Дин Лин - Солнце над рекой Сангань Страница 26

Чжан Бу-гао воспользовался удобным случаем и выскользнул за дверь. Парень тоже перестал спорить, но все же не ушел.

— Как твоя фамилия? — спросил его Ху Ли-гун.

— Моя фамилия Го, имя — Фу-гуй, а отца зовут Го Бо-жэнь.

— Вы оба арендаторы? И ты и отец?

— Да, мы арендуем землю у разных помещиков, отец арендует восемь му орошаемой земли у Ли Цзы-цзюня, а я — десять му неорошаемой у Цзян Ши-жуна. Один работает на юге, другой — на востоке. Нас разделяют десять ли.

— Если ты арендуешь землю у Цзян Ши-жуна, значит, и счеты сводить будешь с ним, а отец твой рассчитается с Ли Цзы-цзюнем. Составляете ли вы одну семью или две, не имеет значения. Понятно?

— Верно, — поддержал кто-то Ху Ли-гуна. — У вас у каждого свой враг, свой помещик-ростовщик. Каждый и будет рассчитываться за себя. Вот и все.

— Разве союз не выступит за нас? Как же я буду рассчитываться? Я не сумею. А отец и подавно не справится.

— Ну, это дело нетрудное. Научим. Лишь бы хватило у тебя смелости. Крестьянский союз будет только помогать тебе, а действовать должен ты сам. Понятно?

— Мне самому идти к помещику?

— Боишься?

— Как же я один пойду? А что я скажу?

— Тогда зови с собой и других… — Ху Ли-гун только собрался расспросить о других арендаторах Цзян Ши-жуна, как его прервал подошедший Чэн Жэнь.

— Что вы тут столпились? Ведь это кооператив. Кто не покупает, пусть не задерживается! — громко крикнул он и незаметно толкнул локтем Ян Ляна и Го Фу-гуя. Люди стали расходиться.

В комнату вошел Жэнь Тянь-хуа, неся плошку с растительным маслом. В тусклом свете фитиля Ян Лян разглядел у дверей человека лет за тридцать; его круглые глаза, словно удивленные, так и бегали по сторонам. Деланно улыбаясь, он стоял у порога, будто колеблясь — войти или нет. Ху Ли-гун тоже заметил его.

— Что тебе нужно? — спросил он.

— Гм… начальник… ты…

— Это наш староста, Цзян Ши-жун, — объяснил Ли Чан, стоявший рядом с Ху Ли-гуном.

— Гм… Я Цзян Ши-жун… Прежде товарищ Чжан Пинь всегда заходил ко мне, даже жил в моем доме… — невнятно бормотал староста.

Все молчали.

— Пойдем домой! — бросил Ху Ли-гуну Ян Лян и направился к выходу.

— Тьфу! — выйдя во двор, сплюнул Ху Ли-гун. — Вот сволочь! Учитель Жэнь тоже не из приятных.

Крупным шагом они направились к дому Ханя. Заворачивая за угол, они разглядели в темноте у самой стены чью-то фигуру.

— Кто здесь? — окликнул Ху Ли-гун.

— Часовой, — послышался приглушенный ответ.

Они подошли ближе.

— Ужинал? — приветливо спросил ополченца Ян Лян.

— Ужинал, — ответил тот приподнявшись. — У вас сейчас Чжан Юй-минь и председатель Дун.

— Да-а!.. — негромко протянул Ян Лян, входя во двор. — Дела тут не так просты, нужно предупредить Вэнь Цая и старого Дуна, чтобы действовали осторожнее. Хорошо, что вернулся старый Дун, он разберется во всем лучше нас.

ГЛАВА XXVI

Старый Дун

В комнате было жарко. Несколько человек из деревни Лиюй, которые пришли вместе с Дуном, сидели молча, напряженно вглядываясь в товарища Вэнь Цая, а красное, разгоряченное лицо старого Дуна говорило о том, что он ораторствует уже давно. Вошедшие услышали последние слова:

— Ну и деревня! На счетах считать — и то не умеют, а уж таблицу составить — и подавно! Помещиков нет… Кулаков мало, да и те не стоящие. Есть, правда, один негодяй, да никто не смеет против него выступить. У них в деревне, видите ли, нет людей, чтобы с ним бороться. Собрал я активистов — народ нерешительный. На собрании крестьян говорил я один, и то впустую: никто меня не поддержал, все молчали точно немые!.. Из негодной глины кирпича не обожжешь, что и говорить.

Активисты из деревни Лиюй в знак согласия кивали головой. Вэнь Цай посмеивался, сидя на краю кана.

— Неужели никто в деревне не умеет считать на счетах? — спросил Ху Ли-гун, прислушавшись к беседе. — А школьный учитель?

— Учитель? Он-то, конечно, считает… — смущенно усмехнулись активисты.

— Для таблиц мы дадим вам образец. Возьмите запись повинностей по дворам и по душам. Да проверьте еще раз, нет ли ошибок и пропусков. Заполните графы: обрабатывающие собственную землю, арендующие землю в своей деревне и в других деревнях, сдающие в аренду, заложившие землю… Затем укажите точно, какие у вас земли: орошаемые, неорошаемые, на горе, на косогоре, под садами, под виноградниками, под огородами. Что здесь трудного? Всего-то у вас дворов пятьдесят. А что плохо пишете, не беда. Только проставьте четко цифры, чтобы другие могли разобраться. Верно я говорю?

