Луи Арагон - Орельен. Том 1 Страница 24

Он замолчал. Молчание затягивалось. Вдруг Орельен произнес:

— Я думал также и о том… Ведь вы, кажется, тоже воевали? Где именно?

Бледное лицо Декера совсем побледнело. И он произнес с великолепным спокойствием в стиле героя американского боевика:

— Да, воевал… в качестве окопавшегося.

Раздался взрыв аплодисментов. Это закончили свой номер русские танцоры.

— Видите ли, — несмело начал Орельен, как бы признаваясь в тайном пороке или неполноценности, — мне никак не удается окончательно освободиться от войны… никак я не могу от нее отделаться. До сих пор я просыпаюсь по ночам с чувством страха перед минами, совсем как в пятнадцатом году. И сейчас нам хватает страхов в нашей нелепой жизни. Война… Я и сюда, к Люлли, бегу от нее.

Орельену вдруг расхотелось продолжать разговор, он напряженно искал другой темы. Но ее подсказал сам доктор.

— Да, — произнес Декер, — каждый из нас чего-нибудь да бежит, какой-нибудь мысли, чаще всего даже не выраженной четко… наваждения. Например, я не могу возвращаться домой в отсутствие Розы. Целые ночи таскаюсь… Джин — тоже неплохая штука. Роза, дорогой мой, Роза… Ах, вы не можете этого понять, вы никогда не были влюблены. Как бы вам объяснить? Для меня Роза — это война, да, моя личная война, может быть, так вам станет яснее, моя личная война, моя большая война!

Он рассмеялся совсем по-светски и спустился с высот на землю с победоносным видом человека, которому удалось сказать нечто почти изысканное, — не хуже кубистов, не правда ли?

— Что вы хотите? — продолжал он. — Только тот, кто сам себе хозяин, у кого есть рента, способен жить в этой высокоинтеллектуальной атмосфере… Бодлер, Рембо, Верхарн… Ясно, что Роза чувствует здесь себя как дома уже в силу своего гения… Ну, а что прикажете делать несчастным, вроде меня?

В голосе его снова зазвучали заносчивые и униженные нотки.

— Я вам сказал, что Роза — моя война… именно война. В лицее нам внушали, что война — это закон жизни… Кто это сказал? Гераклит, милый мой, Гераклит… Но если мужчина женится на богатой, люди быстро забывают прежнюю разницу между его женой и им. Возьмите хотя бы Барбентана. Мы с ним в свое время были знакомы по университету. Кто попрекнет Эдмона его автомобилем? А вот если жена сама зарабатывает деньги и притом явным, осмелюсь сказать, театральным образом, тут уж дело другое. Можете лезть из кожи вон, можете даже удариться в поэзию, все равно вам не дано права говорить о любви, вы были и останетесь самым обыкновенным сутенером.

— Да бросьте, доктор, зачем так преувеличивать… у вас же есть профессия.

— Да, есть… я действительно мог бы стать врачом, настоящим врачом, сделать карьеру. Барбентан вам это подтвердит. Но я все бросил ради Розы… попробуйте обосноваться где-нибудь по-настоящему с этой кочевницей, с этой вечной беглянкой. Первое время… И потом это было слишком ужасно, и я отказался…

— Но вы же практикуете!

— Практикую, практикую. Летом где-нибудь на водах, только в течение курортного сезона. Я отлично понимаю, что и приглашают-то меня лишь ради Розы. Роза ездит на воды, чтобы сохранить фигуру. Подумайте сами, какая реклама для бальнеологического заведения и казино! А в течение всего года просто невозможно держать кабинет, иметь какое-то определенное занятие. Но я как-то устраиваюсь. Поскольку я Розин врач, прежде всего ее врач, на мне лежит вся забота о ее красоте, впрочем, я бы не потерпел, чтобы кто-нибудь другой… странная вещь ревность! Пусть у нее есть любовники, но только не это… даже при одной мысли об этом холодею. О чем это я говорил? Так вот, мало-помалу я докатился до весьма малопочтенной специальности, не сильно научной… косметика, массаж, режим для сохранения красоты и молодости… естественно, я первый должен являть тому пример… доказать на себе свое умение. А Роза тем временем… Вы же сами теперь видите, что, даже занимаясь своим ремеслом, я все равно кормлюсь при Розе… Неужели думаете, что театр, гений может оплатить такую вот Розу… Ей нужны деньги, как и всем, кто не знает, что такое деньги в этой высокоинтеллектуальной атмосфере… Ну вот я изобретаю разные трюки. Примазался к одной русской даме… настоящая аристократка, эмигрантка, и ест-то она только на царском сервизе… так вот она приготовляет различные кремы и прочее. А я их рекомендую. И если даже я ношусь вслед за Розой по Бразилии или по Балканам — наше дело все равно идет своим чередом. Кремы, которые возвращают упругость коже. Есть один такой крем, по цвету и запаху настоящее дерьмо, вы накладываете его на лицо, он жжет, просто огнем жжет, потом становится легче, вы смываете крем лосьоном моего изготовления и в течение полусуток у вас кожа как у пятнадцатилетней девочки. Мы даже поместили Розину фотографию на баночке с кремом. Теперь вы понимаете…

