Сомерсет Моэм - Тогда и теперь Страница 24

Бартоломео откинулся в кресле и расхохотался.

— Разве вы не догадываетесь? Это не мои деньги. Наш добрый герцог знал, что с ростом цен в Имоле ваши расходы также увеличивались. И всем известна скаредность Синьории. Казначей герцога поручил мне снабдить вас любой суммой. Попроси вы две сотни дукатов, а не двадцать пять, и я бы тут же принес их вам. Макиавелли побледнел.

— Если б я знал, что это деньги герцога, то не взял бы их ни под каким предлогом.

— Именно поэтому герцог, восхищаясь вашей честностью, выбрал меня в качестве посредника. Он уважает вашу деликатность. Я выдаю вам его тайну. Но, по-моему, вы должны знать об этом благородном и великодушном поступке.

Макиавелли едва сдержался, чтобы не выругаться. Он не верил ни в благородство, ни в великодушие герцога. Неужели Борджа надеялся купить его расположение за двадцать пять дукатов?

— Вы удивлены? — улыбнулся Бартоломео.

— Когда дело касается герцога, я ничему не удивляюсь.

— Это великий человек. Я не сомневаюсь, что потомки будут с благодарностью вспоминать тех из нас, кто хоть чем-то помог ему.

— Мой дорогой Бартоломео, — усмехнулся Макиавелли, — не великие дела увековечивают людей, а прекрасные произведения, в которых их дела восхваляются. Кем был бы для нас Перикл, если бы Фукидид не вложил в его уста речь, прославившую его на весь мир.

С этими словами Макиавелли встал.

— Вы не можете уйти, не повидавшись с Аурелией и монной Катериной, — остановил его Бартоломео. — Они огорчатся, если не попрощаются с вами.

Макиавелли последовал за ним в гостиную. Сердце его вдруг сжалось и учащенно забилось. Женщины не ждали гостя и, похоже, не очень обрадовались его появлению. Бартоломео объяснил, что их гость уезжает в Чезену.

— Что мы будем без вас делать? — воскликнула монна Катерина.

Макиавелли сухо улыбнулся в ответ. Он нисколько не сомневался, что они прекрасно обойдутся без него.

— Мессер Никколо, должно быть, с радостью покидает наш город, который ничем не может развлечь приезжего человека, — добавила Аурелия.

Макиавелли показалось, что в ее голосе прозвучала злобная нотка. Аурелия продолжила прерванную работу. Она все еще вышивала полотно, привезенное им из Флоренции.

— Я не знаю, чем восхищаться больше, монна Аурелия, — вашим терпением или трудолюбием.

Аурелия выглядела неважно. Она давно не красила волосы, и их корни уже потемнели. Сквозь небрежно наложенный слой пудры проглядывала смуглая кожа.

«К сорока годам она будет ничуть не лучше матери», — с удовлетворением отметил Макиавелли.

Он ушел, довольный тем, что повидался с Аурелией. Его страсть угасла. Он не принадлежал к тем, кто отказывается есть свиные ножки только потому, что в меню не оказалось жирных куропаток. Поняв, что Аурелия для него недоступна, Макиавелли утешился в объятиях молодых женщин, с которыми познакомила его Ла Барбетина. И если говорить честно, он страдал не от неразделенной любви, а от уязвленного самолюбия. К тому же он пришел к выводу, что Аурелия просто глупа. Иначе она не отправилась бы спать только потому, что ей пришлось ждать три часа. И ей не пришла бы мысль, что она совершает грех, ложась с ним в постель, во всяком случае, до того, как она это сделала. Если бы Аурелия знала жизнь так же хорошо, как он, ей было бы известно: сожалеют не о том, что поддались искушению, а о том, что устояли.

«Если Бартоломео усыновит племянников, она получит хороший урок, — сказал он себе. — И пожалеет о собственной глупости».

27

Два дня спустя Макиавелли прибыл в Чезену. Артиллерия герцога приближалась к городу, войска расположились у его стен. Что-то готовилось, но никто не знал, что именно. Несмотря на активность, все, казалось, замерло в ожидании. Так, говорят, бывает перед землетрясением: люди беспокоятся, нервничают без всякой на то причины, а потом внезапно, без предупреждения, земля уходит у них из-под ног и дома рушатся на глазах. Макиавелли дважды просил герцога принять его и дважды получал вежливый отказ. Ничего не смог он добиться и от секретарей. Они лишь повторяли, что герцог не раскрывает своих планов прежде, чем начать действовать, а действует он, как диктует необходимость. Макиавелли чувствовал себя усталым и больным. И деньги кончились.

Он обратился к Синьории с просьбой заменить его и прислать посла с более широкими полномочиями.

