Тощий Мемед - Яшар Кемаль Страница 24

— Неблагодарная скотина! Ты, как щенок, рос у меня на дворе. Бессовестная тварь! Я слышал, ты заришься на невесту моего племянника…

Мемед застыл, окаменел. Лицо его стало белым, как стена. Он не шевельнулся. Только в глазах появился злой огонек.

— Послушай, Мемед. Если ты хочешь жить в этой деревне и есть хлеб, то должен слушаться меня. Ты мальчишка. Ты еще не знаешь меня… Я могу любого уничтожить. Слышишь, неблагодарный голодранец? Я любого уничтожу…

Он подошел к Мемеду и схватил его за руку.

— Меня зовут Абди! — кричал он. — Я любого уничтожу!

Мемед молчал, молчал как камень, и это молчание выводило Абди-агу из себя.

— Слушай, голодранец… — угрожал он. — Никто не смеет зариться на невесту моего племянника. Я разорву того в клочья и брошу собакам. Не смей и показываться у ее калитки! Понял? Не смей!

Он сильно тряхнул Мемеда. Здесь и камень бы заговорил, но Мемед продолжал молчать. Это привело Абди- агу в ярость. Потеряв самообладание, он начал пинать Мемеда ногами. Мемед с трудом сдерживался, чтобы не броситься на него. Зубы Мемеда стучали. Наконец, не вытерпев, он вскочил и укусил Абди. Рот наполнился кровью. В голове замелькали желтые огоньки.

— Проваливай! — завопил ага. — Сколько вам ни делай добра, как ни заступайся — звери останутся зверями. Корми ворону, она тебе глаз выколет… Проваливай, сукин сын!

Мемед вышел на улицу, сплюнул кровью. Он едва держался на ногах.

VIII

Дома, деревья, скалы, звезды, луна, земля — все, что есть на свете, исчезло и растворилось в темноте. Накрапывал дождь. Поднялся легкий холодный ветерок. Изредка лаяли собаки. Затем долго пел одинокий петух. Несомненно, рано утром хозяин зарежет петуха, который поет раньше времени.

Издалека, со стороны дороги за горой долетал звон колокольчика. Колокольчик то замирал, то снопа начинал звенеть. Это говорило о усталости путников.

Мемед долго стоял, прижавшись к забору, возле тутового дерева, которое раскинуло свои ветви, как большой зонт. Мемед думал, что… Нет, в таком состоянии Мемед не мог ни о чем думать. Он только дрожал в темноте под дождем, промокнув до нитки. Временами его знобило. За забором он услышал шум и насторожился. «Наверное, кошка спрыгнула с забора», — подумал Мемед. Так оно и есть… Он вспомнил мать и ощутил вдруг такую боль, словно все его тело было изранено. Сердце ныло от горькой обиды. Мать будут мучить…

Где-то очень далеко сверкнула молния. Она выхватила из темноты ствол тутового дерева, посеребрила на мгновение его ветви. Вспышка молнии, казалось, проникла в душу Мемеда, озарив ее длинным светлым лучом.

Вся деревня спала. Спали лошади, ослы, мулы, овцы, козы, мухи, куры, кошки, собаки. Вражда и гнев, любовь, страх, заботы и храбрость — все растворилось в глубоком сне. Сейчас жили и сражались лишь видения.

Невелик мир, который видит глазами человек. Но необъятно его воображение. Даже у того, кто никогда не выходил из Деирменолука, есть свой огромный мир мечты. И полет этой мечты безграничен. Если она не найдет себе места на земле, она улетит за горы Каф[21], покинет землю, где она жила до сих пор, и перенесется в рай. Сейчас, когда все было погружено в сон, в этой бедной, в этой забитой деревне Деирменолук оживал мир мечты.

Мемед видел сон. Он и боялся его и не мог оторваться. И вдруг в голове его сверкнула молния. Раздробилась залитая солнцем Чукурова, увеличилась, расширилась, осветилась. Когда поток света в его душе остановился, Мемед встревожился. «А что, если не придет?.. — испуганно подумал он. — Что делать, если она не придет?» В голове пролетел вихрь мыслей. «Если она не придет, я знаю что делать». Рука его потянулась к револьверу. Как только он вспомнил о револьвере, страх его прошел и чувство беспомощности исчезло.

Послышались легкие шаги. Ему стало стыдно за свои сомнения. Перед ним стояла Хатче. Если бы это было днем и Хатче могла бы видеть лицо Мемеда, она бы изумилась, заметив, как оно сначала побледнело, а затем покраснело. Возможно, она объяснила бы это страхом.

— Я заставила тебя ждать, — сказала она извиняющимся голосом. — Мать долго не засыпала.

Они пошли, взявшись за руки. По земле они ступали так осторожно, что не слышно было ни малейшего шороха, словно они летели по воздуху. Казалось, они боялись даже дышать. Только за деревней они немного освободились от страха и почувствовали себя свободней.

Узелок Хатче нес Мемед. Хатче захотела взять его, ей показалось, что Мемед устал. Но он не отдавал.

Моросящий дождь перешел в ливень. Со всех сторон сверкали молнии. Мемед и Хатче миновали скалы и очутились в лесу. Молнии так освещали его, что временами становилось светло, как днем. Было видно, как по стволам деревьев стекала вода. Хатче громко заплакала,

Мемед разозлился.

— Нашла время плакать!

До рассвета Мемед и Хатче шли лесом, даже не зная, где они. А дождь все лил и лил.

Хатче то и дело говорила, обращаясь к дождю:

— Да проклянет тебя аллах!

Когда совсем рассвело, они нашли расщелину в скале и укрылись. Оба сильно дрожали. Одежда прилипла к телу. С головы Хатче стекала вода, будто они все еще шли под дождем.

— Если не подмок кав, разведем огонь и обсушимся, — сказал Мемед, стуча зубами от холода.

Хатче радостно улыбнулась.

— Ты не смейся, — сказал Мемед. — Этот ливень залил не только кожаную сумку, но и забрался нам под кожу.

Дрожащими руками он пытался открыть привязанную к поясу сумку. В ней была вся их надежда и спасение. Meмед заглянул в сумку. Потом встретился взглядом с Хатче. Оба улыбнулись: вода внутрь не проникла.

— Знаешь, кто сделал эту сумку? — спросил Мемед.

— Нет.

— Дядя Сулейман, к которому я убегал. С тех пор я храню ее, как память.

Мемед озабоченно осмотрелся вокруг.

— Все намокло. Руки нечем вытереть. До кава не дотронешься, отсыреет.

— Боже сохрани! Не трогай мокрыми руками кав! — воскликнула Хатче.

— Посмотри, как я обсушу руки! — похвалился Мемед.

Он пошел в конец расщелины. Дождь туда не попадал.

Земля была совсем сухой и даже покрыта пылью. Мемед зарыл руки в пыль. Подняв их кверху, он радостно крикнул:

— Ну, как?

Хатче улыбнулась.

— Ступай, Хатче, собери хворосту!

Хатче выбежала под дождь и быстро вернулась с большой охапкой хвороста. Он намок только сверху. Они наломали его и сложили посреди расщелины. Мемед стал высекать огонь. Но если бы кав и загорелся, они бы все равно не смогли разжечь костер. Для этого нужно