Они снова взялись за джин. Слушая болтовню своего собеседника, Орельен думал о Розе. Он вспомнил, какая она была тогда у Мэри, в тускло-зеленом бархатном платье, вспомнил ее рот. Все-таки как-то странно узнать изнанку такой красоты… И еще более странно, что доктор, показывая ему эту изнанку, сделал Розу более привлекательной, возбудил любопытство. Орельен с негодованием отверг коварную мысль, мелькнувшую у него в голове. Правда, когда они обедали втроем, Роза явно его поощряла. Однако любовь этого человека к жене столь необъятно велика, столь необыкновенна…

— Как вы ее любите! — пробормотал Лертилуа. — Должно быть, удивительная вещь — такая любовь… любовь, как в романах, которая длится недели, месяцы, годы… счастье.

Декер хохотнул.

— Счастье! Ах да, ведь счастливые люди не имеют истории. Недурная шуточка. Никакого счастья нет. Есть война, милый мой Гераклит, есть война.

«Пролог окончен. Сейчас тема получит свое развитие», — подумал Орельен. Он взглянул на длинное лицо, казавшееся несколько пухлым по сравнению с худощавой фигурой, на выпуклый лоб, прилизанные иссиня-черные волосы, черные глаза, где светится укрощенная горечь. Можно ли считать, что такой Декер — просто существо стилизованное; если же все это натурально — тогда еще хуже! И эта привычно горькая складка, меняющая рисунок губ, должно быть, появилась в результате долгих лет страданий. Доктор был почти одного роста с Орельеном. Нет, чуточку пониже.

— С Розой требуется непрестанно завоевывать позиции. Всякое бывает, не все битвы приводят к победе. Бывают минуты, когда для того, чтобы выиграть приходится отступать, жертвовать достигнутым, хитрить… Ведь мир не пустыня, отнюдь нет. На земле живем не только мы с вами. Есть мужчины, женщины, словом, чудища. Роза свободна… Столь исключительная личность… По какому праву я могу требовать, чтобы она отказалась от соблазнов? У гения свои права. Нужно только постараться быть сильнее соблазнов, не быть таким преходящим, как они… И Роза ко мне возвращается…

Как остро ненавидел себя Орельен в эту минуту, мысли, что шевелились в его мозгу, были, в сущности, совсем неприглядны. Он всячески уважал этого человека, своего нового друга. Однако образ Розы заполнял собою весь бар, поднимался в завитках табачного дыма. Это трепетное пробуждение жизни всякий раз, когда ее молчание сменяется словами. И Орельену вспомнилось выражение ее губ, когда она просила передать ей хлеба, просто хлеба, словно ждала поцелуя. Но тут снова заговорил доктор своим смиренным голосом, скрывавшим какие-то тайные мысли. Этого тона Орельен не переносил.

— Тогда вечером я смотрел, как Роза на вас смотрит. Не возражайте, пожалуйста, я-то хорошо знаю. Целую минуту она глядела на вас, как на незнакомую ей вещь, выставленную в витрине. Я-то знаю, что это означает… О, конечно, это прошло. Не понимаю, зачем я это говорю вам. Потому что такова моя жизнь… счастье… война… Вы ведь тоже из тех, кто вполне приспособился к этой высокоинтеллектуальной атмосфере. Вам не нужно к любви подмешивать коммерцию, торговать кремами, преподавать гигиенические советы. Вы человек привилегированный.

Вдруг Орельен почувствовал, как в нем поднимается ненависть к доктору. И так же внезапно он подумал о Розе с жестокой откровенностью. В бар входили новые посетители и толпились в том углу, где американские моряки, приседая, отплясывали теперь жигу под громкие рукоплескания девиц и гостей.

— К тому же, — сказал доктор Декер, — вы не знаете Розы… Но я, кажется, говорю глупости. Возможно, вы уже были с ней близки.

Должно быть, он изрядно страдал, произнося эти слова. В его глазах промелькнул панический страх. В сущности, предположение его было малоправдоподобно. И все же он ждал ответа. По его неподвижному взгляду Орельен понял, что молчание пугает его до сумасшествия. Доктор, вероятно, думал, что его новый друг ищет какую-нибудь нейтральную фразу, дабы избежать прямого ответа. Надо было сказать хоть что-то. Почувствовав свою силу и не скрывая злобы, Орельен поднял плечи.