Макиавелли не пробыл в Чезене и недели, как произошло совершенно неожиданное событие. Как-то утром, придя во дворец герцога, он нашел там рассерженных французских капитанов, оскорбленных требованием Борджа в течение двух дней покинуть его армию вместе со своими отрядами. Тщетно Макиавелли пытался найти объяснение этому шагу Эль Валентино. При дворе говорили, что герцог не мог больше выносить французов, доставлявших ему массу хлопот. Но Макиавелли казалось неразумным решение герцога расстаться с французами, когда оставшиеся отряды не превосходили по силе войска, находящиеся под командованием Орсини, Вителлоццо и остальных капитанов, верность которых, особенно после недавних событий, не внушала доверия. Или герцог, уверенный в своих силах, решил показать королю Франции, что не нуждается в его помощи?

Французы уехали. А вскоре Борджа вновь удивил Макиавелли. Он вызвал в Чезену Рамиро де Лорку, назначенного им губернатором Романьи. Тот верно служил герцогу, но его жестокость и нечистоплотность возмущали и пугали людей. И наконец, доведенные до отчаяния, они послали к Эль Валентино своих представителей с жалобой на Рамиро. По прибытии в Чезену его схватили и бросили в тюрьму.

На Рождество Пьеро разбудил Макиавелли раньше обычного.

— Пойдемте на площадь, мессер, и вы увидите кое-что интересное. — Глаза юноши возбужденно блестели.

— Что произошло?

— Точно не знаю, но на площади собралась большая толпа.

Макиавелли быстро оделся. Шел снег, дул холодный ветер. На площади на рогоже лежало обезглавленное тело Рамиро де Лорки в парадном мундире, со всеми регалиями, в перчатках. А рядом, насаженная на копье, возвышалась над бурлящей толпой голова Рамиро. Макиавелли содрогнулся от ужасающего зрелища.

— Как все это понимать, мессер? — воскликнул Пьеро. — Он же был самым верным капитаном герцога. Вы говорили, что Эль Валентино доверяет ему больше, чем кому-либо.

Макиавелли пожал плечами.

— Это очень похоже на герцога. Вероятно, ему больше не требовались услуги Рамиро и он пожертвовал им, чтобы показать, как дороги ему интересы его подданных.

Многие утверждали, что Рамиро был любовником Лукреции Борджа, а близкие отношения с сестрой Чезаре таили в себе огромную опасность. Борджа любил ее. Первый муж Лукреции, Джованни Сфорца, остался в живых только потому, что она предупредила его об убийцах, посланных Чезаре. Джованни вскочил на лошадь и скакал до самого Пезаро. Когда герцога Гандии выловили из Тибра с девятью ножевыми ранами, молва приписала убийство Чезаре. Причиной называли его любовь к прекрасной Лукреции. Педро Калдерона, испанца, камергера папы, зарезали по приказу Борджа якобы за оскорбление чести мадонны Лукреции. Говорили, она ждала от него ребенка. Ее второму мужу, Альфонсо, герцогу Бисельи, также не повезло. Через год после свадьбы какие-то люди тяжело ранили его у ворот Ватикана. Его отнесли в папские покои, где он почти месяц боролся со смертью, пока его не придушили в собственной постели. Альфонсо считался самым красивым мужчиной Рима. И Лукреция допустила ошибку, полюбив его всем сердцем. В Италии никто не сомневался: его убила ревность Чезаре.

Макиавелли не забыл разговора с герцогом в Имоле. Тогда Паголо Орсини пожаловался на грубость Рамиро, и Эль Валентино обещал разобраться и наказать виновного. Разумеется, он не воспринимал всерьез жалобу человека, не вызывающего у него ничего, кроме презрения. Но, возможно, казнью Рамиро он хотел рассеять последние подозрения мятежных капитанов. Как они могут не верить в искренность его намерений, если по прихоти одного из них он жертвовал своим верным соратником? Макиавелли чуть не расхохотался. Одним ударом герцог успокоил возмущение жителей Романьи, развеял страхи бывших мятежников и свел счеты с любовником Лукреции.

— Во всяком случае, — с улыбкой сказал он Пьеро, — наш добрый герцог избавил землю еще от одного мерзавца. Пойдем в таверну, выпьем горячего вина. Хочется согреться.

28

Макиавелли не мог разгадать замыслов герцога по одной простой причине: Эль Валентино еще ничего не решил. Но что-то должно было произойти. Иначе какой смысл иметь огромную армию и не использовать ее. Но против кого он направит войска? Капитаны послали в Чезену своих представителей, чтобы обсудить совместные действия. Однако встреча закончилась безрезультатно. А несколько дней спустя в Чезену прибыл Оливеротто да Фермо с конкретным предложением капитанов.