мне героического?

— Ничего. Все. Не знаю. Дело не в твоих поступках. Дело и том, как чувствуют себя другие в твоем присутствии.