Простые слова Ху Ли-гуна ободрили крестьян из деревни Лиюй.

— Правильно сказал товарищ! Ведь нам никогда еще не приходилось заниматься такими делами. Просим товарищей к нам. Поживите у нас! — и все они посмотрели на Вэнь Цая.

Но Чжан Юй-минь напомнил Вэнь Цаю, что пора идти на собрание, и тот, уже на ходу, обещал на следующий день побывать в деревне Лиюй.

— Приходите пораньше… позавтракаете у нас! — повторяли обрадованные крестьяне, следуя за Вэнь Цаем.

В комнате остались трое: старый Дун, Ян Лян и Ху Ли-гун.

Старому Дуну уже исполнилось пятьдесят. Это был плечистый человек с широкой грудью и выбритым до блеска красным лицом. Когда коммунисты с Южных гор пришли в Третий район, он ушел с ними в партизаны. Там усомнились было — не слишком ли он стар? Но Дун отстоял себя:

— Дело не в годах! Я никому не уступлю ни на поле, ни в партизанской борьбе! Еще посмотрим, кто сильнее, у кого ноги крепче!

Товарищ Чжан Пинь, который тогда руководил всем подпольем Третьего района, оставил Дуна в отряде.

Сначала Дун только ходил за бойцами, стрелять он не умел. От одного вида врага у него подкашивались ноги, рот наполнялся горечью. Все подтрунивали над ним. Но Дун очень скоро преодолел свой страх. Ему дали старое ружье.

В той местности японцы раскинули частую сеть военных гарнизонов. Организовать партизанский отряд здесь было нелегко. Однажды человек двадцать партизан вместе с Чжан Пинем проводили в деревне собрание. Об этом узнал японский агент. К деревне подошел вражеский отряд в три-четыре десятка солдат с пулеметом. Партизаны твердо знали закон революции: биться до конца! Бросаться в Хуанхэ — так всем вместе!

Они залегли в засаде недалеко от деревни. У них было всего шесть винтовок, два старых ружья да еще два ружья из ханьянского арсенала. Все бойцы были простые крестьяне, которые лишь совсем недавно взялись за оружие; стреляли плохо.

Врагу были хорошо известны их силы. Солдаты, издеваясь, орали:

— Эй, партизаны Третьего района! Как насчет оружия? Может быть, у вас не хватает? Получайте! Все тридцать восьмого года!

Партизаны пришли в бешенство. Но Чжан Пинь был невозмутим:

— Еще посмотрим, за кем останется последнее слово! Цельтесь не торопясь, все в одного! В того, что в меховой шапке! Внимание! Сдержите дыхание. Считаю! Раз, два… огонь!

Раздался залп из десяти ружей — и офицер упал. Партизаны чуть не плясали от радости. Потом таким же образом вывели из строя еще трех или четырех японцев. Враг поспешил убраться.

Крестьяне на радостях наварили партизанам лапши с курятиной. А позднее их наградили в уезде винтовкой. Старый Дун стал драться смелее и с бо́льшим хладнокровием. Жизнь партизан оказалась несравненно тяжелее батрацкой. Питались они промерзшими хлебцами, ютились в вырытых в поле землянках, спали даже без канав, на охапке травы. Так прошло три года.

Дуна выдвинули на работу в районном профсоюзе батраков, и вскоре он стал во главе его. Не боясь трудностей, он тщательно выполнял все поручения партии, но когда приходилось действовать на свой страх и принимать самостоятельные решения, он терялся.

Сам он был родом из деревни Лиюй и хорошо знал всю округу. Поэтому район и послал его с бригадой в Теплые Воды. А так как к Вэнь Цаю в районе отнеслись с уважением и доверием, старый Дун чувствовал себя под его началом крепко и уверенно.

Но не успел он еще разузнать, что нового произошло в Теплых Водах за время его отсутствия, не успел сообщить товарищам по бригаде всего, что знал о деревне прежде, как Вэнь Цай отправил его в Лиюй.

Когда Ян Лян и Ху Ли-гун рассказали Дуну о собранных ими сведениях и о собственных выводах, Дун не сразу понял, что́ их смущает. По правде говоря, его слишком занимали собственные дела. Придя в Лиюй, Дун застал своего брата больным. Брат начал уговаривать его поселиться в деревне, обещая выделить ему два му земли. Годы Дуна немалые, увещевал его брат, натерпелся он в жизни достаточно, пора им вдвоем отдохнуть, пожить на покое. Но Дуна предложение брата не соблазнило. Он хотел жить, как коммунист, работая на благо беднякам, чтобы и после смерти душа его обратилась в душу коммуниста. Но брат не сдавался. Оба они бобыли, настаивал он, работать для бедняков, конечно, хорошо, но ради предков[37] следует оставить после себя потомство. Он сам уже слаб, к супружеской жизни непригоден, а Дун мог бы заслать сваху к одной вдове в их деревне. Ей лет под сорок; она еще крепкая, вполне может родить, станет хозяйкой в доме. Теперь ведь Дун ходит в начальниках, и отказа ему не будет.